Белые Мыши на Белом Снегу (СИ)

- Что это? - я собирался задать вопрос беззаботным тоном, но различил в своем голосе истерическую нотку и поморщился.

Первая мысль была - радиоприемник. Большой, красивый, в черном эбонитовом корпусе - но для чего нужен темно-серый экран на передней панели? Можно было допустить, что это окошко настройки, но где тогда шкала?..

Вторая мысль наступила на хвост первой: никакое это не радио. Не бывает таких приемников.

Зиманский поднялся на ноги, медленно сложил нож и отряхнул ладони:

- Ну как? Тебя потрясло?

- А что это? - я рассматривал прибор, почему-то все больше раздражаясь из-за того, что не мог разгадать его назначения. - Это ведь не приемник, верно?

Он рассмеялся очень довольным смехом, словно я сказал ему хороший комплимент:

- Вообще-то приемник. То есть, я хочу сказать, это устройство, которое принимает. Но не только звук, вот что я хочу сказать!..

Я посмотрел на пустой экран, оглянулся на Хилю. Непохоже было, что эти двое решили меня разыграть, уж больно серьезной выглядела моя жена. С другой стороны - слишком она волновалась, чтобы совсем ничего об этом не знать.

- Ладно, Зиманский, - я вдруг почувствовал усталость. - Все это хорошо. Но все-таки, что делает эта штука?

- Принимает, - повторил Зиманский. - Звук и изображение.

- И я должен в это поверить?

- Эрик, а что я сказал такого необычного?

- Ну, во-первых, это технически невозможно. Изображение создается лучами света, а их, как ты знаешь, по радио передать нельзя.

- А во-вторых? - он с любопытством склонил набок голову.

- Достаточно "во-первых", - я хотел встать с кровати, но не смог.

- Лежи, лежи! - он сделал в мою сторону испуганное движение. - Никто же не заставляет тебя верить мне на слово. Сейчас ты сам все увидишь, - руки его запорхали над разорванной коробкой, подняли какой-то прозрачный сверток, торопливо извлекли из него небольшую белую тарелку с подсоединенным к ней проводом. - Жаль, инструкции нет. Забыл. Но мы разберемся. Хиля, где розетка?

Моя жена засуетилась. Вдвоем они водрузили прибор на крышку комода, размотали провода, и Зиманский споро воткнул штекер "тарелки" в маленькое гнездо на черном корпусе. Я следил за их движениями, все больше напрягаясь, потому что работали они слишком уверенно, словно з н а л и, что странный ящик сейчас действительно что-то п о к а ж е т. Особенно меня поразила Хиля: лицо ее горело возбуждением, когда она, зажав в руке конец провода с вилкой, поползла под стол к электрической розетке.

- Сколько напряжение? - невнятно буркнул Зиманский, влезая на подоконник и крепя "тарелку" к форточке.

- Сто двадцать семь, - отозвалась из-под стола Хиля. - А сколько надо?

- Сто двадцать семь? Ну, потянет, наверно...

- Слушайте, ребята, я все оценил. Хватит, пожалуй... - я погладил взобравшуюся ко мне Ласку. - Вам не кажется, что шутка уже затянулась?

Они не обратили на меня внимания. Закончив с "тарелкой", Зиманский слез, поправил свои ужасные учительские очки и помог Хиле подняться на ноги. За окном раздались веселые вопли ребятишек, и я вспомнил о затмении и запоздало подумал, что надо было найти темное стекло, иначе толку никакого не будет.

- Ну, вот и все. Можно включать, - Зиманский улыбнулся и надавил маленькую квадратную кнопку на черном корпусе. - Пульта, к сожалению, тоже нет.

- Пульта? - тут настал черед удивиться Хиле.

- Ну да, пульта. От этой штуки. Кстати, Эрик, она называется "телевизор".

В ответ на нажатие произошли две вещи: загорелась крохотная красная лампочка и ожил, засветившись приятным синим цветом, экран. Я подождал немного, но больше ничего не случилось.

- Это и есть изображение? - я посмотрел на Хилю, надеясь, что она не выдержит и объяснит, в чем суть розыгрыша. - Ну, красиво. Ничего не скажешь. А звук будет?

Хиля не ответила. Зиманский почесал голову:

- Звук?.. Будет. Только это еще не изображение, это так... - он подошел к ящику, открыл на корпусе какую-то дверцу, обнажив панель с кнопками, и принялся щелкать. В правом нижнем углу экрана возникли быстро сменяющиеся цифры.

- Ну? - я ждал момента, чтобы засмеяться.

- Погоди... А, вот настройка каналов. Хиля, посмотри, у тебя глаза получше: что тут написано?

Хиля наклонилась, всматриваясь:

- Тут непонятно... Плюс и минус. Вот здесь.

- Это не то, это громкость.

- А это... я не понимаю, это другой язык! - в голосе моей жены вдруг мелькнуло испуганное отчаяние.

- Латиница, - непонятно ответил Зиманский. - Дай, я сам, - он завозился, нажимая кнопки, и экран вдруг сделался серым. Громко зашуршало, потом раздался треск.

- Ты звук настраиваешь? - спросил я. - Неудобная какая-то настройка. Колесика я не вижу, а кнопки эти что-то очень уж маленькие...

- Эрик, звук тут не главное, - не отрываясь от своего занятия, буркнул Зиманский. - Странно... Я же проверял - он работает. В чем дело?..

Я решил терпеливо ждать финала. Так или иначе, но любая шутка когда-нибудь кончается.

- Хиля, пошевели-ка антенну, - Зиманский вытер о пиджак вспотевшие ладони. - Только аккуратно, чуть-чуть.

Моя жена послушно влезла на подоконник, устроилась на нем на коленях, держась одной рукой за ручку рамы, и немного повернула "тарелку". Я обратил внимание, как вдруг потемнело небо - словно сумерки опустились на город.

- Затмение начинается, - задумчиво сказала Хиля, глядя сквозь стекло на улицу. - Народу там!.. Все смотрят. Может, прервемся пока?

- Хорошо, - Зиманский оставил "телевизор" в покое и повернулся ко мне. - Такое пропускать нельзя, верно? Давай-ка, попробуй встать, я тебе помогу.

Меня заботливо подняли на ноги, закутали в теплый халат и повели к окну, поддерживая с обеих сторон, как тогда, в поселке Ваксино. Я мгновенно озяб, задрожали ноги, но хрупкие руки Хили казались слишком ненадежной подпоркой для моего тела, поэтому я беззастенчиво повис на Зиманском. Он напрягся, но мужественно дотащил меня до подоконника, не пикнув.

Внизу, во дворе и на автомобильной стоянке, уже собралась огромная гудящая толпа. В каждом окне дома напротив тоже торчали людские головы, задранные к небу, где, то ныряя в облака, то снова показываясь, пылало съедаемое луной солнце. Темный кружок успел наползти уже на треть его диска и двигался дальше, но я почти ослеп от одного взгляда и зажмурился. К счастью, тонкий слой облаков служил подобием фильтра, и моментами можно было различить сквозь него, как круглое солнце превращается в серп. Все это сопровождалось гулом и воплями толпы, и я поразился, до чего много людей не заняты никакой работой в дневное, самое горячее время.

- Всеобщий перерыв на час, - ответил на мои мысли Зиманский. - Такое затмение бывает раз в шестьдесят пять лет, сам понимаешь... Эх, стекло бы сейчас! Хиля! Неужели нет?

- Да нет! - с досадой отозвалась моя жена. - Не до стекла мне было, извиняюсь!

Я с теплым чувством посмотрел на нее. Ясно же: в газетах и по радио о затмении сообщили, наверно, за неделю, но она не нашла времени на поиски стекла, потому что лечила меня. Не нашла даже пяти минут, чтобы закоптить стеклышко над керосинкой!

И вдруг...

Сейчас-то мне легко это описывать - сколько лет прошло. Но в тот момент я чуть не закричал от испуга и неожиданности, потому что забытый черный ящик на комоде заговорил с полуслова у нас за спиной, и, повернув голову, я у в и д е л...

Вы не поверите - именно увидел. "Телевизор" стоял к нам вполоборота, и поначалу я не мог понять, какая именно картинка замелькала на экране - просто там вдруг что-то задвигалось, пошло цветными пятнами. Это было жутковатое ощущение - словно посторонний появился в комнате.

Хиля завопила и отпустила мой локоть. Машинально я схватился за подвернувшуюся спинку стула и сделал полшага к "телевизору" - этого хватило, чтобы разглядеть изображение. Зиманский подхватил меня, не дав упасть, и усадил на этот стул прямо перед экраном.