Здравствуй, Фобос!(Науч.-фант. хроника — «Путь к Марсу» - 3)

Честно говоря, главное, что смущало самолюбивого Акопяна — это его собственные тайные мысли, скрываемые от самого себя чувства. Что, если гипнорепродукция вытащит на свет божий какие-нибудь проявления неуверенности, трусости? Ошибки, позорные для столь опытного космонавта? Но в этих страхах Сурен не признался бы и под пыткой…

Последние трое суток он находился в клинике день и ночь. Даже во время сна приборы записывали фон, то есть показатели организма, находящегося в покое. Сурен снова и снова просматривал видеопленки — настраивался, готовил память к «воспроизведению».

Вместе с Семеном придумали они длинную формулу гипнотического внушения. Акопян хотел сам наговорить ее на пленку — мол, собственный голос повлияет лучше. Тарханов разубедил: оказывается, человек слышит себя «изнутри» совершенно иначе, чем со стороны; записанный голос всегда кажется чужим. Формулу дали записать профессиональному диктору.

И вот настал решающий день. Он входит в сурдокамеру, садится в глубокое зеленое кресло. Принимает удобную позу, расслабляется…

Бесшумно задвинулась тяжелая стальная дверь. Плотно сел за пульт Семен Тарханов — устраивался он надолго. Опыт будет продолжаться двенадцать часов, ровно столько времени, сколько находился Акопян на Фобосе. И все это время чувствительная ткань, соприкасаясь с телом Сурена, станет передавать сигналы о его состоянии в блоки счетных и аналоговых машин.

На главном экране пульта был виден интерьер сурдокамеры. В центре — неподвижно сидящий Акопян. Голова его запрокинута, руки свесились до полу. Он уснул почти мгновенно. Звучат последние слова формулы внушения, мягкая музыка, специально написанная электронным композитором для сеансов гипноза. Малый экран мерцает оранжево-серебристым туманом. Как только Сурен окончательно ощутит себя в иллюзорной реальности, на экране появятся зрительные образы, снятые с датчиков в виде импульсов и превращенные компьютером в изображение. Можно будет увидеть Фобос глазами Акопяна.

Тарханов мало верил в «чудо Фобоса». В лучшем случае, думалось ему, напоролся пылкий Сурен на остатки какой-нибудь сугубо земной ракеты, занесенной космическими течениями на марсианский спутник и засыпанной обломками скал. Семен заинтересовался гипнорепродукцией по другой причине. Он ждал от эксперимента новых материалов о таком таинстве, как человеческая психика. Давно уже ни один доброволец не соглашался на целых двенадцать часов погрузиться в гипнотический сон и занять кресло в сурдокамере. Тарханова занимали не только (и не столько) реальные картины пребывания на Фобосе, восстановленные воображением Акопяна. Ему не терпелось увидеть пойманные датчиками и развернутые ЭВМ варианты решений, принятых космонавтом. Не сами решения, а именно их невоплощенные варианты, «черновики», «эскизы».

Когда человек должен на что-нибудь решиться, он мысленно (а то и подсознательно, в считанные доли секунды!) проигрывает множество ходов. А выбирает только один. И, может быть, не самый лучший вариант. Так сколько же моделей поступка «прокрутил» в своем мозгу Сурен, оказавшись перед «искусственной» стеной на Фобосе? Вернуться, подождать, идти вперед, посоветоваться с командиром, ограничиться внешним осмотром… что еще? С какой скоростью он менял внутренние программы… Машина в замедленном темпе воспроизведет перед Семеном весь процесс. Как знать, не научимся ли мы когда-нибудь помогать человеку в выборе решений? Карманный компьютер, соединенный с его мозгом, примет все варианты, проверит их в тысячу раз скорее, чем живая «машина»… и подскажет владельцу: вот что ты должен сейчас сделать! Последствия будут такие-то и такие-то. Разве не пригодится столь действенная помощь людям, работающим в экстремальных условиях… прежде всего, тем же космонавтам?

Спит в зеленом кресле Сурен. Вот сдвинулись брови, лицо приняло озабоченное выражение… Со ста двадцати точек его организма бежит информация на вводные устройства. Начинают мерцать большие и малые экраны… и перед Тархановым, перед замершими ассистентами является слепящий острыми разноцветными бликами колодец пространства в носовом иллюминаторе «Аннушки».

Глава III

ТАИНСТВЕННЫЙ СИГНАЛ

Геннадий Павлович, которого в разговоре между собой сотрудники Космоцентра называли «наш министр», занял в кабинете Тарханова скромное «гостевое» место возле журнального столика. Хозяин кабинета повел рассказ о своих поисках. За реакцией гостя внимательно следил Акопян.

Семен Васильевич, сидя за своим столом, то и дело менял картинку на экране терминала. Сейчас к его рабочему месту сходились каналы связи от всех электронных машин психофизслужбы.

— …И тут мне пришло в голову: сравнить между собой не только варианты нереализованных решений, которые «прокручивал» мозг Акопяна перед входом в тоннель. Наложить на тот же график более ранние картины биотоков самого Сурена, снятые во время тренировок или полетов. Ведь знаете, Геннадий Павлович, у нас ничего не пропадает…

Тарханов щелкнул тумблером. На экране явилась составленная из одних прямых углов смешная фигура кота. Усатый кот в тельняшке, стоя на задних лапах, курил трубку. Вдруг подмигнул, осклабился… По кабинету пробежал шумок. Председатель Комитета космических исследований весело поднял брови, приехавший с ним лощеный молоденький референт завертел головой, недоумевая. Семен быстро убрал кота, смущенно объяснил:

— Кто-то из программистов баловался… Узнаю, всыплю!

— Бог с ним, продолжайте! — мягким рокочущим баском сказал «наш министр» и отхлебнул кофе. Тарханов послушно склонил голову и вызвал на экран целый сноп переплетенных между собой разноцветных кривых. Провел пальцем:

— Вот! Это сводные данные. Обратите внимание на этот ряд точек… — Точки длинной дугой загорелись под пальцем. — Он говорит о человеке больше, чем самая подробная автобиография, чем любое «личное дело»… Здесь — алгоритм твоей психической деятельности, Сурен. Он более индивидуален, чем отпечатки пальцев. На Фобосе, на «Вихре», на тренировочных самолетах или ракетах наш друг Акопян совершал в чем-то одинаковые действия, испытал довольно похожие чувства. И знаете, что характерно? — Как умелый рассказчик, Семен выдержал паузу и веско сказал: — Сурен — на редкость увлекающаяся натура! Очень цельная. Ничего наполовину. Если работает — так уж до изнеможения; если хандрит и куксится, как когда-то в марсианском полете, так хоть на веревке его тащи, будет отбиваться…

— Мы на Кавказе все такие, — скромно отозвался сидевший под стенкой герой дня.

— Молчал бы уж, кавказец из Свердловска! — прогудел Волновой. Геннадий Павлович кашлянул, и Тарханов вернулся к рассказу.

— Да-с… Так вот, уважаемый Сурен Нерсесович, сообразно складу своего характера, склонен к крайней самостоятельности. Иной раз и во вред себе. Решает быстро, выполняет сразу, почти не задумываясь…

Легкое движение хозяина, и экран показывает другую цветную картинку. На ней меньше ярко горящих линий — зеленых, золотых, алых, — но зато они более причудливы.

— А это кривые биотоков товарища Акопяна в момент принятия решения войти в тоннель. Скажу сразу: ни до, ни после посещения Фобоса наш друг подобных реакций не выдавал. Они совершенно не в его духе…

— Пожалуйста, подробнее. Это, наверное, именно то, ради чего вы нас позвали? — осведомился министр, осторожно меняя позу: он был массивен, отяжелел за последние годы.

— То самое… Здесь совмещены данные, принятые из реального полета, и новые, полученные в сурдокамере. Новые точнее: Сурен не устал от путешествия, организм здоровый, отдохнувший. Поэтому я предпочитаю верить вот этим кривым… Одним словом, впечатление такое, что наш друг здорово колебался — входить или не входить в пещеру, а кто-то дал ему команду: входи! Не собственное решение, а вроде бы навязанное…

— Да не давал мне никто никаких команд! Ты что, Сеня?! — вскинулся возмущенный космонавт.

— Разумеется, — как ни в чем не бывало, кивнул Тарханов. — Сознанием ты ее не воспринял, я уверен…