«Если», 2008 № 11

— Оторви да брось, — отзывается моим голосом бот. Видимо, сумел уловить в сказанном одну лишь «оторву».

— То-то и оно! — с болью говорит Эдит Назаровна.

Горе ее неподдельно, но кратковременно.

Стоит мне погрузить ложку в борщ, теща садится напротив и начинает смотреть на меня с несвойственным ей доселе умилением.

— Как хорошо, — замечает она, — что ты перестал наконец читать за едой! Самая вредная привычка…

Спасибо, что напомнила.

Изгоняю из контактных линз, к дьяволу, всю геликософию и прикидываю, что бы такого почитать каталептического. Никак не отшифруете? («КТП птичек с кого?..») Сейчас помогу. Согласно словарю иностранных слов одна тысяча восемьсот восемьдесят восьмого года издания, «каталептический» означает «способствующий пищеварению».

Вновь гашу звук и, не прерывая трапезы, выхожу в Интернет, проглядываю списки электронных библиотек. Как там у них, скажем, обстоят дела с Михал Евграфычем Салтыковым-Щедриным? А то давненько я что-то не перечитывал его «Письма к тетеньке». ЖЕЛАТЕЛЬНО ЛИЧНОЕ ПРИСУТСТВИЕ

Да тудыть твою!

Убираю текст, чтобы не заслонял. Теща смотрит на меня с ужасом. Неужели бот все-таки прокололся? Хотя этого следовало ожидать. Сколько бы веревочке ни виться… Ну нельзя же в самом деле постоянно выкидывать ответы наобум — и ни разу не попасть в дурацкое положение! Что ж он, интересно, такое ляпнул?

— Ты все время хватаешься за желудок, — трагическим голосом сообщает Эдит Назаровна. — Тебе надо показаться гастроэнтерологу…

Изобретатели хреновы! Все продумали, все предусмотрели, а самое что ни на есть очевидное им, конечно, и в голову не пришло. Как прикажете управлять этой механикой, не вызывая ничьих подозрений, если в наличии только два варианта: либо манипулировать коробочкой у всех на виду, либо постоянно держать руку за пазухой.

Я немедленно позвонил Олжасу Умеровичу.

— Таких чайников, как ты, — выслушав претензии клиента, со сдержанной грустью сказал он, — у меня еще не было. Почему ты не читаешь инструкцию? Почему Олжас Умерович должен все тебе растолковывать?

— Нет там ничего в инструкциях!

— Ну как это нет? В комплект входит дистанционный пульт…

— Не было!

— Было, было… И есть. Если, конечно, вместе с упаковкой не выкинул.

Упаковку я, к своему счастью, еще не выкидывал, но ничего похожего на пульт там, клянусь, не присутствовало. Запчасти какие-то — и все.

— На четки похож, — подсказал Олжас Умерович.

— Ах во-он это что… — потрясенно протянул я.

— Понял, в чем суть? С таким пультом тебе слова никто не скажет. Набожный человек, четки перебирает…

— Вообще-то я неверующий, — признался я.

— Ну так и четки ненастоящие, — успокоил меня Олжас Умерович.

Мог бы и раньше подсказать, чурка нерусская! Страшно вспомнить, сколько я мучался с этой коробочкой на поясе: тычешь вслепую, клавиатурка крохотная, промахиваешься сплошь и рядом. С четками, правда, тоже приходится в основном работать на ощупь, но они так и задумывались, они для этого предназначены.

Очень удобная штука.

Теперь другая незадача: как объяснить родным и близким появление у меня в руках четок. Набожность? Кто в это поверит? Разве что одна Эдит Назаровна. А с Евой номер не пройдет, Ева меня слишком хорошо знает. Хотя… Как она тогда выразилась? «Сейчас такое время, что приличный человек просто обязан быть верующим…» Прекрасно! Я нынче кто? Я без пяти минут начальник отдела по работе с партнерами, то есть без пяти минут вполне приличный человек. Стало быть, я обязан быть верующим… Да, но сдержанно верующим! Отнюдь не фанатиком и не начетчиком. В наши времена, когда острое православие наконец-то перешло в хроническое, это, знаете ли, тоже не совсем прилично. А четки… Нет. Явный пересол.

Тьфу, дьявол! Да что я чепухой маюсь! Мне ж их врач прописал — сломанную руку разрабатывать.

Итак, я уже знал, что скажу Еве, когда та вернется из фирмы, но знания мои, как обычно, оказались ошибочными. Наверняка Эдит Назаровна успела кое-что шепнуть дочери еще в прихожей, так что в спальню Артамоновна ворвалась фурия фурией. Мне показалось даже, что бот идентифицировал ее не сразу, а лишь помедлив мгновение.

— И не вздумай возражать! — с порога поставила она условие. — Чтоб завтра же лег на обследование! Ты что, маленький? Хорошо, если язва! А если панкреатит?!

Замолчала, тяжело дыша и раздувая ноздри.

Должен признаться, я очень плохо переношу подобные наезды. Пока просто бранят — дело привычное. Но когда от меня чего-то добиваются, да еще и ради моего собственного блага… Туши свет!

Я и потушил. Иными словами, задал непрозрачный фон и убрал звук. Примерно так опытный муж хлопает дверью и запирается в соседней комнате — переждать, пока супруга опомнится.

Если, конечно, есть чем хлопнуть и где запереться.

У меня — было.

Очутившись в виртуальном уединении, я не стал ни читать, ни шарить по Интернету. Просто ждал. А вернувшись через пять минут, с удовлетворением убедился, что инцидент полностью исчерпан. Насколько можно было понять, порешили мы с Евой так: на следующей неделе я пойду в комплекс снимать лангетку, а заодно и желудок проверю. О четках речи не шло вообще, четки уже воспринимались как нечто само собой разумеющееся.

До сих пор ума не приложу, что он ей там без меня наплел.

Моя мама, светлая ей память, не раз говаривала мне: «Лёня! Ну нельзя же все принимать так близко к сердцу! Любой пустяк для тебя трагедия. Ты без кожи, понимаешь, без кожи! Значит, надо наращивать панцирь…»

Так и не нарастил. Так и дергался по всякому пустяку вплоть до того самого дня, пока в замусоренном овражке близ больничного комплекса не нагнулся за выброшенной от греха подальше упаковкой.

Да-с, милостивые государи, теперь вы меня так просто не достанете.

Нет своего панциря — напялим искусственный.

Правда, постоянно его носить категорически не рекомендуется руководством по эксплуатации. Возможна утрата понимания современности (нашли, чем пугать!) и даже, страшно помыслить, потеря контакта с близкими.

Сами не знают, что пишут.

Тем не менее человек я законопослушный и в бунтарстве своем от слов к делу перехожу редко. Поэтому, выбравшись на следующее утро из дому за сигаретами, автопилот я временно вырубил.

Если у тебя есть бот, заткни его, дай отдохнуть и боту.

Проспект ошеломил меня толпами, гимнами, флагами. Что-то праздновали. Стоило сделать пару шагов, как с фронта меня атаковала соплюшка с микрофоном, а с левого фланга взял на прицел жердяй с видеокамерой.

— Скажите, пожалуйста, что для Вас лично означает День Независимости?

И я почувствовал, как мои губы слагаются в привычную улыбку, ехидную и кривую.

— Это великий день! — твердо ответил я. — В этот день мы стали независимы от Украины, от Туркмении, от Грузии… Коротко говоря, от четырнадцати ненужных нам братских республик.

Личико ее несколько застыло, а микрофон начал потихоньку отползать.

— И все-таки кое-что омрачает, — насупившись, продолжал я. —

Да. Омрачает. Рано праздновать. Мы остановились на полпути. Мы до сих пор еще зависим от Татарстана, Башкортостана, Калмыкии. Нам предстоит серьезная борьба за независимость, девушка! Но мы победим! Уверен!

— Благодарю вас, — злобно процедила она, и оба телевизионщика шустро свалили с экрана.

Вконец профессиональный нюх утратили! Видят же: идет человек с отключенным автопилотом…

А навстречу мне шли боты. И каждый из них точно знал, что говорить, если спросят. Каждый был свято уверен, что намертво затверженное им сочетание слов — это и есть истина. Сегодня одна истина, завтра другая. Неважно, во что верить, лишь бы всем вместе. Сотня ботов несла по проспекту полосатое полотнище шириной как раз с проезжую часть. Боты, боты..* Такие, что круче еще не придумано: без проводков, без контактных линз, без металлических коробочек на поясе, без единого гвоздя!