Долгое завтра

Лен обернулся и посмотрел на Исо. Тот плакал, лицо его было белым, как полотно. Он сжимал кулаки, все тело его содрогалось, широко раскрытые глаза казались огромными. Внезапно он рванулся прочь. Лен, не раздумывая, последовал за ним, с трудом пробираясь под повозкой. У него кружилась голова, его тошнило. Он ни о чем не мог больше думать, кроме орешков, которыми их угостил Соумс накануне. Леденящий холод с головы до ног охватил Лена. Толпа все еще бесновалась на берегу реки. Когда Лен поднялся, Исо уже скрылся в тени фургонов.

Лен в панике метался среди фургонов и повозок и звал Исо, но тот не отзывался, а в ушах Лена неотступно звучал голос убийцы. Словно ослепленный, Лен бросился к открытому пространству и наткнулся на чью-то невысокую фигуру, которая протянула руки и схватила его. «Лен, – сказала она, – Лен Колтер!» Это был мистер Хостеттер.

Коленки Лена подогнулись, и он потерял сознание Потом было темно и спокойно, он слышал голос Исо, затем мистера Хостеттера, далекий и неясный, словно принесенный ветерком в знойный день. Затем он оказался в фургоне, огромном, полном незнакомых запахов, туда же мистер Хостеттер втолкнул Исо, похожего на привидение.

– Ты говорил, это будет смешно, – прошептал Лен.

– Откуда я мог знать? – грубо оборвал его Исо.

Он икнул и опустился на корточки позади Лена, положа голову на колени.

– Будьте здесь, – сказал Хостеттер, – я должен кое-что отыскать.

Он вышел. Лен с трудом поднялся и выглянул из фургона, взгляд его был обращен к стенающей, рыдающей, кричащей толпе, волнующейся, словно море, вопящей о своем спасении:

– Слава, слава, алиллуйя! Возмездие за грех – смерть, алиллуйя!

Мистер Хостеттер быстро бежал к какому-то фургону, стоящему в тени деревьев. Исо тоже наблюдал за ним. Проповедник о чем-то кричал, размахивая руками.

Мистер Хостеттер уже возвращался, выпрыгнув из другого фургона. В руках он держал какой-то маленький ящичек длиной меньше фута. Он влез на сиденье, и Лен подошел к нему.

– Пожалуйста, – сказал он, – позвольте мне сесть сзади вас.

– Положи это куда-нибудь, ладно? – Хостеттер показал ему коробочку. – Потом можешь влезать. А где Исо?

Лен оглянулся. Исо свернулся калачиком на полу, положив голову на узел с одеждой. Лен окликнул его, но тот не отозвался.

– Поехали, – сказал Хостеттер. Он щелкнул кнутом и крикнул на лошадей. Дружно взяли с места шесть скакунов, и фургон покатился все быстрее и быстрее, пламя костра осталось далеко позади. Лошади перешли на легкий аллюр. Мистер Хостеттер обнял Лена, и тот прильнул к нему.

– Зачем они сделали это?

– Потому что боятся.

– Чего?

– Вчерашнего дня, – ответил Хостеттер, – или завтрашнего.

Он удивительно грубо выругался. Лен в недоумении уставился на него, но Хостеттер прервал себя на полуслове и покачал головой. Когда он вновь заговорил, в его голосе уже не слышно было тех свирепых ноток, которые так ошеломили Лена:

– Оставайся со своими, Лен. Ничего лучше этого тебе никогда не найти.

Лен пробормотал:

– Да, сэр.

После этого никто не нарушал молчания, и фургон медленно продолжал свой путь. Мерное поскрипывание колес нагоняло на Лена дремоту, не ту, которая предшествует здоровому сну, а болезненную, наваливающуюся от изнеможения. Позади крепко спал Исо. Наконец лошади перешли на шаг, и Лен увидел, что они достигли ярмарочной площади.

– Где ваш фургон? – спросил Хостеттер, и Лен объяснил ему.

Когда они подъехали ближе, то увидели горящий костер, а возле него – отца и дядю Дэвида. Оба выглядели сердитыми и угрюмыми, и когда мальчики подошли, не сказали им ни слова, лишь поблагодарили мистера Хостеттера за то, что он доставил их. Лен исподтишка покосился на отца. Ему хотелось встать перед ним на колени и сказать:

– Отец, я согрешил, – но неожиданно для себя он задрожал и снова начал всхлипывать.

– Что произошло? – строго спросил отец.

– Фанатики забрасывали камнями, – в двух словах объяснил Хостеттер.

Отец посмотрел на Исо, перевел взгляд на дядю Дэвида, потом на Лена и вздохнул.

– До этого подобное произошло всего однажды, – сказал он. – Мальчикам было запрещено идти туда, но они нарушили запрет и стали свидетелями этого ужасного зрелища. – Затем он повернулся к Лену:

– Ну-ка, успокойся, все закончилось, – и легонько подтолкнул его к фургону. – Иди, Ленни, завернись в свое одеяло и отдыхай.

Лен пополз под фургон и завернулся в одеяло. Его окутала спокойная темнота, и он погрузился в сон, но сознание все еще удерживало лицо умирающего Соумса. Сквозь темноту до него доносился голос мистера Хостеттера:

– Я пытался предупредить этого человека еще вчера в полдень, что фанаты что-то замышляют. Вечером не выдержал и последовал за ним. Но было слишком поздно, я ничего не мог изменить.

– Он действительно виновен? – спросил дядя Дэвид.

– Не больше, чем мы с вами. Люди с Барторстауна никого не пытаются обратить в другую веру.

– Так он был из Барторстауна?

– Соумс приехал из Виргинии. Я знал его как торговца и отличного человека.

– Виновен или нет, – произнес отец, – все равно это не по-христиански. И чем больше будет таких сумасшедших проповедников, тем ожесточеннее толпа.

– Все мы чего-то боимся, – сказал Хостеттер.

Он влез в фургон и уехал. Но Лен уже ничего не слышал.

Часть 3

Прошло почти три недели, не считая двух – трех оставшихся дней, на дворе стоял тихий, теплый октябрьский полдень. Лен в одиночестве сидел на ступеньке.

Через некоторое время дверь позади Лена тихо отворилась. Послышались шаркающие шаги и глухое покашливание. Это бабушка вышла погреться в лучах осеннего солнца. Костлявой и высохшей, но удивительно сильной рукой она ухватилась за запястье Лена и спустилась двумя ступеньками ниже, согнувшись, словно сухая ивовая веточка.

– Спасибо, спасибо, – сказала бабушка, расправляя свои многоярусные юбки.

– Хочешь, я дам тебе коврик, – предложил Лен, – или шаль?

– Не стоит, на солнце и так тепло.

Лен опустился на ступеньку позади нее. Брови его были нахмурены, голова опущена, и он казался таким же старичком, как и бабушка, только гораздо более серьезным. Бабушка пристально посмотрела на Лена, и тот заволновался, не зная, что она хочет отыскать в его глазах.

– Все эти дни ты очень молчалив и задумчив, Ленни.

– Да, это так.

– Но ты ведь больше не обижаешься, правда? Я так не люблю надутых мальчиков.

– Нет, ба, я больше не обижаюсь.

– Твой отец правильно сделал, что наказал тебя. Ты ведь ослушался его, хотя прекрасно знал, что тебе это запрещено ради твоей же пользы.

Лен кивнул:

– Я знаю.

Отец не стал бить Лена. Наказание было отнюдь не таким суровым, как он ожидал. Отец обстоятельно и очень серьезно расспросил Лена о том, что он видел и делал, и закончился разговор тем, что не только в следующем, но, может, и через год Лен не поедет на ярмарку. Одним словом, Лен будет сидеть дома до тех пор, пока не докажет, что ему вновь можно доверять. «Отец оказался не таким уж плохим, – думал Лен. – Дядя Дэвид до полусмерти избил Исо». А вообще Лену казалось, что ему уже никогда не захочется поехать на ярмарку.

Об этом он и сказал бабушке, и она улыбнулась своей старческой беззубой улыбкой, похлопав его по коленке:

– Год назад тебе так не казалось.

– Возможно.

– Ну, хорошо. Даже если ты уже не обижаешься, все равно что-то странное происходит с тобой. Что же, скажи мне?

– Ничего.

– Ленни, я много раз имела дело с мальчиками вроде тебя и знаю, что если ребенка ничто не тревожит, он не может быть таким угрюмым, и тем более в солнечный субботний день.

Она посмотрела на глубокое, без единого облачка небо, вдохнула полной грудью прозрачный воздух, пристально всматриваясь в окружавший усадьбу лес. Для нее это были не просто деревья, а чудесное буйство красок; названия многих из них уже исчезли из ее памяти.