Дорога Отчаяния (ЛП)

— Раз так, муж мой Харан, мы должны его исследовать! Можем начать завтра, да?

Назавтра, ранним утром, прежде чем улицы и переулки заполнились чужаками, Бабушка и Дедушка Харан отправились в экспедицию по саду. Бабушка привязала к воротам кончик шерстяной нити из большого клубка. В сумке у нее было восемнадцать таких клубков, альбомы и карандаши для составления карт неизведанных внутренних районов воображения, а также завтрак на двоих. Дедушка Харан возглавлял караван, вооружившись оптиконом, секстантом, хронометром и компасом. Через десять минут после того, как они отошли от ворот, муж и жена оказались на незнакомой территории.

— Здесь должны были быть ускоренно–растущие буки, — сказал Дедушка Харан. — Я сам их сажал и помню отчетливо. — Перед ним лежала маленькая заросшая лесом долина. Ряды рододендронов покрывали ее склоны, между камней струился ручеек. — Никаких рододендронов тут не было. Они были слева от ворот… я думаю, сад постоянно переделывает сам себя. Поразительно.

— Тихо, — сказала Бабушка. — Слышал голос?

Дедушка Харан, который слышал похуже, навострил уши.

— Это Раэл?

— Да. Тихо, слушай. Слышишь, что он сказал?

— Мне показалось, мой сын кричал что‑то про возвращение Лимаала.

— Правильно. Так что, муж, пойдем ли мы назад?

Дедушка Харан пропустил шерстяную нить сквозь пальцы. Он еще мог различить железные ворота позади. Впереди же он видел новую долину и ему казалось, что за ней лежит широкая, девственная местность, страна лесистых холмов и быстрых рек, цветущих лугов и пугливых оленей.

— Вперед, — сказал он, и вместе они спустились в долину: он посматривал на солнце и отмечал показания компаса, она разматывала за собой клубок. Они пересекли ручей, рука об руку поднялись по склону, вошли в страну лесистых холмов и цветущих лугов и никогда не возвращались назад.

Когда Раэл Манделла пришел их искать, он нашел только шерстяную нить, размотанную Бабушкой. Он двинулся по извилистому пути, следуя за нитью, лежащей меж деревьев и цветочных клумб, фонтанов и живых изгородей, и по спирали вышел к самому центру сада. Он прорвался через последнюю завесу бирючины на маленькую аккуратную лужайку, где нашел конец нити. Она была привязана к стволу могучего вяза, одному из двух стоящих здесь и так тесно перепутавшихся корнями и ветвями, что никому не под силу было бы их разделить.

39

Лимаал Манделла приехал с женой и детьми в Дорогу Отчаяния, чтобы скрыться от людей, но слава его была столь велика, что почти весь первый год он провел взаперти, пленником в собственном доме.

— Я — не Величайший Игрок в Снукер в Известной Части Вселенной! — орал он в раздражении на толпящихся почитателей, которые каждое утро собирались у дверей дома Манделла. — Больше нет. Убирайтесь! Проваливайте к Анагносте Гавриилу из РОТЭК, мне вы не нужны!

В конце концов Раэл Манделла–младший заступил на караул с дробовиком, отпугивая зевак, а Ева Манделла, которая летом ткала под огромным зонтичным деревом, растущим перед домом, взяла на себя обязанности секретаря и контролера посетителей. Затем, как раз когда для Лимаала Манделлы начался период спокойствия — первый с того момента, как он вошел в двери Джаз–бара Гленна Миллера — на Дорогу Отчаяния обрушилась чума землемеров.

А чума землемеров породила чуму сетчатых пластиковых квадратов, чума сетчатых пластиковых квадратов породила чуму планировщиков, чума планировщиков породила чуму строительных рабочих, чума строительных рабочих загнала Лимаала Манделлу обратно в келью. Только–только он привык к паломникам и предпринимателям — а они к нему — на город неожиданно накатили следующие друг за другом волны землемеров, планировщиков и строительных рабочих, которые заполнили все отели, гостиницы, таверны, кабаки и ночлежные дома. Он не мог больше прогуляться до магазина всякой всячины сестер Пентекост, чтобы купить «Меридиан Геральд», без того, чтобы раз десять не услышать: «Смотри, Санчи, это же Лимаал Манделла», «Это он, говорю тебе — Величайший Игрок в Снукер в Известной Части Вселенной!», «Это не сам ли… да, да это он, Лимаал Манделла», а тем временем десятки рук протягивали ему обрывки бумаги, чеки, платежные ведомости, закладные, чтобы он на них расписался, а кто‑то уже приглашал сыграть показательный матч в каком‑то отеле, баре, рабочем клубе.

— Что за чертовщина творится? — изливал он свое раздражение Санта Екатрине. — Сначала они нарезали всю треклятую пустыню пластиковой лентой на квадратики, будто доску для шашек, а теперь натащили тяжелой строительной техники, которой хватит, чтобы построить новый континент! Только люди поняли, что я отошел от дел и слышать не желаю о снукере, о матче с Дьяволом, о соревновании за звание Величайшего Игрока в Снукер в Известной Части Вселенной, только я получил возможность спокойно сходить в бар или в лавку, как мне опять надо прятаться. Какого рожна им тут надо, что они строят — еще один орбитальный лифт или что?

Каан Манделла, четырех лет от роду — приветливый, щекастый и набитый до отказа пловом из баранины — пискнул:

— Железо, па. В пустыне полно железа. Она практически целиком состоит из чистой ржавчины — учительница сказал, а она все знает, потому что раньше работала голло… геогги…

— Геологом. Железо! Милостивая Госпожа, что дальше? Так это к нам заявилась Корпорация Вифлеем Арес. Провалиться мне на этом месте, во что превратилась Дорога Отчаяния?

За годы, проведенные им в Белладонне, Дорога Отчаяния успела превратиться в совершенно незнакомое Лимаалу Манделле место. Святые, пророки, базилики, люди с металлическими руками, отели, кабаки, ночлежки — все сверкают праздничным неоном — молельные воздушные змеи, гонги и арфы Эола, постоянно звонящие колокольни, пропавшие дедушка и бабушка, огороженные сады, таинственные родственники, которые исчезают так же быстро, как появляются, чужаки, торчащие на перекрестках, по пять поездов в день, а еще аэропорт, магазины, бары, хибары и развалюхи, люди, спящие на улицах, очереди к дверям с табличкой «Для просителей»; кражи, изнасилования, ограбления: полиция! Констебли с шоковыми дубинками, Луи Галлацелли в рясе законника, торговля недвижимостью, аренда и продажа. Лоточники на каждом углу, мальчишки–носильщики, торговцы рыбой и фруктами, продавцы религиозных сувениров: улицы! Льющийся бетон и гофрированная жесть, стекло, сталь и пластик; пиво со вкусом мочи: импорт продуктов! Очереди к водяным колонкам, акры солнечных генераторов, всепроникающий запах экскрементов из перегруженных метановых дигестеров. Велосипеды, рикшы, трициклы: грузовики! Люди орут во время сиесты, люди входят без стука, люди, чужаки, пялятся пялятся пялятся, треплются, разевают рты, шумят. Даже его сестра, запертая в уродливом бетонном карбункуле под названием Базилика Серой Госпожи, превратилась в незнакомку; к ней допускаются только благочестивые просители, кающиеся грешники и истово верующие паломники. Лимаал Манделла еще не настолько утратил гордость, чтобы ради свидания с родной сестрой отстоять очередь к двери с табличкой «Для просителей».

— Этот дом, этот город, этот мир — куда все катится? — орал он и с грохотам бежал через двор в дом родителей. За те двенадцать секунд, за которые он пересек заваленный ламьим навозом двор, его успели сфотографировали с женщиной, выскочившей из‑за поилки и умолявшей ее изнасиловать.

— Мама, этот город вгонит меня в гроб.

Ева Манделла, занятая работой над гобеленом, улыбнулась ему и сказала:

— Лимаал! Как приятно видеть тебя!

— Мама, у меня нет никакой личной жизни. Полминуты назад какая‑то женщина попросила связать ее, заткнуть ей рот, обмотать пластиковой пленкой и помочиться на нее. Так продолжаться не может! Мне нужна хоть какая‑то приватность!

— Ты знаменит, Лимаал.

— Эта часть моей жизни закончена, мама.

— Пока ты жив, ни одна часть твоей жизни не закончена. Такова суть жизни. Что ты скажешь об этом, Лимаал? — Она указала на гобелен, над которым трудилась.