Повестка в космос

Она поднялась. Испачканный саван заструился складками. Сделала шажок по мокрой листве, другой, остановилась. Я глядел на ее темные от грязи босые пятки. Прошла минута, две.

— Здесь нет никого живого, Гри-и-ша, — промолвила она, не оборачиваясь. — Я хочу домой…

— Мы шагаем, да не в ногу, что-то песен не слыхать… — Я пробовал подпевать себе, но мысли сбивались. Шагали мы действительно не в ногу. Ауаника шла тихо, не спеша, осторожно ступая маленькими ножками. Я предложил ей свои кроссовки, но она отказалась. Впрочем, она бы в них утонула. Я не умею ходить медленно, и поэтому мне пришлось одергивать себя, уменьшать шаг и притормаживать. Но постепенно я привык и тихо брел поодаль от ауаники, то разглядывая природу, то погружаясь в свои мысли.

Меня очень беспокоил вопрос о местных обитателях. Кто они? Какие? От этого зависело очень многое. Нам с ауаникой обязательно нужно найти с ними контакт. Первым делом я думал обойти поле по периметру и отыскать дороги, по которым ходят жители. Вполне возможно, что рядом с полем мы найдем и какое-нибудь поселение: все-таки разумнее жить неподалеку от посевов, так легче следить за урожаем и работать удобнее. Тем более что, судя по здешним лесам, выращивание зерна могло быть единственным источником еды.

Я чувствовал в этом какую-то неправильность, подвох в обнаруженном поле. Увиденное словно походило на плохой фантастический фильм, где инопланетяне — такие же люди, как мы, и где все отличие между расами состоит в наличии у пришельцев щупалец и красивых космических кораблей. Ограниченная фантазия человеческого разума в попытках придумать что-то невероятное зачастую терпела полное фиаско. Созданные инопланетяне, по сути, почти всегда были комбинацией обычных вещей: например, помесью богомолов и обезьян. На них надевалась необычная одежда — и пожалуйста, существо готово. Человек не мог придумать нечто, чего не было заложено в его голове, мог только комбинировать известные вещи. Впрочем, иногда такие комбинации рождали действительно потрясающих воображение существ. Но мне всегда казалось, что встреться мы с настоящими тварями из далекого космоса, мы бы просто не смогли их воспринять и описать. У нас бы не было слов, знакомых образов и чувств для их восприятия.

Но сейчас приходилось признать свою неправоту. Вон, рядом со мной идет ауаника. Пф! Да такой персонаж не собрал бы и трети зала, стань он героем какого-либо фильма. Тут же никакой фантазии и полета мысли: руки, ноги, голова — человек человеком. Ну, подумаешь, дырочки на щеках, ну, подумаешь, ребра не такие, как у нас. Такая пошлая выдумка! Но эта выдумка была живая, настоящая. Она шла рядом со мной. Я ухаживал за ней, прикасался к ней, ощущал, что она жива. Подсознательное чувство, понимание: да, это существо живое. А моя одежда до сих пор воняла перебродившим травяным настоем — а это сильнее, чем любой фантастический фильм,

И поэтому оставалось допустить, что космос не обязан быть неведомым и невероятным. Он такой, какой есть. И если за триллионы километров от Земли ты находишь ржаное поле, то не стоит думать, будто ты дурак и кто-то тебя обманывает. Стоит исходить из того, что есть, и использовать это себе на пользу.

— Гри-и-ша, я буду отдыхать, — раздался голос ауаники.

Мы остановились. Ари плавно и устало легла на землю, я сел рядом с ней — живым, настоящим персонажем фантастического фильма. Фильма, в котором я чуть было не умер и порядком покалечился.

— Расскажи мне, а как ты оказалась в космосе? — спросил я ее. — У вас тоже вычисляли, кто больше всех пригодится?

Черные немигающие глазищи ауаники глядели в небо.

— Кто вычислял? — проговорила она, выталкивая слова. — Зачем?

— У нас на Земле выбрали тех, от кого больше всего пользы, — пояснил я. Подумал, стоит ли ей говорите про свой коэффициент полезности, — и решил, что не стоит. Тем более что я в итоге оказался не спасителем, а наоборот: из-за того, что я спутал планы истантов, погибла вся станция… Об этом я вообще не хотел вспоминать… — Слушай, Ари, — сказал я, — ты, наверное, можешь говорить на своем языке, я пойму. Истанты научили нас понимать…

Она помолчала, а потом сказала:

— Это очень хорошо. — И слова ее больше не сливались друг с другом, и голос звучал легко, без надрывов. — Очень трудно говорить чужие звуки. Но возвращая в мир, лучше звать родным голосом.

— Ну, меня пока возвращать не надо, так что не трать понапрасну сил. Вот скажи, по какому принципу вас отбирали? Как решали, кто полетит? Что вам истанты говорили?

— Поющие прилетели в дни белого ветра, — сказала Ари. — Рассказали, наш мир может погибнуть, просили помощи. Я хотела увидеть другой мир, других живых — что интересного воплотили они здесь, какими стали. Мы согласились лечить теряющих форму. Теперь я вижу, чувство я хотела испытать. Это страшно. Хорошо, что мы не знаем своих желаний… Я рада, что отправилась сюда. Но снова я сюда не полетела… — Она сморщилась. — Бесконечность выбора ведет большой соблазн. И все это скрыто незнанием…

— Ни фига не понял, если честно, — сказал я. — То есть ты полетела по своему желанию? Захотела и полетела?

— Да. Зачем лететь, если не хочу?

— Как это — зачем? — удивился я. — Вот мне приказали — я полетел. Ты думаешь, меня бы кто спрашивать стал? Как же! Если бы я отказался, меня бы в тюрьму упекли.

— Ты тоже хотел оказаться здесь. Иначе тюрьму выбрал.

— Ага, как же! Навязанный выбор из двух альтернатив ты считаешь свободой воли? Дескать, что хочешь, то и выбирай? Ну, знаешь!

— Ты выбрал выбирать! — Она будто не понимала, о чем речь. Впрочем, так оно, собственно говоря, и было. — Ведь ты сам так сделал. Ты не знаешь?

— Да нет, я не в курсе. В школе мы это не проходили.

— Я поняла. — Она закрыла глаза, помолчала. — Наверное, я не смогу тебе рассказать…

М- да, общение у нас не складывалось. Похоже, ауаника это тоже чувствовала.

— Ты не будь мрачным, Гри-и-ша, — сказала она, повернувшись. — Я очень рада, мы с тобой остались в этом мире. Значит, мы хотим узнать, наше желание не завершилось. Я встретилась с расставанием, так больно! Я решила уйти. Зачем я придумала себе такое? Зачем? Как глубоко я погрузилась в мечту! Что я хотела найти? Я не хочу больше, мне было так больно… — Она скривила лицо. — А потом я увидела, ты заботишься обо мне. Словно новый день рассеял мрак! Я вспомнила песню Эри и поняла, теперь смогу спеть так же. Впереди много нового — я хочу узнать дальше. — Ее черные глаза сияли бездонной тьмой. Я впервые почувствовал, что это именно глаза — глаза живого существа. Раньше их вид отталкивал, они ощущались скорее как очки, скрывающие истинный взгляд. Трудно было воспринять их. Но теперь я почувствовал за ними душу.

— Ты видела, что я о тебе забочусь? — удивился я.

— Да, это остановило мой уход.

— Я даже не знал, как тебе помочь… Почему же ты молчала?

— Как я могла говорить? Я почти ушла…

— Э-э… Ну ладно, замнем для ясности…

Ничего, думаю, через пару лет, если нам суждено остаться здесь, мы будем понимать друг друга немного лучше. Еще лет через пять можно будет общаться совсем без напряга. А там, глядишь, первый межгалактический брак, детишки пойдут — глазастенькие… Уф! Что за хрень в голову лезет!

Желтое поле шумело черными волнами, разбивающимися об утес башни. Мне казалось, что здесь существовала своя зона, своя погода. Если в лесу царило безмолвие и мертвенное спокойствие, то вокруг поля атмосфера клубилась и гудела. Мы с Ари только-только разглядели просвет среди деревьев — а ветер уже проснулся, зашевелился, заворочался. По мере нашего приближения к концу долины нарастало напряжение в воздухе. И хотя в этот раз небо не давило низкими тучами и грозы не ожидалось, гнетущее волнение ощущалось не менее явственно, чем в прошлый раз.

Поднятые в воздух листья ветер приклеивал к ногам, кидал в лицо, заставляя уворачиваться. Ари оглядывалась по сторонам, удивленная сменой погоды.

— Это еще что! — громко сказал я ей, стараясь перекричать шум ветра. — В прошлый раз даже круче было!