Зеленые тени, Белый Кит

— Не знаю, какой из него сын, зато дочь бы вышла — замечательная.

И все сказали «да».

Снелл-Оркни с друзьями собрались уходить.

Финн, увидев это, поднял свою ручищу, чтобы помешать им:

— Погодите! Благодаря вам атмосфера в парке и его окрестностях улучшилась, не говоря уж о пабе. Теперь мы должны отплатить вам добром за добро!

— О нет. Нет, — последовал отказ.

— Да! Да! — сказал Финн. — А ну, ребята?

— Финн! — откликнулись все.

— Покажем спринтерский забег?

— Спринтерский забег? — раздался всплеск восторга. — Да!

— Спринтерский забег? — переспросили Снелл-Оркни и его друзья.

Глава 29

— Тут и сомневаться нечего — Дун быстрее всех. — Финн добавил: — Бегает от гимна.

— К черту Дуна!

— У него молниеносная реакция, мощный рывок под уклон, до шляпы не успеешь дотянуться, его уже и след простыл.

— Все равно Хулихан лучше.

— Лучше, черт побери. Спорим, вот сейчас? Пока этот бледный худощавый парень и его компания отсюда не уехали?

Или, думал я, до того, как все разом закроется, захлопнется, замолчит, то есть пивные краны, аккордеоны, фортепьянные крышки, солисты, трио, квартеты, пабы, кондитерские и кинотеатры. Огромная волна, словно в Судный день, выплеснет пол-Дублина под тусклый свет фонарей, где всем будет не хватать зеркал на автоматах с жевательной резинкой. Ошеломленные, лишенные духовной и физической опоры, эти души побродят, пошатываясь, словно прихлопнутая моль, потом заковыляют домой.

А пока я вслушивался в спор, жар которого, если не свет, доходил за полсотни шагов до меня и команды Снелла-Оркни.

— Дун!

— Хулихан!

Тималти, изучив сначала выражение на моем лице, потом на лице Снелла-Оркни, сказал:

— Вы, наверное, не можете понять, о чем мы тут толкуем? Спорт любите? Кроссы, четыре по сто, и прочую беготню?

— Я побывал на двух Олимпийских играх, — сказал Снелл-Оркни. Тималти разинул рот:

— Вы редкий человек. А что вам известно про всеирландское первенство по десятиборью, проводящееся в кинотеатрах?

— Спринт до начала гимна, о котором вы сейчас упоминали, — сказал Снелл-Оркни.

— Постой, постой, — не выдержал я наконец. — Какой-какой спринт?

— Д-о г-и-м-н-а, — чеканно, по буквам, произнес Финн.

— Я знаю, что с тех пор, как ты приехал в Дублин, — встрял Тималти, — ты, как заядлый киношник, ходишь в кино.

— Вчера вечером, — сказал я, — я смотрел фильм с Кларком Гейблом. Позавчера — старый фильм с Чарльзом Лафтоном…

— Довольно! Ты — истинный киноман, как все ирландцы. Если бы не кинотеатры и пабы, бедные и безработные шлялись бы по улицам вместо того, чтобы выпивать, мы бы давно вытащили затычку и этот остров уже ушел бы на дно. Итак, — он хлопнул в ладоши, — какая отличительная черта нашей породы бросается вам в глаза каждый вечер после фильма?

— После фильма? — задумался я. — Постойте! Это же — национальный гимн?

— Так, ребята? — закричал Тималти.

— Именно! — сказали все хором.

— Десятки лет каждый Божий вечер, после каждого фильма, оркестр как грянет во имя Ирландии, — запричитал Тималти, — можно подумать, все соскучились по этому жуткому гимну. И что происходит ПОТОМ?

— Ну, — сказал я, входя во вкус, — если ты мужчина, то пытаешься вырваться из кинотеатра за те несколько бесценных мгновений между концом фильма и началом гимна.

— Точно!

— Угостим янки выпивкой!

— В конце концов, — сказал я мимоходом, — после того, как послушаешь гимн несколько раз подряд, он начинает блекнуть. Я не хотел никого обидеть, — добавил я поспешно.

— Никто не обиделся! — сказал Тималти, — и ни один ветеран ИРА, переживший восстание и влюбленный в свою страну, на тебя не обидится. Если слушать одно и то же десять тыщ раз подряд, чувства притупляются. Так вот, как ты правильно заметил, за эти три-четыре богоданных секунды все здравомыслящие зрители бегут к выходу как угорелые. А самый лучший из всех…

— Дун, — сказал Снелл-Оркни. — А может, Хулихан. Ваши спринтеры!

Все заулыбались, гордясь его догадливостью.

— И вот, — севшим от волнения голосом, прищурившись, сказал Тималти, — в этот самый момент, в каких-то ста ярдах отсюда, в уютном полумраке кинотеатра на Графтон-стрит, в середине четвертого ряда у бокового прохода сидит…

— Дун, — сказал я.

— Этот парень внушает мне ужас, — проговорил Хулихан и приподнял кепку.

— Дун, — Тималти сглотнул слюну, — именно он. Дун еще не видел этого фильма: Дину Дурбин показывают по просьбе кинозрителей. А на часах уже…

Все посмотрели на стенные часы.

— Десять часов! — сказала толпа.

— И всего через пятнадцать минут зрители разойдутся.

— И что же? — спросил я.

— А то, — сказал Тималти. — А то, что… если мы отправим туда Хулихана показать, какой он быстроногий и проворный, то Дун с готовностью примет вызов.

— Вы что же, ходите в кино, только чтобы пробежать спринтерскую дистанцию до гимна? — полюбопытствовал Снелл-Оркни.

— Бог ты мой, нет, конечно. Мы ходим ради песен Дины Дурбин. Но если Дун вдруг заметит, что пришел Хулихан — его поздний приход и место прямо напротив Дуна сразу бросятся в глаза, — ну, тогда Дун сразу смекнет, что к чему. Они поприветствуют друг друга и будут сидеть и слушать прекрасную музыку, пока на экране не замаячит слово «КОНЕЦ».

— Конечно. — Хулихан приплясывал на цыпочках и поигрывал локтями. — Вот я ему задам!

Тималти посмотрел на меня в упор.

— Парень, я вижу, что эти подробности изумили тебя. Ты думаешь, как это у взрослых людей хватает времени на такое? Чего у ирландцев в избытке, так это времени. То, что у вас в стране кажется незначительным, становится значительным у нас, когда нет работы. Нам не доводилось видеть слона, но мы знаем, что нет страшнее твари на земле, чем козявка под микроскопом. Так что, хотя спринт до гимна и не перешагнул границ, это — благородный вид спорта, стоит лишь им заняться. Позволь теперь огласить правила!

— Во-первых, — резонно сказал Хулихан, — спроси у этих господ, захотят ли они делать ставки после того, что они узнали?

Все уставились на Снелла-Оркни и меня посмотреть, насколько мы прониклись их рассказами.

— Да, — сказали мы.

Присутствующие согласились, что мы поступаем более чем человечно.

— Итак, по порядку, — сказал Тималти. — Это Фогарти, главный наблюдатель за выходом. Волан и Кланнери — судьи-надзиратели в проходах. Кланси — хронометрист. И широкая публика:

О'Нил, Баннион, братья Келли — всех не пересчитать. Идем!

Мне показалось, будто меня закрутила-завертела чудовищная снегоуборочная машина, ощетинившись скребками и щетками. Веселая ватага повлекла Снелла-Оркни с приятелями и меня вниз по течению улицы к мириадам подмигивающих огоньков, манивших нас в кинотеатр. Тималти суетливо выкрикивал основные сведения:

— Очень многое зависит от типа кинотеатра, конечно!

— Конечно! — проорал я в ответ.

— Есть вольнодумные, щедрые кинотеатры с широкими проходами и выходами и еще более просторными туалетами. В некоторых столько фарфора, что собственного эха можно испугаться. А есть жадные — куда людей набивают, как сельдей в бочку; проходы узкие — пока живот не подберешь, не протиснешься, коленками стукаются о спинки кресел, а когда идешь в туалет, что в кондитерской через дорогу, выйти в дверь можно только боком. Каждый кинотеатр придирчиво оценивается до, во время и после спринта, учитываются все обстоятельства. Потом время, показанное бегуном, признается хорошим или бесславным, в зависимости от того, пришлось ли ему продираться сквозь мужчин и женщин, или преимущественно через мужчин, или в основном — женщин, но хуже всего пробираться через детей на утренних сеансах. Есть искушение косить их, как траву, укладывая рядком, налево и направо, поэтому мы с этим покончили — теперь только по вечерам, в кинотеатре «Графтон»!

Болельщики остановились. Огни кинотеатра вспыхивали в их глазах и на щеках.