Светлячки

Только от прекрасною видения не осталось и следа, хотя девушка, без всякого сомнения, была та же. Охватившее его желание погасло. Она застенчиво улыбнулась ему — симпатичная, конечно, девятнадцатилетняя девчонка, но в общем-то — вполне обыкновенная. Те же волосы, то же платье, ко чего-то не хватало. Исчезло свечение, а с ним и притягательность, неотвратимое влечение.

— Спасибо Джолина. Можешь идти.

— Хорошо, Док.

Уже на пороге она вдруг слабо, на короткое мгновение засветилась тем же зеленовато-желтым светом, но Уэллс моргнул, и девушка скрылась за дверью. Все еще во власти этого короткого мгновения он повернулся к Уизерсу.

— Знаю, сынок, знаю. Дело в том, что именно люциферин, это особое свечение заставляет их казаться такими красивыми. Опасная способность, и они еще только учатся скрывать ее. Но это необходимо для их же блага. — На секунду в его добродушном лице что-то дрогнуло, и Уэллс заметил в нем какие-то новые черты — примитивные, неприятные. Однако Уизерс справился с собой и вновь превратился в доброго провинциального доктора. — Поэтому, мистер Уэллс, мы хотим сохранить все в тайне. Поэтому они должны прятать свой свет от всего мира. Ни один ученый, ни один исследователь — как бы ни были они преданы своей науке — не в состоянии будет справиться с собой. Красота, которой они умеют себя окутывать, может принести им смерть. Слишком большая притягательность — это опасно.

Он направился к выходу. Тиллис и Чарли последовали за ним, однако в дверях Уизерс остановился и добавил:

— Я думаю, вы все понимаете, молодой человек, и надеюсь, сохраните наш маленький секрет. Опасна ведь не сама способность генерировать свет, опасна страсть, возбуждение, которое этот свет вызывает в людях. Зачем, вы полагаете, некоторые виды насекомых светятся, мистер Уэллс? Мы привыкли думать, что мы слишком цивилизованы, что мы сильнее природы, но это нс так. Свечение, которое вы видели, оно — нечто вроде визуального феромона. И никто из нас не в силах ему противиться — как насекомое. Мне семьдесят один год, сэр, но когда я вижу этот свет, я… Одним словом, я не чувствую, что мне уже за семьдесят. Я вообще ничего не чувствую, кроме одного… Вот это-то и опасно. Дети — они другие. Они умеют справляться со своими эмоциями. Но не мы, ничего не подозревающие простые смертные. Для нас это слишком. Так что вы подумайте, мистер Уэллс. Вспомните, какие чувства охватили вас ночью на склоне холма и завладели вами целиком. Это ваши примитивные инстинкты. Подумайте, что может произойти с нашими детьми, если эффект усилится присутствием двух сотен скрупулезных ученых — и мужчин и женщин. — Закрывая дверь, он грустно улыбнулся. — Мы все — светлячки, мистер Уэллс.

Оставшись в одиночестве, Уэллс долго сидел на кровати и размышлял над словами старого врача.

Безумие, думал он, безумие, глупость, идиотизм. Я не хуже других могу справляться со своими эмоциями. Конечно же, могу… Но тут он снова вспомнил ночь на склоне холма, свечение, дико бьющийся пульс и бездумное, слепое желание, охватившее его целиком. Все из-за того света, странного притягательного света…

Уэллс встал с кровати и принялся торопливо собирать вещи. Воспоминания не позволяли разуму поддаться на уговоры — так же как тело не слушалось голоса разума. Манящий свет просто убивал всякую рассудочность и всякие доводы.

Нет, он никому не расскажет о люциферитах. Ни своим новым боссам в Далласе, ни кому-либо еще. Если мир узнает о них, многие кинутся в этот городок хотя бы за той же водой, потому что кому-то наверняка захочется обладать такой же способностью. А ученые — разумеется, с самыми лучшими намерениями — скорее всего, смогут синтезировать нужные вещества и распространить уникальный дар на весь мир.

Уэллс — в общем-то довольный своей жизнью человек — всегда мыслил здраво. Его, например, очень беспокоило, что Земля может погибнуть в ядерной катастрофе. Но еще меньше ему хотелось увидеть, как порядок и саму цивилизацию разрушает катастрофа сексуальная.