Детский остров (Кора из Интергпола)

- Это очень редкая марка. Ее нельзя подделать, потому что я помню расположение штемпеля. Все эти годы я страдал от того, что она потеряна для моей коллекции. Спасибо вам, мадам, за то, что вы возвратили эту ценность домой...

- Вы имеете в виду марку? - Директриса была потрясена душевной извращенностью профессора. - Марку или дочку?

- С дочкой теперь все ясно, - отмахнулся профессор. - Кстати, это вы забрались в сейф детского дома и достали оттуда секретные генетические карты?

- Да, - упавшим голосом произнесла директриса.

- И много вам за это заплатили?

- Клянусь вам, что ни гроша...

- Неважно. Даже если это так, то, значит, вам заплатили не деньгами, а молчанием. На свете есть только корысть и шантаж.

- Как вам не стыдно...

- А я не лучше вас, госпожа Аалтонен. Но я, по крайней мере, не делаю вида, что люди мне дороже марок. Марка - это совершенное создание природы. Человек - скопище недостатков. Почему я должен любить людей больше, чем марки? Почему?

Госпожа Аалтонен молчала. Она с трудом сдерживала слезы.

- Теперь вы, папа, удовлетворены? - спросила Ко.

- Теперь я удовлетворен, моя доченька, - ответил профессор.

Он достал из верхнего кармана своего потертого, блестящего на локтях пиджака маленький пластиковый пакетик и вложил в него марку. Его пальцы дрожали от возбуждения. Затем он спрятал конвертик, а медальон собственноручно повесил на шею Ко.

- Носи, - сказал он. - Все в порядке. Ты - моя потерянная и возвращенная дочь.

Профессор обернулся к Ко. Глаза его сияли. Это было немыслимо - увидеть сияющие глаза этой бумажной крысы. Он поднялся на цыпочки и поцеловал Ко в щеку.

- Какое счастье! - воскликнул он. - Спасибо вам, госпожа Аалтонен, у меня больше нет сомнений. Вы все можете идти. А ты, дочка, подожди меня здесь. Береги портфель.

И с превеликим облегчением, словно выкинув из головы собеседников и саму проблему поисков дочери, он кинулся к толпе филателистов, которые двинулись на штурм окошечка, где начиналось гашение. Оттуда отдельными выстрелами звучали удары почтового штемпеля.

Ко осталась лицом к лицу с Артуром и директрисой.

- Спасибо, - сказала Ко, - что вы прилетели.

- Не беспокойся, - ответила директриса, часто мигая белыми ресницами. Не беспокойся, Вероника. Все будет в порядке.

- Теперь, девочки, - обратился к директрисе и ее ученице Артур, - ваша задача - поскорее отвезти этого крысенка в Совет, пускай оформит отцовство, как положено.

- Это уж он сам будет решать, - возразила Ко. - Как я могу ему это сказать?

- Ты что думаешь, "Сан-Суси" вечно здесь будет парковаться? - спросил молодой муж.

- Почему это связано одно с другим? - спросила Ко.

- Много будешь знать, скоро состаришься, - прошипел Артур, заметив, что профессор возвращается к ним. Он поспешил спрятаться за стол, профессор заметил этот маневр, но отнесся к этому философски.

- А этот жулик все здесь крутится! Я знаю, он рассчитывает оторвать клок от того, что они берут с меня за беседу с вами, госпожа Аалтонен. Не поддавайтесь, торгуйтесь, как дьявол - иначе вам ничего не достанется. Я же понимаю, что они ничего не делают бесплатно.

Завтра и я от них получу счет за находку моей дочери.

И с неожиданной нежностью он потрепал Ко по руке. Впрочем, она тут же поняла, что ошиблась, назвав это чувство нежностью. Просто она стала значительным прибавлением к его коллекции.

- Как вам моя дочь? - спросил он у директрисы.

Но та не думала о Ко. Оказывается, ее занимала совсем другая проблема.

- Вы заявили, - воскликнула она, - что я приехала сюда ради получения определенной суммы денег! Так вы не правы!

Из-за колонны выскочил толстый камергер и позвал ее:

- Госпожа Аалтонен, госпожа Аалтонен, мы вас ждем!

- Ага, - засмеялся профессор. - Засуетились, испугались, что их денежки убегут. - И, обратившись к колонне, из-за которой выглядывала физиономия Артура, заявил: - Госпожа Аалтонен едет сейчас вместе со мной в мэрию. Вы слышите, жулики? Там она мне нужна как свидетель при одном юридическом акте. Поехали!

Никто не откликнулся из-за колонны. Лишь оба силача князя, что стояли в отдалении, играли мышцами. Потом, подчиняясь какому-то приказу, поспешили к выходу.

Это встревожило Ко. И она, хоть и дала себе слово не вмешиваться в отношения между всеми этими людьми, негромко сказала профессору, когда они втроем шагали через зал:

- Будьте осторожны, папа, за нами следуют силачи князя Вольфганга.

- А ты чего от него ожидала? - ответил профессор. - Конечно же, они глаз с нас не спустят. Как бы мы не украли у них госпожу Аалтонен.

Он обернулся к директрисе и взял ее под пышный локоть. Он был на голову ниже ее и втрое тоньше, но так уверен в себе, что разница в размерах не ощущалась.

- Госпожа Аалтонен, - сказал он, - я проникся к вам искренней симпатией. Независимо от причин, которые заставили вас прилететь сюда, вы совершили благородный поступок - восстановили мое семейство. И я сделаю все от меня зависящее, чтобы вы получили причитающиеся вам деньги и улетели на Землю.

- Но вопрос не в деньгах... вопрос вообще не в этом! - Госпожа Аалтонен говорила срывающимся голосом.

- Ну ладно, ладно, не надо переживать. Деньги еще никому не мешали.

Ведь важны не деньги - важен ваш честный, благородный поступок.

Лицо госпожи Аалтонен стало малиновым. Ко испугалась, что щеки ее могут лопнуть от прилива крови.

Но профессор ничего не замечал.

Он отворил дверь в машину и пригласил Аалтонен внутрь. Затем проверил, не потеряла ли Ко драгоценный портфель, и занял место за рулем.

- Надеюсь, - сказал профессор, уверенно ведя автомобиль, - что вы сможете уделить мне еще полчаса вашего времени, притом бесплатно.

- О, конечно! - откликнулась директриса.

- Вся операция, в которой вы будете свидетельницей, займет совсем немного времени. Мы покончим с загадочным прошлым и откроем себе будущее.

Машина затормозила перед зданием мэрии. Оно было схоже с почтамтом, и если бы не вывеска, Ко могла бы их спутать. На Марсе еще не наступила эра собственных архитекторов и собственных мод - строили лишь так, чтобы главной заказчицей была надежность.

Профессор провел своих спутниц на второй этаж и, указав на жесткие стулья в коридоре, велел дожидаться его. Впервые за все время директриса и сбежавшая сиротка остались вдвоем.

Ко боялась, что их могут подслушивать, и ждала, что же скажет директриса. Та почему-то молчала. Ко уже открыла было рот, чтобы спросить, почему не видно комиссара Милодара. Ведь он руководит всей этой операцией.

Но тут заговорила директриса. И ее слова прозвучали неожиданно.

- Ко, что ты тут делаешь! - громко прошептала она. - Я чуть с ума не сошла.

- А кого вы ожидали увидеть? - улыбнулась Ко.

- Как кого? Разумеется, Веронику. Я прилетела, чтобы опознать ее. И когда увидела тебя, то буквально впала в шок. Я чуть было тебя не выдала. Я могла тебя погубить!

- Неужели комиссар вам ничего не успел сказать?

- А почему комиссар должен был мне что-то говорить?

Ко удивилась.

- Так вы сюда прилетели не по заданию комиссара?

- О нет! - Крупные слезы сорвались с белых ресниц директрисы и покатились по красным щекам. - О нет, я здесь по причине моего преступного прошлого! Я есть риколинен. Я так виновата перед тобой...

- Но что? Что? Я не понимаю!

Всю свою сознательную жизнь Ко привыкла воспринимать директрису как высший авторитет, как бога, управляющего делами островного мира. И крушение божества всегда больно видеть.

Всхлипывая и сморкаясь в кружевной платочек, директриса призналась Ко, что в юности была "сладкой девочкой" - то есть попала в лапы Вольфганга дю Вольфа, который в те дни не был ни Вольфгангом, ни дю Вольфом, а был более известен как межпланетный карточный шулер Карлуша, скользкий как угорь, за которым тянулись хвосты десятков незавершенных или недоказанных уголовных дел. Был он молод, хорош собой, дьявольски нахален и смертельно опасен для романтически настроенных девиц, к которым и относилась молодая студентка Стокгольмской консерватории по классу арфы Розочка Аалтонен. Девочка потеряла голову, бросила консерваторию и очутилась в проходном гареме Карлуши, который именовался "ротой сладких девочек". Уже тогда организм Карлуши ни секунды не мог обходиться без сахара, и потому жизнь в гареме проходила среди тортов, конфет и ликеров. Так что яды вкладывали в пирожные, иголки подсыпали в варенье, а толченое стекло - в мед.