Факторизация человечности (ЛП)

— Единственное, что можешь сказать. Единственное, что тут вообще можно сказать. Попросишь прощения.

Голос Бекки стал невероятно тонким.

— Но он больше никогда меня не полюбит.

Хизер осторожно коснулась подбородка дочери и приподняла ей голову.

— На самом деле, милая, он и не переставал тебя любить.

32

Хизер пригласила Кайла на ужин на следующий день.

Она так много хотела ему сказать, так многое прояснить. Однако когда он появился, она не знала, с чего начать — и поэтому начала издалека, с теоретических основ: как учёный в беседе с другим учёным.

— Как по-твоему, возможно ли, — спросила она, — что предметы, которые кажутся дискретными в трёхмерном пространстве, являются частями чего-то большего в четырёх измерениях?

— Конечно, — отозвался Кайл. — Я студентам всё время про такое рассказываю. Просто нужно экстраполировать, отталкиваясь от того, как выглядят трёхмерные объекты в двух измерениях. Двумерный мир — это плоскость, как лист бумаги. Если бублик проходит вертикально через горизонтальную плоскость, обитатель двумерного мира увидит две отдельные окружности — или линии, которыми они кажутся в двумерном мире — вместо бублика.

— Именно, — сказала Хизер. — Именно. Теперь подумай вот о чём. Что, если человечество — это собирательное существительное, которое мы так часто используем — и в самом деле на более высоком уровне является существительным единственного числа? Что, если то, что мы воспринимаем в трёх измерениях как семь миллионов отдельных человеческих существ, на самом деле является одним гигантским существом?

— Такое вообразить гораздо труднее, чем бублик, но…

— Тогда не думай о нём как о бублике. Представь себе… не знаю, представь себе морского ежа: шар с торчащими из него бесчисленными иглами. И представь себе нашу систему координат не как плоский лист бумаги, а как кусок нейлона — ну, ты знаешь, из которого чулки делают. Если нейлон обернуть вокруг морского ежа, то все эти иглы проткнут нейлон, и ты увидишь каждую из них как отдельный объект; ты не поймёшь, что они все соединяются вместе и являются лишь выростами на чём-то гораздо большем.

— Интересная концепция, — сказал Кайл. — Но вряд ли поддающаяся проверке.

— А что, если она уже была проверена? — спросила Хизер. Она помолчала, раздумывая, как продолжить. — Да, практически все сообщения о сверхъестественных проявлениях — полная чушь. Практически все их можно объяснить. Но иногда, очень редко, происходит такое, что объяснить не получается. Да, эти явления невозможно объяснить научно, потому что их невозможно воспроизвести — если что-то происходит лишь раз, то как ты это будешь изучать? Но что, если при особых, редко возникающих условиях обычно изолированные друг от друга иглы нашего морского ежа изгибаются и на короткое время касаются друг друга? Это может объяснить телепатию и…

Кайл нахмурился.

— Да ладно, Хизер. Ты веришь в чтение мыслей не больше меня.

— Я не верю, что люди могут делать это, когда захотят, это да. Но сообщения о телепатии как случайном явлении появляются с начала времён; возможно, в них всё же есть зерно правды. Сам Юнг в конце жизни доказывал, что бессознательное функционирует независимо от законов причинности и обычной физики, что делает возможным такие вещи как ясновидение.

— В то время он уже был выжившим из ума стариком.

— Возможно, но мой декан защищал кандидатскую в Дюке [33]; там делали много интересных работ по экстрасенсорному восприятию, и он…

— Работ, которые не выдерживали проверки.

— Ну, да, понятно, что не бывает надёжного способа читать чужие мысли — но существует много вполне надёжных исследований, показывающих, что в условиях сенсорной депривации некоторые люди могут угадывать с повышенной точностью, на какой из четырёх объектов смотрит другой человек; при произвольном выборе вероятность правильного ответа равна двадцати пяти процентам, тогда как в экспериментах Гонортона в Нью-Джерси получали от тридцати трёх до тридцати семи процентов, а в одной тестовой группе из двадцати подопытных — даже пятьдесят процентов. И четырёхмерный надразум…

— А, — воскликнул Кайл, — пресловутый ЧМН!

— Четырёхмерный надразум, — твёрдым голосом повторила Хизер, — может рассматриваться как теоретическая модель, объясняющая случайные телепатические сцепки.

Кайл всё ещё улыбался.

— Собираешься получить под это грант?

Хизер внутренне усмехнулась. Чего у неё теперь всегда будет в изобилии, так это грантов.

— Эта модель также объясняет вспышки озарения, — сказала она, — в особенности происходящие во время сна. Помнишь Кекуле, который пытался определить структуру молекулы бензола? Ему приснилась замкнутая в кольцо цепочка атомов — и, как выяснилось, так оно и было. Но, возможно, он совершил этот прорыв не в одиночку. — Она помолчала, раздумывая. — И, возможно, что и я додумалась до своей идеи не сама по себе. Может быть, мы так много спим как раз потому, что во сне нам легче контактировать с надразумом. Может быть, сны нам снятся, когда память о прошедшем дне загружается в надразум. Кстати, отсутствие сновидений может убить, ты это знал? У тебя может быть всё, что ты пожелаешь, но если ты принимаешь вещества, не дающие тебе видеть сны, ты умрёшь; эти контакты жизненно необходимы. И, возможно, работая над какой-нибудь задачей, иногда ты делаешь это не один. Это как с твоим квантовым компьютером: тот компьютер, что видишь ты, решает лишь малую часть задачи, но он работает в тандеме со всеми остальными. Возможно, что иногда во время сна мы контактируем с надразумом и получаем помощь всех остальных его узлов.

— Мягко говоря, мне это кажется какой-то нью-эйджевской белибердой, — сказал Кайл.

Хизер слегка пожала плечами.

— Идея твоего квантового компьютера для большинства людей — такая же белиберда. Но именно так устроена вселенная. — Она помолчала. — Последователь Ноама Хомского будут в восторге. В «Синтаксических структурах» Хомский предположил, что язык — это врождённая способность. Что мы учимся говорить не так, как учимся завязывать шнурки или ездить на велосипеде. Вместо этого человек обладает встроенными языковыми способностями — особыми контурами в мозгу, которые позволяют людям овладевать языком и пользоваться им, не осознавая его сложных правил. Я слышала, как ты сам говорил, когда проверял студенческие работы: «Я знаю, что это предложение грамматически неправильно; я не могу сказать, почему именно, но я в этом уверен».

Кайл кивнул.

— Да, было такое.

— То есть ты — как и любой другой человек — явно обладаешь языковым чутьём. Однако согласно теории Хомского с этим чутьём рождаются. А раз с ним рождаются, оно, вероятно, должно быть закодировано в ДНК.

— Разумное предположение.

— Ни в коем случае, — заявила Хизер. — Филипп Либерман указал на большую проблему теории Хомского. Хомский, фактически, утверждает, что в мозгу имеется языковой «орган», который идентичен у всех людей. Но этого не может быть. Ни одна из генетически обусловленных черт не одинакова у всех людей — всегда имеются вариации. Языковой орган должен демонстрировать такую же вариабельность, какую мы видим в цвете кожи и глаз, в росте, предрасположенности к инфаркту и прочем.

— Это почему же?

— Потому что это так; этого требует генетика. Вот есть, к примеру, люди, которые по-разному переваривают пищу — у диабетиков это происходит так, у людей с непереносимостью лактозы — эдак. Даже люди, которых мы считаем совершенно здоровыми, могут различаться особенностями пищеварения. Пищеварение очень индивидуально, и то, как оно происходит у тебя, никак не влияет на то, как оно устроено у меня. Однако язык должен быть для всех одинаков — для этого он, собственно, и нужен. Если бы были какие-то вариации в том, как ты или я обрабатываем языковую информацию, мы бы не могли общаться.