Апокалипсис отменяется (сборник)

«До крионистов не добраться, — размышлял Хорошев, не желая поддаваться панике. — Для этого нужно вернуться на корабль. Но тогда и крионисты были бы не нужны. Тупик. А если наоборот? Добраться до корабля, но крионисты все-таки нужны?»

Вывернув таким образом проблему, Григорий принялся обдумывать ее дальше, стараясь занять мозг и не дать укрепиться страху.

Если он спасется, останется жив. Можно ли спастись, не оставаясь в живых?

Пожалуй, можно.

Можно добраться до корабля.

По крайней мере, попытаться.

Григорий решительно защелкнул шлем и перешел на потребление кислорода из скафандра.

Страх таял, оставляя мутные туманные клочки в укромных уголках сознания. Страх уступил место исследовательскому интересу.

Мысли не метались, выстраивались теперь в аккуратные строчки, словно бы он писал завершающую главу научного труда. Когда позади все формулы, гипотезы и доказательства. Когда, опираясь на проделанную работу, легко сформулировать вывод.

Добраться до корабля — неживым.

Он машинально погладил запястье, в которое вживлен чип, следящий за его жизнью. В миг, когда она прекратится, чип отправит сигнал в Центр Крионирования, сообщив о новом клиенте и координатах тела.

Григорий усмехнулся, представив удивление в Центре, когда они получат координаты. Впрочем, он сообщал им о полете.

Он связался с кораблем.

— Григорий, на сколько хватит кислорода? — спросил Леонов.

— Максимум — час. Если с тем, что в скафандре. Что с люком?

— Делаем все возможное. Мы обязательно успеем.

— Какая ширина зазора? — спросил Хорошев.

— Не больше тридцати сантиметров. Пока не удалось увеличить, но мы…

— Этого достаточно, — сказал Григорий.

— Достаточно? Нет, скафандр не пролезет. Даже если стравить давление. Проверили уже. Нужно еще сантиметров двадцать, тогда мы бы вас втащили. Григорий, только не волнуйтесь, мы обязательно успеем.

— Слушайте меня. Через пятьдесят минут я возвращаюсь на корабль.

— Григорий, мы…

— Слушайте же меня! — поднял голос Хорошев. — Если через пятьдесят минут люк не откроется, я возвращаюсь на корабль. Вы должны…

Через пятьдесят минут люк не открылся. Кислород в скафандре кончился — за исключением малой порции, которую Хорошев оставил на случай, если люк все же откроется. Запасы Станции также подходили к концу. Григорий, стараясь сэкономить, почти не двигался, но не мог приказать сердцу биться медленнее. Казалось, дышать все труднее.

Хорошев расстегнул первый замок.

Вернуться на корабль можно только без скафандра — чтобы пролезть в тридцатисантиметровую щель заклинившего люка.

Находясь в безвоздушном пространстве, человек может удержаться в сознании до пятнадцати секунд, и до двух минут — оставаться живым.

Замки скафандра неохотно подчинялись дрожащим пальцам. Расстегнуть на спине их было практически невозможно. Секундомер торопливо отсчитывал оставшееся время.

Если задержать воздух в легких, находясь в вакууме, их разорвет в клочья. Перед прыжком необходимо выдохнуть. Разорвет и множество мелких кровеносных сосудов, здесь выдох не поможет. Впрочем, цель — добраться до корабля, а не уцелеть.

Один замок заклинило, он никак не желал освобождать Хорошева от ненужного уже панциря.

Четыре минуты.

Слюна на языке вскипит, мгновенно пересохнут глаза, слизистая. Но насмерть не замерзнет — в вакууме телу нечему отдавать тепло.

Замок не подчинялся.

Три минуты.

Ученые, изучая воздействие вакуума, разорвали в нем великое множество крыс — настала очередь эксперимента над человеком.

«Оставлю неплохое наследие хотя бы», — утешал себя Хорошев, скользя пальцами по замку. Он весь обливался горячим потом.

Две минуты.

«Уже вижу заголовки: «Голый человек в космосе» или «Человек за бортом», что-то такое, — Григорий пытался шутить сам с собой. — Что скажет Мари? А Непогодин? Лучше бы назвали — «Последний эксперимент» или что-то в подобном духе».

Стрелка датчика кислорода лежала на красной полоске.

Полторы минуты.

Дышать разреженным воздухом приходилось частыми большими глотками.

Замок поддался. Осталось еще три. Хорошо бы с ними полегче…

Минута.

Готово!

Перед тем как освободиться от скафандра, Григорий мысленно отрепетировал свои дальнейшие действия. Те несколько секунд ледяного, черного ужаса, что ждали впереди, требовали предельной аккуратности.

Самое главное — выдохнуть. Иначе — верная, страшная смерть, которая наступит раньше, чем он сможет вернуться на корабль. Которая помешает вернуться…

Выдох — прыжок. Он должен оттолкнуться и преодолеть десять метров пустоты. Он должен попасть в люк. Тогда, даже если потеряет сознание, вероятность чего почти стопроцентная, его смогут поймать. Промахнется — его останки разлетятся по орбите.

Без скафандра Хорошев сразу же замерз. Его охватила крупная, тяжелая дрожь. Осталось несколько секунд.

Григорий с силой выдохнул, стараясь полностью опустошить легкие, не оставить в них ни единого смертельного пузырька. В глазах потемнело. До смерти захотелось вздохнуть.

Потянул увесистый рычаг, дверь в шлюзовую камеру мучительно медленно пошла вверх. Раздался слабый свист — остатки воздуха покидали Станцию. А вместе с ними — и Григорий. Ледяной пол шлюзовой камеры сквозь носки ожег ступни. Теперь — ждать, пока откроется внешний люк. Желание ухватить легкими пустоту было нестерпимым. Через века, тысячелетия мучительного ожидания преграда распалась на две половинки, одна пошла вверх, вторая — вниз. В легких горячо клокотало. Была еще третья часть люка, и она медленно, с вселенской неторопливостью открывалась сейчас вовнутрь.

Хоть и зажмурился — не помогло, сразу ослеп, но успел, успел увидеть освещенный фрагмент Станции и темную щель приоткрытого люка, от которой его отделяло десять метров пустоты. Испытывая горящую боль во всем теле, готовый открыть рот и втянуть в жаждущие легкие абсолютное ничто, он сделал два шага и, сильно толкнувшись, вылетел в межпланетное пространство.

Успел подумать, что космос, по ощущениям, — ледяное пламя, ударился локтем и едва не вздохнул от ужаса, когда понял, что мячиком отскочит назад. Но что-то рвануло, скрутило, разорвало на части, потащило…

Не дышать!

Чернота стала всеобъемлющей, густой, сконцентрированной, как кислота, миг — и она растворила его в себе.

Боль была всюду, казалось, даже пространство вокруг него пропитано ею, ничего не видно, лишь плавают тускло-цветные пятна, в ушах ровный громкий гул.

«Ослеп и оглох», — понял Григорий. И еще понял, что живой. Теперь его будут изучать, смотреть характер разрывов и травм, сопоставлять, анализировать…

А потом — кто-нибудь обязательно повторит эксперимент. Найдутся и любители.

Руки-ноги остались целыми, он мог немного ими шевелить, вот только пальцев не чувствовал.

Тяжелые волны боли медленно перемещались по телу, сосредотачиваясь в голове. Здесь боли пришлось по нраву: толстые и прочные стенки черепа не давали ей испариться, и она набирала сытую мощь, копила остро-пронзительную силу.

Вялое, рваное сознание было похоже на колеблющийся огонек. В ушах шумели кровавые водопады.

«Стоило приходить в себя, чтобы умереть», — с трудом смог подумать Говард. Он почувствовал, что боль уже скопила достаточно силы для взрыва, осталось только подать искру. Где-то вдали мелькнула красная вспышка. «А вот и искра», — подумал Хорошев.

— Инсульт, — растерянно констатировала Нам Ли. — Он умер.

Астронавты растерянно переглянулись. В отсек влетел Леонов.

— Люк починили, будем запускать зонд, — сказал он и замолчал, растерянно глядя на парящего мертвеца.

Ему не ответили.

— Надо сообщить на Землю, — сказала Нам Ли.

— Первый случай, — сказал Голубев. — В космосе еще никто не умирал. Только на взлете или при посадке…