Тайна острова Нуулуа

— Ну, говори, Аунти, — приказал жрец. — Ведь ты — невеста Ваи Аматуи?

— Да, он любит меня, — резким, скрипучим голосом подтвердила вошедшая.

— Ну, что скажешь, старый Симиле? — Жрец обратился к старейшине. — Теперь ты согласен с правотой моего обвинения?

— Нет, не верю, что мужественный воин Ваи полюбил эту женщину, которая не следит за своей кожей и слишком мало ест.

— И правильно делаешь, мудрый Симиле, не веря выдумкам черного жреца! Вот моя невеста Олала!

Это сказал Ваи, неожиданно входя в хижину. Он держал за руку девушку, юную и прекрасную как солнце на востоке. Вожди деревень, пораженные её невиданной красотой, разом вскочили с мест. Худая женщина убежала, боязливо проскочив мимо Ваи. Жрец молчал, соображая, как «выйти сухим из воды».

Первым прервал молчание Симиле:

— Я не удивлён выдумкой Таула-панги — сколько раз он обманывал народ. Выбор Ваи Аматуи понятен. Всем видно, что он любит эту девушку. И я бы тоже полюбил, если бы был на два по двадцать лет моложе.

Члены совета засмеялись, как бы соглашаясь с Симиле. Тут жрец пришел в себя:

— Вы что, все забыли, что матаи может брать в жены только девушку из семьи моа? А эта (он посмотрел на красавицу) простолюдинка… она из аинги Фамафуси на Маноно, у которого нет ни одной свиньи. И ни один из его предков не был моа. Как вы можете выбрать Ваи вождем священного похода, человека, нарушающего основные законы нашего округа?! Более того: он достоин смерти!

После недолгого молчания, вновь заговорил Симиле, погрустневший и уже не такой уверенный как раньше:

— Мы знаем законы наследования, черный жрец. Но есть и другие законы, законы любви, законы продолжения рода…. Им нет границ. Они часто не в ладах с нашими традициями. И тогда приходится делать выбор…

— Что ты имеешь в виду, мудрый Симиле?

Это спросил молодой вождь деревни Фагалоа.

— У Ваи Аматуи есть право выбора. Либо он отказывается от своей возлюбленной Олалы, и становится главным вождем, либо…

— Я выбираю второе! — прервал старца Ваи.

— Ты не дослушал меня. Если ты настаиваешь на своем и берёшь в жены простолюдинку, то тогда уже у фоно есть выбор: оставить ли тебе жизнь и невесту, лишив титула моа, или отправить на запад, к духам умерших. Такова древняя традиция. Мы не в силах её нарушить.

Олала заплакала, сквозь слезы уговаривая Ваи оставить её.

— Пусть фоно решает мою судьбу, — твердо заявил Ваи.

Обрадованный жрец раздал каждому члену фоно по две ягоды — одну черную, другую белую. Те по очереди опускали одну из ягод в скорлупу опустошенного незрелого кокоса через маленькое отверстие, а вторую съедали. Когда «голосование» закончилось, жрец каменным молотком, который всегда был привязан к его поясу, разбил скорлупу. Самый молодой из присутствующих, вождь деревни Фагалоа, извлёк ягоды и стал раскладывать их на две кучки — белую и чёрную. Обе кучки росли одинаково, и сердце Олалы также раскололось надвое.

— Кучки равные, — объявил вождь Фагалоа. — Но осталась последняя ягода…

И извлёк белую. Ваи победно вскинул руки, и едва успел подхватить свою невесту — Олала не выдержала нервного напряжения и лишилась чувств….

Сын Солнца

Мауи упал… в воду. Куда-то далеко вниз, в кромешную тьму и холод. Холод от воды, в которой он барахтался на дне узкого колодца. Свет из темного леса через узкое и далекое отверстие был настолько слабым, что Мауи с трудом видел собственную руку, протянутую в поисках стенки. А нога наткнулась на что-то скользкое и подвижное, и он в страхе отплыл в сторону, насколько позволяли размеры колодца. Змея?! Мауи держался на воде, прижавшись к стенке и ухватившись рукой за выступающий камень. Через некоторое время он заметил, что свет стал ярче (Мауи не знал о свойстве глаза адаптироваться к темноте), и тогда разглядел «змею»: это была лиана, свисающая сверху до самой воды колодца и уходящая вглубь. «Ура! Я вылезу по ней обратно».

Повыше, над водой, лиана оказалась прочная и совершенно сухая. Влезать по ней было не труднее, чем по стволу кокосовой пальмы. Поднявшись на два или три своих роста, Мауи заметил, что с правой стороны туф, образующий стенки естественного колодца, как будто светится, как цикады ночью в кустах. Поднявшись ещё немного, он обнаружил отверстие в камне, из которого и шло это слабое свечение. «Пещера?» — подумал Мауи. Ширина отверстия позволяла пролезть взрослому воину и даже такому толстяку как жрец. А когда Мауи поднялся вровень со входом в пещеру, то увидел, что высота потолка — точно в его рост — как будто приглашает войти. Как не посмотреть, что там такое!

В этот момент Мауи забыл о том, что находится на острове табу, что его ждёт наказание от бога Раа, что ему нужно быстрее покинуть этот колодец. Впрочем, если бы он и вспомнил, всё равно полез бы в эту дыру — любопытство сильнее страха, любопытство сделало человека человеком….

Сделав несколько осторожных шагов в полутемной пещере по неровному, заваленному камнями и полусгнившими ветками полу, Мауи чуть не упал, оступившись одной ногой. На следующем шаге другая нога опустилась ещё ниже — пол пещеры спускался вниз ступеньками, редкими и разной ширины.

Ступени поворачивали вправо, всё правее и правее. С каждым поворотом становилось светлее. Уже можно было разглядеть, что ступени на самом деле были лестницей, выдолбленной в камне человеком… «Или богом?» Вместе с яркостью света и воздух становился теплее. «Наверное, это выход в лес, — подумал Мауи. — Или к морю — ведь лестница идёт вниз».

Но Мауи ошибался…

Флот из двенадцати боевых пирог, в каждой по восемь гребцов-воинов и по одному лоцману, отчалил от берега — мужчины округа Алеипата отправились на войну с тонганцами. Все воины несли боевую татуировку: черно-синие линии вокруг мускулистых плеч, на широкой груди, на бедрах и даже на лице. Волосы на голове были собраны в пучок, из которого торчали желтые или красные перья попугаев; количество перьев отражало «воинское звание» воина, как сказали бы в ХХ веке. Оружие (копья, пращи, метательные ножи) были сложены у ног воинов — двое суток им придется быть только гребцами.

А перед отплытием состоялся долгий обряд освящения воинов. В жертву богу океана Тангалоа была принесена самая жирная свинья, а богу попутного ветра — часть туши кита. У духов жрец узнал, правильное ли выбрано время для начала похода.

Раненый вождь Афенги лежал на склоне берега на мягкой подстилке из листьев папоротника с таким расчётом, чтобы ему был виден величественный, исполненный священного боевого огня отъезд его воинов, возможно, последний в его жизни. Слезы текли по морщинистой щеке старика, изуродованной когда-то в молодости стрелой тонганца. Воины, уже отчалив от берега, встали в пирогах во весь рост и, подняв сжатые в кулаки руки и глядя в сторону лежащего вождя, в едином кличе поклялись отомстить тонганцам: «Камата, камата!!». Ваи, брат Мауи и племянник вождя, лишенный права наследования коварностью и хитростью жреца, вместе со всеми, в ранге рядового воина, повторял священную клятву и молча добавлял от себя лично: «Дядя Афенги, и простой воин не осрамит нашу аингу Аматуи!»

Когда флотилия скрылась за юго-восточным мысом, жрец воздел руки к небу и завыл:

— Вы, плачущие и стонущие! Чего стоите!? Разве вам не дорог наш вождь? Где пес, кровь которого жаждут духи, чтобы излечить вождя? И чтобы воины Алеипата отомстили пиратам! Почему никто не нашел и не привёл его?

Он обращался к женщинам, старикам и малым детям, всем, кто остался в деревне и проводил на войну бойцов-мстителей.

— До полудня паршивый пес должен быть здесь! Он отдаст вождю свою кровь, а потом станет обедом для священной акулы!

Не всем нравилось это поручение, но ведь словами жреца говорили добрые духи…

При очередном повороте лестницы на внешней стене коридора перед Мауи вспыхнули желто-красные и оранжевые отсветы-сполохи, точно где-то рядом полыхал костер. Свет играл и на потолке причудливыми переливами от голубого до красного…