Вслед за черной королевой

Вспомните Элладу, побегом которой являются найти философия, математика, этика, искусство, литература - вся наша культура... Во времена Перикла Греция походила на нынешний мир в миниатюре, на кипящий котел культурных и идеологических противоречий. Но затем пришел Рим, восприняв греческую культуру, но подарив и укрепив мир. Конечно, Pax Romana ⁽²⁾ продержался лишь двести лет, но подобной эпохи не было с тех пор...

Прекратились войны. Национализм перестал существовать. Римским гражданином был всякий житель империи - в том числе Павел из Тарса и Иосиф Флавий. Власть империи признавали жители Испании, Магриба и Иллирии. Рабство ещё существовало, но то было неспецифическое рабство - рабство как наказание, как плата за деловой провал, как следствие военного поражения. Но никто из жителей империи не становился рабом из-за цвета кожи или места рождения.

Религиозная терпимость была абсолютной. Если для ранних христиан в этом вопросе было сделано исключение, то потому лишь, что они сами отказывались от принципа терпимости, настаивая, что только им одним открыта истина, - мысль, отвратительная для любого цивилизованного римлянина.

Но почему же человек не сумел сохранить свои достижения - когда вся культура Запада подчинялась единому центру, в отсутствие язвы религиозного и национального обособленчества?

Только потому, что технология эпохи эллинизма оставалась неразвитой. А в отсутствие развитой технологии ценой досуга - а значит, и культуры, и цивилизации - для избранных становилось рабство для многих. Потому что эта цивилизация не могла обеспечить комфорт и свободу всем.

А потому угнетенные обратились к загробному миру и религии, отвергавшей мирские соблазны, - и наука в истинном значении слова оказалась погребенной под спудом на тысячу лет. Более того, данный эллинизмом начальный толчок слабел, и империи не хватало технологии, чтобы отбивать атаки варваров. Только к началу шестнадцатого века военная мощь стала производным промышленности настолько, чтобы развитые страны могли без труда справляться с вторжениями кочевников...

Только представьте себе, что случилось бы, овладей древние греки хотя бы начатками современной физики и химии. Представьте себе рост империи, сопровождающийся развитием науки, технологии, промышленности; империю, в которой машины заменили рабов, в которой каждый человек имеет право на достойную жизнь, в которой легион стал бронированной колонной, против которой не могли устоять полчища варваров. Представьте себе империю, распространившуюся на весь земной шар, лишенную религиозных или национальных предрассудков.

Империю, в которой все люди - свободны, и все люди - братья.

Если бы только можно было изменить историю и предотвратить величайшую ошибку человечества...

Тут я остановился.

– Ну? - спросил Босс.

– Ну, - ответил я, - несложно связать эту статью с двумя фактами: Тайвуд пошел на то, чтобы разрушить атомную электростанцию, чтобы отправить что-то в прошлое, а в его личном сейфе мы нашли учебник по химии на древнегреческом.

Лицо Босса окаменело. Он думал.

– Но ничего не случилось, - промолвил он тяжело.

– Знаю. Но аспирант Тайвуда говорит, что путешествие на сто лет в прошлое занимает сутки. Предполагая, что цель - Древняя Греция, мы получаем двадцать веков - двадцать дней ожидания.

– Можно его остановить?

– Я не знаю. Тайвуд мог знать, но он мертв.

Весь ужас случившегося обрушился на меня с новой силой, куда тяжелее, чем прошлой ночью... Всему человечеству вынесен смертный приговор. Это всего лишь жутковатая абстракция, но для меня она невыносимо реальна. Потому что приговор вынесен и мне. И жене моей. И сыну.

Непредставимая смерть. Прекращение бытия, не более. Смолкший вздох. Растаявшая мечта. Падение в смутное непространство и невремя. Я не умру меня никогда и не будет.

Или все же останется что-то - моя личность, эго, душа, если хотите? Иная жизнь? Иная судьба?

Ничего подобного я тогда не сказал: Но если бы холодный ком у меня под ложечкой можно было описать словами - это те самые слова.

Боссу тоже пришло в голову нечто подобное.

– Тогда у нас ещё две с половиной недели. Нельзя терять времени. Поехали. Я криво усмехнулся:

– Побежим догонять книжку?

– Нет, - холодно ответил Босс. - У нас есть два направления работы. Во-первых, ты можешь ошибаться. Твои рассуждения могут ещё оказаться ложным следом, подброшенным нам, чтобы скрыть истинную подоплеку событий. Это надо проверить.

Во-вторых, ты можешь быть прав, и тогда надо как-то остановить эту книгу, не преследуя её на машине времени. Если есть способ, мы должны найти его.

– Я не хочу перебивать вас, но если это ложный след, то по нему пойдет только ненормальный. Что, если я прав и книгу невозможно остановить?

– Тогда, юноша, в следующие две с половиной недели я буду очень занят. И вам того же советую. Так время пролетает незаметно.

Босс был, как всегда, прав.

– С чего начинаем? - спросил я.

– Прежде всего надо составить список всех, кому Тайвуд делал выплаты из правительственного фонда.

– Зачем?

– Думай. Это твоя работа. Тайвуд не знал греческого - это, только предположение, но вполне обоснованное. Значит перевод делал кто-то другой. Вряд ли бесплатно. И Тайвуд скорее всего не стал бы расплачиваться из личных средств - на профессорской-то зарплате.

– Возможно, его больше волновала секретность, чем экономия, предположил я.

– Почему? Какой смысл таиться? Разве это преступление - переводить учебник по химии на греческий? Кому придет в голову искать в этом жуткий заговор?

Нам потребовалось полчаса, чтобы не только обнаружить в графе "консультанты" Майкрофта Джеймса Боулдера, но и выяснить, что в университете он занимал должность профессора на кафедре философии и что среди его многочисленных достижений числилось свободное владение древнегреческим.

Забавное совпадение - Босс ещё не успел надеть Шляпу, как внутриконторский телетайп, затрещав, выдал нам, что профессор Боулдер уже два часа сидит в приемной и требует, чтобы его впустили.

Босс отложил шляпу и распахнул перед профессором двери.

Профессор Майкрофт Джеймс Боулдер был серым. Серые глаза, седые волосы, мышиный костюм, а главное - серое от напряжения лицо, изборожденное тонкими морщинами.

– Я уже три дня пытаюсь добиться, чтобы меня выслушали, сэр, - тихо произнес он. - Выше вас мне не удалось пробиться.

– Выше и не надо, - ответил Босс. - Что вам угодно?

– Мне крайне необходимо поговорить с профессором Тайвудом.

– Вы знаете, где он?

– Я абсолютно убежден, что правительство удерживает его.

– Почему?

– Мне известно, что он планировал эксперимент, нарушающий требования секретности. События последних дней, насколько я могу судить, свидетельствуют о том, что секретность была нарушена, откуда естественно вытекает предположение, что опыт был проведен. Меня интересует, был ли он доведен до конца.

– Профессор Боулдер, - проговорил Босс, - вы, как я знаю, владеете древнегреческим.

– Да, - спокойно ответил профессор.

– И вы за счет правительства переводили для профессора Тайвуда учебник по химии?

– Именно, как законно привлеченный консультант.

– Но данное действие, учитывая обстоятельства, является преступным, как пособничество преступлению Тайвуда.

– А какая, простите, связь?

– А разве Тайвуд не рассказывал вам о путешествиях во времени... как он их называл - микротемпоральный перенос?

– А, - Боулдер чуть улыбнулся. - Так он вам рассказал?

– Нет, не рассказал, - отрубил Босс. - Тайвуд мертв.

– Что?!! Я вам не верю.

– Он умер от инсульта. Смотрите.

Босс сунул Боулдеру одну из фотографий, сделанных той ночью. Лицо распростертого на полу Тайвуда искажала гримаса, но не узнать его было нельзя.