Миссия причастных (фрагмент)

* Черт! (англ., буквально - дерьмо)

Обмен взглядами с Нандой и Стивом был очень быстрым, они оба и не подумали тронуться с места, но мне молча дали добро на любые действия, только при этом был еще еле заметный кивок Чиньо в направлении буфетной стойки, откуда выскочили двое сотрудников "Макдональдса", оказавшихся сотрудниками явно более серьезной фирмы. Я мгновенно понял, что бегут они не за мной, а вместе со мной, и мы вылетели на улицу с трогательной одновременностью выхватывая пистолеты и держа их дулами вверх. Огляделись. Опасности нигде не было. Дети, фланирующая молодежь, пожилые парочки, все немного всполошенные происшедшим, но явно сторонние наблюдатели. Из необычных фигур - только двое идущих навстречу нам по переулку темнокожих, как индусы, но одетых скорее на арабский манер - в нечто вроде белоснежных свободных бурнусов - под такими не то что автомат - гранатомет спрятать можно. Впрочем, выглядели они мирно, и, помнится, еще мелькнула мысль, как хорошо бы они смотрелись рядом с Шактивенандой. Но тут со стороны Ратхаус Маркт завыла полицейская сирена, и наши индусы побежали, словно нашкодившие мальчишки. Стоит ли объяснять мои дальнейшие действия? Ощущая надежное прикрытие со спины, я рявкнул им "Стоп!" на общепонятном международном языке и, кинувшись под ноги, повалил обоих на каменные плиты. Мои незнакомые союзники грамотно довершили дело, обыскав подозрительных беглецов и защелкнув наручники на их запястьях. Оружия у индусов не оказалось. Уже чуть позже свидетели опознали их, полиция легко доказала, кому принадлежали два брошенных "штайра", а темнокожие чудаки разом во всем сознались, было даже не совсем понятно, зачем они убегали. Два абсолютно сумасшедших из местной религиозной секты называли себя "тамильскими тиграми", как те партизаны, что еще лет пятнадцать назад начали бесконечную войну за создание собственного индуистского государства на Шри-Ланке, и они уверяли всех, будто убитый в машине являлся лидером цейлонских буддийских экстремистов. С этим еще предстояло разобраться, но даже изрешеченный пулями девятого калибра мужчина выглядел очевидным европейцем, причем северного типа. Я предъявил полицейским свое удостоверение (помощники мои тоже что-то предъявили помимо задержанных убийц) и поинтересовался личностью погибшего. Наверняка говорить было рано, но при нем нашли документы на имя Ханса Йоргена Шульце. Вот тут я вздрогнул, мгновенно соединив в голове все услышанное за последние два дня. Конечно, это был именно Ханс Шульце собственной персоной, хотя я и не знал, кто он такой. Я не сумел бы объяснить полицейским происхождение источников своей информации, поэтому просто посоветовал по-доброму: - Вы должны тщательно проверить, стал ли на самом деле жертвой господин Шульце или кто-то другой с его документами, но уверяю вас, можете считать первую версию основной. Вот мой телефон. Надеюсь, мы еще окажемся полезны друг другу. И тут передо мной мягко распахнулась водительская дверца штучного джипа "Тойота-Лексус", и Стив предложил садиться на заднее сидение. Рядом уже сидел Шактивенанда, бормотал свои мантры и что-то прихлебывал из высокого стакана в уютной полутьме, которую создавали тонированные стекла. Спрайта, что ли, не допил в "Макдональдсе"? Я плохо представлял, куда меня везут и еще хуже, о чем в первую очередь спрашивать. Вопросы один другого глупее роились в мозгу, а ощущение несерьезности происходящего, несмотря на уже начавшуюся стрельбу, все усиливалось. Кедр оторвал меня от любимого и вполне достойного занятия литературой, чтобы швырнуть в какую-то дурную суету, где серьезные дяди с очень серьезным оружием в руках одевались в маскарадные костюмы и уверяли друг друга, будто интуиция выше логики, а массовый гипноз, психоз, понос и авитаминоз пострашнее атомной бомбы. В общем, я решил ждать, чего они мне сами соизволят поведать. Но мои зловредные йоги молчали, как белорусские партизаны на допросе у гауляйтера. Анжей теперь играл на маленькой дудочке грустную индийскую мелодию, а великий специалист по трансперсональной психологии не слишком профессионально кружил по городу, выявляя хвост, которого не было. Я эту очевидную вещь понял гораздо быстрее него. - Значит, так, - разродился наконец, Шактивенанда по-русски, желая, наверно, сделать мне приятное. - Мы сейчас высадим вас возле Хауптбанхоф через десять минут поезд на Берлин, - и вы спокойненько поедете к себе домой. Больше вам ничто не угрожает. - Спасибо, конечно, но я так и не понял, что за народец такой домогался меня сегодня утром в поезде, на вокзале, и дальше - до самого Рипербана? Ответил Стив, по-английски: - Думаю, там было всякой твари по паре: и наших, и ваших, и всяких нежелательных, как местных, так и залетных. Но это теперь уже неважно. Тем более, что убили в итоге совсем не вас. - Пардон! - не согласился я. - А дело Шульце, которого не додавили в Москве, зато так удачно приняли за индуса здесь, в Гамбурге? Я должен его расследовать? Или мне предлагается в России еще раз начать все с нуля: ни тебе документов, ни тебе референтов, ни денег, ни офиса, ни информации ходи пешком, кушай в вокзальном буфете, звони из телефонных будок с помощью проволочки, в общем, коси под бомжа и только пытайся попасть в точку сингулярности!.. - Не кипятитесь, Малин, - сказал Стив, - на самом деле все примерно так и получается. Правда, из сегодняшних московских автоматов вы вряд ли с помощью проволочки позвоните, а в вокзальном буфете едва ли удастся что-нибудь стянуть без денег, но работа, безусловно, предстоит творческая. Начальников в этом деле и без вас хватает. А вот насчет необходимой информации - не беспокойтесь, все будет в порядке. Вы же не завтра летите. Прежний план рухнул, инструкции, которые готовился выдать гуру Шактивенанда, теперь никуда не годятся. Анжей кивнул, сидя рядом со мною, он снова бормотал какие-то мантры на санскрите. Впрочем, не поручусь, это вполне мог быть любой другой незнакомый мне восточный язык, например, не менее древний пали. - Ждите звонка, Малин. Договорились? - сказал Стив Чиньо, прощаясь. А гуру Шактивенанда добавил от себя: - Думаю, все получилось к лучшему. Пусть Майкл Вербицкий доведет свое расследование до логической точки прежде, чем вы появитесь в поле зрения наших общих врагов. - Майкл?! - ошарашенно переспросил я. - Откуда вы его знаете? Да еще по студенческой кличке. При чем здесь Вербицкий? - Всему свое время, - ушел от ответа Анжей. - Поезжайте домой и дописывайте свой роман. Это сейчас важнее. На том мы и расстались.

ЭПИЛОГ

Я оглянулся назад и понял, что купаться действительно не получится. Негде было купаться. Были там волны Индийского или Тихого океана, теперь уже не имело значения. Потому что море исчезло совсем. Песок под моими ногами плавно переходил в каменистое крошево, за которым начинались островки жухлой травы, а еще дальше - асфальт, и над ним лениво клубился желтовато-белесый туман, он постепенно рассеивался, и на заднем плане проступали очертания улиц и домов - нормальная московская новостройка. Я и раньше-то путал подобные пейзажи, а теперь, после трехлетнего отсутствия в родном городе, не узнал бы, даже если б очень старался. Но Верба вдруг сказала: - Это Чертаново. - А-а-а, - протянул я, словно понял нечто важное, потом вдруг вспомнил, что именно в Чертанове раньше жил Редькин, собственно, мы туда к нему и ездили, но было дело ночью, в спешке и все на нервах. Разве узнаешь теперь эти обычные бело-голубые панельные дома. Тем более, когда с ними почему-то соседствуют странные здания сталинской постройки и совсем не московского вида. Я скосил взгляд чуть вправо и сквозь редеющую дымку разглядел набережную широкой реки, вдоль которой гуляли не обращавшие на нас внимания люди, а по ту сторону водяной ряби стоял какой-то знакомый с детства памятник. Ба, да это же Афанасий Никитин! Тверь. Волга. Наконец, слева прочертился Берлин в виде любимой Кедром станции Цоо со всеми небоскребами и огрызком храма Кайзера Вильгельма. И это уже не удивляло, а только добавляло в картину элемент законченности. Нет, я не прав, элементом законченности стал на самом деле Андреевский спуск и дом президента Кучмы еще левее Берлина и Чертанова. Стрелять в подобной ситуации казалось не менее глупо, чем идти купаться в Волгу в апреле месяце. Впрочем, кто мне сказал, что у них там апрель? Точка сингулярности, понимаешь, - понятие не только пространственное, но и временное! Я стыдливо спрятал пистолет и заметил, как Верба делает то же самое, потому что к нам уже шли. Из Берлина - Белка вместе с Андрюшкой и котом Степаном. Из Киева - Лешка Кречет с Юркой Булкиным. Из Москвы - все безумное семейство Редькиных, включая собаку далматина. И следом спешили два совершенно незнакомых мне парня, но с удивительно располагающей к себе внешностью. Одного из них явно и очень хорошо знала Марина Редькина, я даже посмел предположить, что это ее новый муж. Из Твери в нашу сторону двигалась еще более славная компания: Тимофей Редькин, Майкл Вербицкий и Паша Гольдштейн - все с бутылками пива в руках. Наконец, из Колорадского Центра (я его как-то сразу не разглядел секретный все-таки объект, вот и замаскировался) - едва ли не в обнимку прибыли Тимоти Спрингер и Грейв. И какая была теперь разница, кто из них кого завербовал? Ясно же было, что здесь и сейчас даже враги будут делать одно общее дело. Последним на этом празднике жизни появился, как всегда, гуру Свами Шактивенанда. Он прилетел (зараза!) в голубом вертолете, и все, конечно, сразу поняли намек: сейчас будут бесплатно показывать кино. Кого он собирался поздравлять с днем рождения, осталось не до конца ясным, но ящик с эскимо на песок выставлен был. Я не стал считать, но ни минуты не сомневался, что их там ровно пятьсот. Андрюшка был просто на седьмом небе от счастья, однако Шактивенанда решил до кучи порадовать и взрослых своими инсценировками. Выпустив на волю из вертолетного чрева, как всегда, с иголочки одетого Чиньо и жеваного Тополя в кожаных штанах и мятой курточке - Леня был у них за пилота, Шактивенанда извлек из футляра красивую и, похоже, дорогую гитару. - Я обещал? - задал он риторический вопрос. - Так вот, Михаил, слушайте. И он исполнил одну из лучших и самых знаменитых песен Леннона и Маккартни - "Girl". Исполнил почему-то по-русски, только рефрен пел по-английски, негоже в названии и припеве число слогов умножать - но прозвучало это очень здорово и к месту. - Перевод с английского Юрия Булкина! - объявил Анжей. И Юрка профессионально поклонился публике, он уже с третьей строчки подыгрывал Шактивенанде на своей гитаре и подпевал. - А почему именно "Girl"? - спросил я. - А потому что нет на свете ничего важнее любви, - ответил гуру до смешного просто. Но с необычайной серьезностью. И все замолчали. Словно оценивая глубину его мудрости. В наступившей тишине взоры собравшихся обратились к Вербе, и нетерпеливый Тимоти Спрингер с чисто научным жадным любопытством поинтересовался: - Ну, что там, когда наконец будет готово? Прозвучало смешно. Как будто изголодавшийся за день рыбак спрашивает о готовности вкуснейшей ухи, висящей над костром в котелке и распространяющей вокруг умопомрачительные запахи. - Скоро! - буркнула Верба, погруженная в себя, и продолжила сосредоточенное шелестение клавишами. А Грейв тихо-тихо стоял у нее за спиной и трогательно вытягивал шею, желая разглядеть хоть что-нибудь. Но жидкокристаллический дисплей под таким углом отчаянно отсвечивал, и потому не видел этот кровопийца, похоже, ни черта. - Постойте! - воскликнул заводной и общительный Паша Гольдшетйн. - Мы же далеко не все знакомы между собой. Это не порядок! - И то верно! - согласился я. - Так давайте за знакомство. За встречу! - наседал Паша. - По этому поводу полагается. У нас еще пиво есть, а там и за водочкой сбегаем. И началась какая-то вакханалия знакомств. Белка очень быстро нашла общий язык с Мариной Редькиной. По-моему, они говорили о тонких различиях между московской и берлинской модами. Тополь увлеченно беседовал с Марининой мамой Верой Афанасьевной - люди примерно одного поколения, они нашарили много общих тем, а к тому же вдова, оказавшаяся вдруг соломенной, суеверно пряталась, за не слишком широкой, но весьма надежной спиной Горбовского от своего восставшего из мертвых мужа - Пети Чуханова, он же Игнат Никулин, он же Грейв. Майкл и Лешка Кречет неожиданно прониклись друг к другу. Впрочем, чего ж тут неожиданного: оба в некотором роде политические технологи, каждый на своем уровне. Юрка Булкин и Анжей Ковальский погрязли в музыкальных спорах. Стив Чиньо, неожиданно хорошо заговоривший по-русски, (а со мной прикидывался, зараза!) пудрил мозги в очередной раз беременной дочке Тимофея. Называл ее по-семейному - Верунчик. И мужу ее Никите тоже древнеиндийскую философию преподавал. Похоже, Стив даже собаку Лайму окучивал - буддист, он и есть буддист, собак любит наравне с людьми - вот далматиница на него и пялилась влюбленными глазами и уши домиком ставила. Я же выбрал себе объектом для общения самого Редькина. Давно ведь мечтал познакомиться. Мистическая связь двух личностей - так я это объяснял подсознательно. И откуда только вылезла подобная ересь? Но он действительно оказался очень похож на меня чисто внешне. Только как пишут в детских журналах - найдите десять отличий в этих картинках. Я нашел штук пять: он оброс бородой, был сутул, неспортивен, очень небрежно одет, с лысиной на башке, и еще - в хитро прищуренных глазах ясно читался непрерывный поиск выгоды лично для себя. Он словно был моей худшей половиной... Господи! Что это за глупость я сморозил? А говорить нам с Тимофеем оказалось практически не о чем. И тогда, как это ни странно, он решил меня познакомить со своим другом - Валькой Бурцевым, прекрасным автомехаником и вообще замечательным человеком. Вот Валька располагал к себе в момент. Ощущение было такое, что мы уже тысячу лет знаем друг друга. Но в какой-то прежней жизни. Мы даже пытались вспоминать общих знакомых. Долго перебирали имена. Безрезультатно. И тогда он представил мне еще одного участника мероприятия. - Маревич, Давид. Его в девяносто первом гэбэшники убили, и я его с тех пор не видел. А теперь - вот. Сюда приехал... Валька Бурцев не пытался ничего объяснять, и я сразу понял, что это правда. - Давид, я очень рад познакомиться. Вы мне после еще расскажите, как вернулись оттуда. Договорились? - спросил я его и добавил. - Между прочим, я и сам в некотором роде однажды убитый... - Обязательно расскажу, - улыбнулся Давид просто и вместе с тем загадочно. Он тоже был похож на меня внешне. И уж это было чересчур. Явный перегруз. Наконец, Верба громко объявила: - Внимание. Вы не сможете все одновременно смотреть на экран. Поэтому слушайте. Я буду читать громко. То, что мне сейчас откроется, должны знать все присутствующие. Кто оказался в точке сингулярности, тому и положено это знать. Все слышали? - Все, все! - загалдел народ, словно пьяные гости на свадьбе. - Так вот, вначале я ввела в компьютер ключевые коды, спрятанные, как выяснилось, в старых текстах Разгонова - именно это предписывала нам инструкция. Никто уже не спрашивал, кем спрятанные, чья инструкция - не важно было, не важно! Когда с неба голубые вертолеты прилетают, какая, на фиг, разница, за чей счет гуляем - кино-то бесплатное! - Потом, - продолжала Верба, - я вставила в обычный дисковод нашу дискету, так называемую "дискету Сиропулоса", а в зип-драйв - то, что принес нам Грейв. И вот, слушайте, какая тут петрушка получилась: "На этой древней дискете хранится тайное знание, передаваемое из поколения в поколение веками и тысячелетиями. Меняется мир вокруг, и меняется смысл этого знания. Сегодня, здесь и для вас - оно означает следующее: история человечества неумолимо приближается к своему концу..." Через пару минут я не выдержал и крикнул: - Татьяна, прекрати! Я не могу этого больше слушать! Ты же знаешь, мы, писатели-фантасты, всяких чудес на дух не переносим. Какой, к ядрене матери, конец света? О чем ты? Тим, но скажите хоть вы им, что это невозможно! - Это невозможно, - с тупой покорностью и сильным акцентом повторил по-русски великий американский физик Тимоти Спрингер. И над песками повисла гробовая тишина, словно мы со Спрингером сказали какую-то ужасную бестактность. Да нет, хуже - словно мы ворвались во время торжественной мессы в храм и начали материться в Бога! Мне стало ужасающе неловко. Я вспомнил, что обещал молчать. Всем причастным обещал. Даже если будут спрашивать. Потому что все равно ни черта не понимаю и не готов отвечать на вопросы. Я должен был молчать. А начал орать. Даже в тот момент, когда меня вообще ни о чем не спрашивали. И теперь я понял свою ошибку. И больше не произнес ни слова. Я просто обводил всех виноватым взглядом, останавливаясь на каждом секунду или две. А они все замерли, как в финальной сцене "Ревизора". И только маленький беременный Верунчик вдруг, тихо перебирая лапками, двинулся в сторону Вербы. Верунчик подошел, присел на корточки (ох, нелегко беременной на корточки приседать!), посмотрел в экран, внимательно читая бегущие по нему строчки, и сказал громко и внятно, так что услышали все: - А мне кажется, что это по правде!