Мальчик с саблей

Но почему именно эта планета, столь удаленная от заселенного к тому времени сектора? Ответ прост – дело в красоте. Оттенки неба, от часа к часу меняющего свой цвет, ночной свет ледяного кольца, ослепительная гамма красок – во всей Вселенной просто-напросто нет ничего похожего. Цивилизация, истосковавшаяся по красоте, послала самых своих талантливых мастеров в благословенный край, чтобы они воспели прекрасное.

Не всё и не всегда. Не всегда хорошим замыслам сопутствует удача. Не всё задуманное сбывается.

Микроскопическая ошибка, возникшая в системе ориентации, с каждым Прыжком увеличивалась. Находясь в межзвёздном пространстве, промах засечь почти невозможно. Последний Прыжок должен был вынести крейсер в миллионе километров от планеты. Но звездолет вышел из подпространства прямо в ледяное кольцо.

Совмещение атомарных структур вызвало взрыв, разорвавший корабль на куски. В ледяном поясе разверзлась незарастающая брешь. Самый крупный обломок корабля – половина жилых ярусов, несколько хранилищ с семенами, два аварийных отсека – рухнул на планету. При ударе о поверхность он должен был – без вариантов – рассыпаться в прах и погрести под собой оставшихся в живых. Но этому воспрепятствовала гравитационная установка, оторванная от общей системы, неизвестно от чего питающаяся, но, тем не менее, заработавшая в последний момент и спасшая тех, кого еще можно было спасти.

Корабль – или то, что от него уцелело, – замер в зыбком равновесии, как рвущийся в небо воздушный шарик, удерживаемый ниткой.

Спаслось около пятнадцати тысяч человек. Художники и поэты.

Да, они смогли построить города. Вспахали глину. Ухитрились распотрошить остатки корабельной вычислительной сети и из этого хлама собрать свою систему. Смогли отказаться от мяса, когда взбесились домашние животные. Научились работать руками. Вырастили следующее поколение.

И это была не та жизнь, ради которой они отдали в жертву десять лет полета. А сказка-мечта так и жила рядом с ними. Манила к себе синью и зеленью, звала шелестом листьев. И вот первый человек ушел в лес. За ним еще и еще. Они потом вернулись, чтобы увести остальных. Там есть почти всё, говорили они. Еда, одежда, жильё. И нам наплевать, что в фуде обнаружен какой-то легкий наркотик. Потому что это планета, созданная для нас. Она хочет служить нам и любить нас. Она напрягает все силы – но не для противостояния – наоборот! Она открывает всё новые возможности, давая нам в руки собственные приспособления, которыми стремится заменить всё то, что мы потеряли. Разве можно отвергнуть протянутую руку?

Люди потянулись в лес. Сначала десятками, потом тысячами. Когда неизвестно откуда вдруг появились мутанты-полупсы – и перекрыли дорогу из одного мира в другой, в лес уже ушло больше девяти тысяч человек. Чуть меньше осталось в Мертвом Пятне.

Легко чувствовать себя победителем, просыпаясь в сочной сердцевине гриба и подставляя лицо под лучи солнца: розовый час, теплая ласка небесного светила. Триста лет в солнечных лучах.

А жрецы остались где-то там – почти что в сказке. Жрецы сторожили, сторожат и будут сторожить Зверя Небесного. Спасибо им за их труды.

Триста лет. Десять поколений. Все растет и растёт кладбище в густой тени, прячутся от солнца за корпусом корабля песчаные холмики могил. Их здесь в десятки раз больше, чем ныне живых людей.

Планета, созданная для тебя, – если ты житель леса. Здесь нет места для цивилизации землян. Десять лет или тысяча лет – но скоро их не будет. А будет лес, солнце и жизнь на чудесной Планете, Созданной Для Тебя.

На южной заставе впервые за много дней улеглась пыль. С лиц исчезли платки. Дышалось невероятно легко, и каждый вдох вызывал в груди искристое беспокойство. Здесь это называлось «весна».

Невзрачная вечерняя дымка ушла, оставив голым исколотое звездами небо. С южных холмов неровный ветер принёс щемяще-безнадёжный вой полупса.

– Не говори глупостей, – отрезал Иннерфилд. – Тебе нечего делать здесь.

– Мне нечего делать там.

– Это неправда. Ты вобрал в себя всё наше знание. Ты единственный, у кого есть шанс пробраться в лес.

– Я никому там не нужен.

– У тебя там жена, родители, друзья.

– Я им не нужен.

– Неправда. Ты просто отучился жить на грибе. Три года ты забывал, как это делается, а вспомнишь за одну ночь. Тебя ждут.

Следующим утром отряду Эванса предстояло сопровождать Хадыра до границы с лесом.

Иннерфилд чувствовал, что лесной гость боится остаться один в последнюю ночь на плохой земле. А Хадыр искал слова, чтобы разрезать, спроецировать на что-то клубок своих чувств, но всё только сильнее запутывалось.

– После всего, что я узнал…

– Чёрта с два! Ты шел сюда именно за этим – узнать истину и вернуться домой. Дела нужно доделывать до конца.

– Почему мне кажется, что ты меня гонишь?

– Потому что так и есть, а что ты думал? Если тебе от этого станет легче, то представь, что тебя выдворяют. Для каждого человека есть своё место в этом мире, и твое – в лесу.

– Я не сиделец.

– Это не играет роли.

– Я не смогу там жить, как раньше.

– И не будешь. Ты несешь сидельцам знание. Может быть, тебе удастся изменить… что-нибудь.

– Ты уже неделю накачиваешь меня своими теориями. Вы все три года накачиваете меня своими идеями.

– Это обвинение?

– Не знаю. Что ты там ищешь?

Иннерфилд, задрав голову, с приоткрытым ртом смотрел на небо.

– Хочу показать тебе. Солнце… Наше настоящее, земное солнце. Маленькая звёздочка. В такую погоду бывает видно…

Иннерфилд еще несколько секунд молчал. Потом, словно оправдываясь, пожал плечами:

– Нет. Сегодня нет. Это созвездие сейчас за горизонтом. Я объясню тебе, как оно выглядит…

Хадыр научился мыслить символами чуждого ему мира жрецов. Сейчас он чувствовал себя конфетой в обертке. И его собирались съесть.

Полупсы время от времени сужали круги, и разведчики начинали стрелять.

Эванс повел свой отряд кратчайшим путем – на юго-запад. Почти всё огнестрельное оружие заставы находилось в руках его людей. Разведчики стреляли редко и точно, отражая с восхода до заката однообразные яростные атаки. И всё-таки гибли один за другим.

– Они чувствуют тебя, – всё мрачнее повторял Эванс, показывая рукой на смутные квадратные фигуры на соседних холмах. – Они собираются отовсюду. Мы уже стольких убили, а их здесь опять больше трёх десятков.

Мёртвый лес всё густел. Давно исчезли последние пни – работа лесорубов. У многих обгорелых стволов сохранились хрупкие черные ветки, и заметно ухудшился обзор. Жрецам это, видимо, казалось настоящим лесом. Полупсы подкрадывались всё ближе, выискивая новые жертвы. К вечеру пятого дня разведчиков осталось только восемь из вышедших с заставы пятнадцати.

За час до заката, как обычно, начали рубить деревья для ночного костра.

Хадыр тоже имел карабин, но зверь застал его врасплох, ведь нападающий полупес двигается бесшумно – буквально плывет над землей. Оружие осталось лежать в стороне, а Хадыр рубил нетолстый ствол, забыв о том, что нужно всегда стоять лицом к открытому пространству. Полупес нападал.

Хадыр повернулся только на выстрел – когда один из разведчиков уже загородил его собой. Туша агонизирующего животного сбила с ног и придавила спасшего Хадыра жреца. Автоматический карабин уже наверняка мертвого разведчика продолжал стрелять, вырывая из спины полупса вязкие брызги растительной крови.

Кто был этот человек? Как его звали? Хадыр не знал ни одного имени, не поговорил ни с одним из своих защитников. Каждый день завершался падением на землю и мгновенным сном.

Смертью здесь удивлять было некого. Пока двое закапывали изувеченное тело разведчика, остальные развели круговой костер и под его защитой улеглись спать.

Ночью огонь костра отблескивал в глазах полупсов – но этого не видел никто, кроме часового.

Шестой день пути прервался, не начавшись. Когда рассвело, все увидели в глубине леса тонкую белую полосу.