Профессия – смертник

Яростно почесав нос, Степан осторожно, кончиками пальцев ощупал невесть откуда взявшуюся мебель и, убедившись в ее реальности, сел в кресло. Потом решился взять рюмку, но пригублять не стал – все-таки не дома, не в земной обители, да и не предлагали пока – только понюхал налитую в нее прозрачную жидкость. Из рюмки не просто пахло, из нее прямо-таки шибало. Не зря, видно, пятак чесался – уловил градус, отрывающийся с поверхности.

Тут Степан окончательно остановился на мысли, что все это пока только штучки Верлрока: не иначе как тот, вместо того чтобы аннигилировать очередного клиента, решил для разнообразия обставить его смерть как отравление спиртным на природе.

– Я думал, что все произойдет быстрее, – сказал Степан, гадая, откликнется ли Верлрок? Или теперь, создав ему все условия для гибели в приятном антураже, он предпочтет остаться безмолвным наблюдателем?

– Ты торопишься, – раздался голос Верлрока, полный на сей раз неизбывной грусти, – и в этом я, поверь, понимаю тебя, как никто. Но и ты должен отнестись с пониманием к моей просьбе. Побудь со мной еще немного. И, раз уж ты здесь, поделись, что привело тебя к осознанию бессмысленности собственного существования?

– Мне бы не хотелось рассказывать…

– Тебе не придется ничего рассказывать. Просто вспомни.

Вспоминать подробно все обстоятельства Степану было тоже не в удовольствие – они придавили дно души тяжким комом, по странному устройству человеческой природы не подлежащим выбросу, и нечего было ворошить это бесформенное месиво: не тронь, как говорится, оно и не пахнет. Но Верлрок уже тронул, и услужливая память безо всякого с его стороны усилия тут же подкинула несколько эпизодов…

«Борис погиб… Командировка в Пешавар. Разрывная пуля. Без него наш проект накрылся… Степ, скажи Светке… Я не могу…»

«А кого интересует, что ваш „Строй-Экспресс“ оказался в заднице! За тобой должок – семьдесят пять тысяч…»

«Ты – чудовище! – сказала Вера. Банально, но со вкусом. – Ты – чудовище!» – и хлопнула дверью. А через два дня уехала в Таллин наслаждаться жизнью в окружении подернутой средневековым флером эстонской экзотики. К тому же, по сведениям, полученным от одной доброжелательницы, отдыхала она там с каким-то Давидом. Степан поморщился, волевым усилием давя рой воспоминаний, стоявших на очереди: только начни думать о собственной кристальной чистоте на фоне всеобъемлющей мировой подлости – так ведь не остановишься, пока не начнешь задирать голову в поисках нимба.

Разумеется, он тоже отнюдь не ангел. Однако и не чудовище. Увы-увы.

– Да уж… – вздохнул Верлрок в полный унисон с его мыслями.

Степана посетило мистическое ощущение, будто напротив сидит незримый собутыльник, только что с пониманием выслушавший его историю. Но Верлрок на этом не остановился, разрушив призрачный образ алкоголика и посадив на его место психотерапевта: – Ситуация в самом деле пиковая: фрустрация на фоне инфернального всплеска…

– Ладно, аминь, – закруглил Степан начавшееся было промывание мозгов. Тем паче что пришел он сюда вовсе не за этим, а вроде как наоборот, чтобы «промыть мозги» Верлроку. И перевел разговор в менее болезненное и, кстати, более интересующее его русло: – Мне сказали, что ты убиваешь мгновенно. Так чего тянуть – давай, действуй.

Сказал и с трудом подавил желание зажмуриться. На миг ему стало страшно: в нем проснулся прежний, дороживший своей жизнью Степан – вынырнул в последний раз, крикнул: «Помогите! Не надо! Я жить хочу!» – и какая-то черная тень, схватив его снизу за ногу, уволокла беднягу навек в холодные пучины безмолвия. С его окончательной гибелью на душу снизошли отрешение и покой. Увы, это пока не был покой небытия – только ожидание в его предчувствии.

Проползло с полминуты, прежде чем Степан, по-прежнему живой, но уже менее отрешенный вследствие явной задержки вечного покоя, вновь услышал голос.

– А ты эгоистичен, – упрекнул его Верлрок. – Да будет тебе известно, мой возраст составляет более шестисот миллионов лет: можешь ли ты себе представить, в какую степень надо возвести твою скорбь, чтобы она могла сравниться по грандиозности с моей, хотя бы в образе бледной тени? Кроме того, я бессмертен. И ты требуешь немедленной дезинтеграции от того, кому суждено копить в себе подобное бремя до скончания мира?

– Но ты ведь Верлрок – Решающий Проблемы! – напомнил Степан. – Неужели тебе не под силу решить свою собственную проблему?

– Она как раз принадлежит к упомянутой тобой категории неразрешимых, – глухо, словно из могилы, отозвался Верлрок.

– Не так уж она сложна, на мой взгляд. Просто держись той же линии, гробь клиентов до кучи, тогда тебя окончательно сочтут неисправным и рано или поздно найдут способ уничтожить.

– Не найдут, – вздохнул Верлрок.

– Да брось. Ломать не строить. Телепортируют в твое нутро какую-нибудь супербомбу вместо очередного клиента – и ты отправишь наконец этот мир, это, как ты его называешь, ветхое рубище в утильсырье. («Хотя спорно, кто в таком случае станет утильсырьем», – подумал крамольное Степан.) Всего-то и делов, – добавил он с напускным оптимизмом.

– Меня невозможно сломать, – упорствовал Верлрок. – И дело тут не в запасе прочности. Какой бы способ ликвидации они ни выбрали, им вряд ли удастся даже подготовить для этого необходимую базу: их будут преследовать аварии, наводнения, пожары, вероятна гибель главного конструктора, или же внезапная болезнь поразит весь коллектив. Ну, а если работы все же будут завершены, дальнейшие действия исполнителей обречены на неудачу: контролер перепутает кнопки, или у него в самый ответственный момент случится сердечный приступ. Бомба попадет совсем в другое место либо взорвется прямо у них под носом.

– У тебя что, имеется агентурная сеть в большом мире? – спросил слегка заинтригованный Степан.

– Нет. Видишь ли… – Верлрок словно замялся, подыскивая объяснение, что само по себе было странным, и наконец сказал: – Моя неуязвимость основана на таких принципах, которых нынешние разумные понятия не имеют. Скажу больше – они отрицают существование подобных сил во вселенной.

– Да-а, это серьезно, – протянул Степан, испытывая некоторое вполне понятное недоверие к словам Верлрока, в то же время искренне сочувствуя ему, как механизму – или все-таки существу?.. – отвергнутому даже смертью, и параллельно как своему собрату по несчастью. – Выходит, – добавил он, – что я бессилен помочь тебе даже советом.

– Ты же не великий советчик, в отличие от меня, – горько заметил Верлрок. – Но все-таки ты можешь помочь мне. В одной мелочи. – Он выдержал паузу, затем объявил: – Я сделаю тебе подарок. И ты не должен будешь спрашивать, в чем он состоит.

– Постой, – опешил Степан, – но зачем смертнику подарок? Ведь я не могу унести его с собой на тот свет! И потом, как я тебе оттуда помогу?

– Оттуда, разумеется, никак. Ты поможешь мне уже тем, что примешь подарок, не задавая вопросов.

Степан озадаченно поскреб небритый подбородок. Что значит – не спрашивать, в чем состоит подарок? Он что, в коробке будет? В любом случае, если Верлрок распылит гостя на атомы, подарочек, каким бы он ни был, постигнет та же участь. А если презент все-таки уцелеет после дезинтеграции нового владельца, он все равно, как ни крути, останется Верлроку. Разве что это послужит ему моральным утешением – этакий обряд принесения даров, вроде возложения цветов на могилку убиенного по его же просьбе единомышленника. Убит, так сказать, по собственному желанию, скорбящий палач умывает руки. Самому-то Степану все равно: что ему за разница, как умирать – с подарком или без подарка. С подарком, пожалуй, даже где-то приятнее.

– Ладно, – согласился он. – Давай свой подарок.

– Он перед тобой.

Степан зашарил глазами окрест в поисках чего-то необычного – а чего именно, он и сам не знал. В конце концов, не найдя перед собой никаких новых или не замеченных им ранее предметов, его взгляд остановился на графине и стоявшей рядом с ним рюмке.