Дружеский шарж

Егерь сливал в это время из чугунка с картошкой воду и, окутанный паром, ерша не заметил. А тот крутнулся волчком, подпрыгнул к дверце печки. Языком, длинным и гибким, как стальная лента, широко распахнул дверцу. Только теперь Омельчук, сладостно размышлявший о том, что все-то ему в жизни в общем удается, увидел своего недавнего мучителя. А ерш тем временем сделал "свечку", оттолкнулся хвостом и нырнул в печь на раскаленные березовые уголья. Понежился и завертелся веретеном, выметывая из топки искры и угли. Егерь ахнул, сунул чугунок на табуретку и, спасая избу от пожога, заметался перед печью, хватая угли пальцами и отбрасывая их на железку, прибитую около топки.

А на Василия Игоревича снова напал столбняк. Он лишь глазами ворочал и рот разевал.

Затлела собачья шкура на лежанке, изба наполнилась едким дымом, а жар в печи угасал с каждой секундой. Набравшись силенок, шипя, как головешка, ерш вымахнул из топки прямо на стол перед Омельчуком. Василий Игоревич подался к стене и больно стукнулся затылком о приклад егерева карабина, висевшего сзади на колышке. Тут уж старик егерь сообразил, что дело худо, что нужно звать на помощь...

Вбежав, Чадов застал колоритную картину: перед багровым от ярости Омельчуком вытанцовывал ерш и, рассыпая вокруг себя сажу, хрипло вещал:

- Чадушки-ладушки, мозги набекрень!

- Брешет, - завидев Николая Константиновича, выдавил Омельчук. - Не говорил я этого! Честное слово! - Василий Игоревич рванул, не глядя, карабин из-за спины и одним махом передернул затвор.

- Не смей, Василий! - крикнул Чадов. Подбежал, прижал ерша рукавами полушубка к столешнице и надавил тому сразу на оба глаза, как на кнопки. И чудо-юдо затихло.

- Брешет! - не унимался Омельчук. - Бочку катит!

- Успокойся ты, ради бога! - сказал Чадов. - Игрушка ведь это, дружеский шарж.

- Выброси, умоляю, - простонал Омельчук. Николай Константинович бережно отер с горячего еще ерша копоть и весело пощелкал пальцем по его бугристому лбу.