Зеленая креветка (Сборник с иллюстрациями)

Михаил Емцев, Еремей Парнов

ЗЕЛЕНАЯ КРЕВЕТКА

ПРИГОВОРЕН К НАСЛАЖДЕНИЮ

Об этой резервации я впервые услышал в Кимберли.

Четырем африканцам и одному белому вынесли смертный приговор. Они проходили по статье о злостном саботаже. Кажется, пустили под откос товарный состав. А может, перерезали провода главной высоковольтной линии. Я в то время был очень занят, и если бы не Страатен, то и это дело прошло бы мимо меня, как и десятки других.

Страатен выступал на суде защитником. Он сразу же сказал мне, что дело гиблое. Может быть, ему все же удалось бы спасти от петли хоть белого, но тот использовал последнее слово для антиправительственной пропаганды. На присяжных это произвело нехорошее впечатление…

Через несколько дней после вынесения приговора Страатен пришел ко мне в отель. Он молча разделся и пошел под душ. Потом уселся под самым кондиционером и попросил чего-нибудь прохладительного. Я достал из ледника сифон.

— У меня есть сведения, — сказал он, — что приговор приведен в исполнение не будет.

— Их помилуют?

— Нет. На это надежды мало… Ты ничего не слышал о секретных резервациях для смертников?

Я покачал головой.

— А следовало бы знать! — Страатен закурил сигарету и, кивнув на окно, сказал: — Опусти жалюзи.

— Зачем? Сразу же станет душно.

— Все равно. Лишь бы не это солнце. Оно раздражает меня.

— Как хочешь. Сейчас опущу. А почему, собственно, я должен знать об этих резервациях?

— С ними как-то связана ваша фирма.

— «Панафрика миннерс»?

— Да. Кажется.

— Я ничего не знаю.

— Но ты же у них главный геолог.

— Ты что, не веришь мне?

— Да нет! Что ты! Просто удивляюсь, как ты ничего не знаешь об этом. Впрочем, непосредственно эксплуатацией ты ведь не занимаешься?

— Нет., Тебе положить лед?

— Спасибо, дружище. Но это очень жаль, что ты ничего не знаешь. Я очень рассчитывал на твою помощь.

— В чем помощь?

— В этом деле. Говорят, в этих резервациях творятся страшные вещи. А моих подзащитных отправят именно туда.

— Всех?

— Всех. Отдельно, разумеется. Апартеид соблюдается и там Говорят, в них больше двух лет никто не выдерживает.

— И много таких резерваций?

— Кажется, четыре. Одна для белых, остальные — для африканцев. Это форменные лагеря смерти, если не хуже.

— Что может быть хуже?

— Не знаю, но, по-видимому, может быть и хуже.

— Так что тебе от меня нужно?

— Теперь ничего. Я думал, ты знаешь.

— Не знаю.

— Да, я вижу. Ну, я пойду.

— Погоди, пока немного спадет жара. Или ты спешишь?

— Куда мне спешить? Если бы ты знал, как мне хотелось спасти Брайтона!

— Он сам виноват. А черных тебе не жалко?

— Жалко, конечно… Знаешь, мы все здесь немного расисты в душе. Даже самые левые. Только не все отдают себе в этом отчет.

— Я не расист.

— У тебя есть друзья среди негров?

— Нет. Но это ничего не значит. Просто я бываю в таких кругах…

— Ладно. — Он лениво махнул рукой. — Не оправдывайся. Я же тебя не обвиняю. Я и сам такой. Ты видел моих присяжных?

— Да, что и говорить, бронированные ребята, один к одному.

— Брайтон, конечно, сам виноват. До тех пор пока он не раскрыл рот, они были настроены к нему снисходительно.

— А Брайтон не такой, как мы! Он, наверное, полностью свободен от всяких предрассудков.

— Дурак он, вот кто. Но мне очень хочется спасти его.

— А что ты можешь сделать?

— Хочу сделать невозможное… и спасти его.

— Что же тебе нужно от меня?

— Я не сомневаюсь, что ты не знаешь о резервациях. Но не можешь ли ты прикинуть, где они примерно находятся. Ты же хорошо знаешь этот район.

— Но он же очень велик.

— Это где-то недалеко отсюда, в горах.

— В горах? Может быть, Куруман?

— Не знаю.

— Если в горах, то Куруман. Больше негде. Что ты еще знаешь?

— Что кругом вельд.

— И все?

— Еще туда подведена высоковольтная линия.

— Высоковольтная линия?! Тогда я примерно знаю, где это может быть.

Я достал рулон с картами и, выбрав одну из них, расстелил на полу. Страатен вылез из-за стола и склонился надо мной. Я показал ему железную дорогу Кимберли—Уоррентон—Постмасбург—Лохатла—Сисчен.

— От Сисчена на Куруман в прошлом году проложили высоковольтку. Там действительно наши золотые рудники. Правда, руда довольно бедная.

— Только золотые?

— Как будто бы… Впрочем, фирме принадлежит только тридцать процентов акций. II я не знаю, кто остальные акционеры.

— Ты бы не мог разведать?

— Попробую. Я могу туда съездить.

— Район охраняется службой безопасности.

— Кто может запретить мне посещение рудников нашей фирмы?

— Попытайся. Я никогда не забуду этой услуги.

На другой день я звонил в Йоханнесбург заместителю председателя совета директоров.

— Простите, что побеспокоил вас в воскресенье, Питер. Но дело довольно серьезное. Кто-то тайно подкапывается под фирму. Вы ничего не знаете?

— Нет. А в чем дело?

— Речь идет о наших золотых рудниках в Куруманских горах.

Я сделал паузу. Но он тоже молчал.

— Вы слышите меня, Питер?

— Да. Говорите.

— Кто-то распускает слухи, что на рудниках работают смертники. Если это попадет в газеты, акции упадут.

— У вас много акций?

— На пять тысяч фунтов, — соврал я.

— Не волнуйтесь, старина. «Правила печати» предусматривают и такой вариант. Тем более, что в данном случае мы сталкиваемся с чистой клеветой. Я хорошо знаю эти рудники. Условия там, конечно, не бог весть какие, но не хуже, чем везде.

— Так вы точно знаете, что это не попадет в газеты?

— Да.

— И за границей?

— Как вы думаете, если бы они (он сделал на этом слове ударение) располагали какими-нибудь доказательствами, то удовольствовались бы только слухами? Все это ерунда. Никаких доказательств у них нет и быть не может. Смертники! Подумаешь, смертники. Художественная гипербола. Все шахтеры смертники. И мы с вами тоже смертники. Все живут в рассрочку… Как там ваши дела с верхним мелом?

— Внедрения магматических интрузий меня обнадеживают. В третичном ярусе должны быть продуктивные толщи.

— Отлично. Когда вы заканчиваете работу?

— Мне нужно еще недели две. В крайнем случае — три.

— Не задерживайтесь надолго. Вы нам очень нужны.

— Уезжать нужно хотя бы для того, чтоб начальство поняло, как тебя ему не хватает.

— Но и ненадолго, чтобы не дать ему время понять, что оно может без вас обойтись. Так что возвращайтесь скорее. Тем более, что ваша партнерша по теннису уже начинает скучать.

По обе стороны полотна тянулся желтый, выжженный солнцем вельд. Опустив стекло, я ловил тугой и горячий ветер. На убегающих назад телеграфных столбах сидели грифы. Потревоженные паровозным свистком, они лениво взмывали вверх и, немного покружившись, падали на толстые, почти безлистые ветви мопане. Сразу же за Лохатлой потянулись маисовые поля, хлебные амбары, круглые, как песочные булочки, хижины банту. Степной аромат сменился запахом прогорклого арахисового масла.

Я поднял стекло и взял со столика книжку. Мне не хотелось читать. Нужно было как-то разрядить тоскливое внутреннее беспокойство. Я взял сигареты и вышел в тамбур, хотя ехал в вагоне для белых один.

Телефонный разговор ничего не прояснил. Одно мне стало ясно — официальным путем идти нельзя. Впрочем, и здесь была какая-то надежда, что концерн не так уж тесно связан со службой безопасности. В этом случае я мог как-то использовать свое положение главного геолога.