Опухоль

22

Я очнулась. Посмотрела на стены, освещенные тусклым рассветом; на стол, который находился от меня на расстоянии вытянутой руки; прикоснулась к ребру диван-кровати, прошлась пальцами по одеялу - не могла поверить тому, что существует реальность.

- Как она себя чувствует? - прозвучал в коридоре голос моего бывшего супруга.

- Мама у нас железная. Умудрилась в гостях у Оли побывать.

- Оля тут?

- Уже уехала.

Я вслушивалась с некоторым раздражением. Сейчас он войдет - моложавое лицо с впалыми щеками, длинные мятущиеся пальцы и покачивание.

- Здравствуй, Эля, - говорит он, придавая своему голосу бодрую, спортивную интонацию- повторяет настойчиво, но и тут я не открываю глаза - не хочу с ним общаться. -Валя, - позвал и, когда дочка вошла, выпалил - ей плохо!

- Мама, ты меня слышишь? Мама! - она присела и нащупала пульс. Убедившись, что я жива, успокоилась. И тогда я поднесла руку ко лбу и пальцами потерла висок. Это означало, что у меня сильно болит голова и я нуждаюсь в новой порции промедола.

23

Я остановилась посредине церкви, пропуская вперед всех желающих мироваться и ждала. Вот уже и людей стало меньше, и свободнее, но он все не выходил. "Неужели не выйдет?" Но вот я слышу за своей спиной тихий голос: "Во имя отца и сы-ы-на". "О, это он", - подумала я и обернулась. И, действительно, он заменил уставшего архиепископа. Я тут же подошла. В глазах моих светилась радость. Он поднес руку к моим губам. Я поцеловала ее, слегка придержав в своей. Затем я, как пьяная, отошла в сторону неподалеку от него и с необыкновенной настойчивостью стала ловить его взгляд. И это случалось. Каждый раз, когда он опускал в елей помазок свой, чтобы мазать лбы мирян, он оборачивался и украдкой посматривал на меня. "Бессовестная тварь!" - так, наверное, думал он обо мне. Была до конца службы. И, конечно же, пошла той дорогой, которой должен был идти он. Несомненно, что он увидел меня, потому что, подходя к трамвайной остановке, опустил голову. Смотрел только под ноги. Подъехал трамвай. Мы вошли в разные двери. Прошла через весь вагон. Остановилась за его спиной. Обратила внимание, что длинные волосы спрятаны под шляпу. Не хотел, чтобы на него обращали внимание, как на священника. Но вот он вышел и я поспешила за ним со всех ног. Видел меня и так беспощадно убегает. Какой бесчувственный человек !

Я прямо таки бежала за ним, но он еще больше ускорил шаги. И тогда я окликнула его. Но и здесь он вонзил нож в мое сердце - не обратил на мой зов никакого внимания. Тогда я подбежала к нему и выпалила: "Дайте мне на трамвай денег, мне нечем добраться домой". Тут он остановился и сунул в карман руку. Я старалась заполнить эти секунду словами: "Сама не знаю, как я решилась на такое, но я не могла иначе. Последний месяц я думала только о вас. Вы не сердитесь на меня?" - спросила я и так наивно по-детски у меня получилось это, что он улыбнулся и сказал: "Нет, почему же!" "Да потому что я так себя веду, преследую вас". Он подумал немного и произнес: "Да, это неприлично, конечно, но", - многозначительно замолчал, улыбнулся светло и мило. "Ну хорошо, тогда я не буду этого делать. Вы ведь не разрешаете, да?" Он не нашелся что ответить. Только пожал плечами. Я посмотрела на него в упор: "Так вы не сердитесь, я больше не буду, хорошо?" "Хорошо!" - подтвердил он, положив в мою руку несколько медяков. Я спросила: "Как мне добраться до Пушкинской?"

- Автобусом. Перейдете дорогу. Остановка за сквером, возле того дома.

- Белого? - спросила я, кивнув в указанном направлении.

- Да, там! - сказал он и мы разошлись.

24

Окно открыто. Знойный полдень. Карандашная линия получается неровной. Нет прежней силы в руке. И все же я пробую. Представила себя сидящей на унитазе. Получилось смешно. Пришел Бондаренко. Положил на стол груши и виноград. Показала на стул. Присел. Смотрим друг на друга. Лицо у моего коллеги скорбное, но таким оно было всегда. Смотрю и по нему читаю:

Правление в худфонде прежнее. И "синагога" стоит на месте. Все те, кто мечтал о выставке своих работ, продолжает мечтать. В заказах ничего не изменилось - копии передвижников плюс лозунги и портреты.

25

Я вспомнила, что надо было поговорить с парторгом. Начала с того, что сказала: "Хочу выяснить причину вашей вражды и ненависти!" Резкое начало перешло в более сдержанный разговор. Я узнала, что на меня есть несколько анонимок о том, что я, якобы, человек несоветский, Хожу в церковь и подруг агитирую. Когда парторг говорил об этом, в его голосе, как мне показалось, звучали доброжелательные, отеческие нотки, Я призналась, что любила попа. Рассказала о родителях, о своем трудном материальном положении. И здесь случилось неожиданное. Мой недавний враг притянул меня за руку и, обняв за талию, проговорил, пытливо заглядывая в глаза: "Да... Но откровенны ли вы со мной, могу ли я верить вам?"

26

Подошел к двери и снял язычок замка с защелки. Вернулся и начал покрывать меня поцелуями с головы до ног. Я думала, что он обезумел. Чтобы привести его в чувство, я оттолкнула его. "Не презирайте меня за то, что я живой человек", - сказал он насупившись. Ничего ему на это не ответив, я подошла к двери, открыла и, посмотрев на его испуганное лицо, вышла. Он догнал меня за пределами института. Извинялся на ходу до самого моего дома. "Мне очень интересно, в каких условиях вы живете, - добавил, - как парторгу!" Зная, что Клава ночует у любовника, я пригласила его. Он обошел комнату, цепляясь взглядом за каждый предмет и вдруг схватил меня и, сжав в объятиях, стал осыпать страстными поцелуями. Я вырвалась. Открыла окно навстречу холоду. "Мне уйти?" - спросил он. "Да!" - ответила я твердо. Он взял шапку с бумагами, фуражку. Однако не уходил. Молчал. Молчала и я, ощущая его присутствие спиной. "Если бы у вас было хоть немного чувства ко мне, - сказал он, - как вы жестоки, как мучаете меня. Мне хочется унести вас из этого мрачного помещения, целовать вас всю". "В последнем я не сомневаюсь, - сказала я с иронией и добавила, - в этом я уже убедилась".

27

Поздно вечером Валя принесла чай и хлеб, намазанный маслом. Пригубила стакан и чуть не захлебнулась. Попробовала еще раз - произошло то же самое. Откусив кусочек хлеба, я тщательно разжевала его, но проглотить не смогла.

- У-у-у! - позвала Валю. Показав пальцем на чай, на хлеб, и на горло, отрицательно покачала головой. Дочь с явным раздражением пожала плечами. Я вытащила из-под подушки блокнот и карандашом написала: "Не могу глотать!"

На следующий день Валя уговорила профессора, который делал мне операцию, прийти посмотреть меня. Глянув на краснорозовый бутон опухоли, потрогав его пальцами, он сказал: "Пролабирует снаружи. Повышенное внутричерепное давление исключено! О причинах исчезновения глотательного рефлекса вы должны догадаться сами. Говорю с вами, как со студенткой, прослушавшей курс лекций по нейрохирургии. Кормите маму только жидкой пищей, подложив ей что-нибудь под спину, чтобы придать сидячее положение. При этом ложечку вдвигайте подальше в горло, чтобы бульон стекал в желудок самотеком".

28

- Значит будем оформляться? Долго же вы раздумывали. Флиртовали?

- А что это значит? - спросила я, притворяясь наивной,

- Если вы не знаете, я вам не завидую, - сказал он игриво, - тогда вы холодная женщина.

- Холодность предостерегает от глупостей, - отпарировала я сходу.

- От не делающих глупостей умного не дождешься. Вы, наверное, как та вдова из Чеховского "Медведя", обрекаете себя на одиночество, - сказал он, засмеявшись, и, когда я совсем было начала выходить из себя, пробасил, что все это шутки и что он со всеми так обходится.

- Давайте говорить о деле, - попросила я умоляюще.

На это он протянул анкету:

- Заполните и принесете, приложив заявление, автобиографию и справку с места жительства,

Мастерская размещалась в здании бывшей синагоги, Окинув взглядом эту желтую обшарпанную развалину, я подошла к подъезду и решительно открыла дверь. Увидела две лестницы - слева и справа. Куда идти? Повернула налево, взобралась на самый верх. Никого! Сошла вниз и поднялась по второй лестнице. Тишина. Мертво. Прошла по узкому коридору. Открыла дверь и увидела тесное, грязное и холодное помещение, в котором ютились художники.