Зачем богу дьявол к 2 (СИ)

Последние полгода перед Серой смертью Мать провела в психиатрической клинике. Была ли это болезнь - вопрос. Очевидно, что это был путь избежать ответственности за дикий поступок. Мать смертельным боем обрушилась на молодую заключённую. На фоне прошлой образцово-добропорядочной жизни, случившееся выглядело внезапным умопомрачением. Не удивительно, обстановка в местах заключения не способствует крепости психического здоровья, как заключённых, так и тюремщиков.

В психушку Мать упрятали родственники при поддержке администрации колонии: хотелось притушить скандал, да и верилось, что у дела очевидная психиатрическая подоплёка. Защитникам не хотелось докапываться до истинных причин происшествия. Прежде всего, это было не в их интересах и в последнюю очередь заботой о судьбе Матери. Сын - молодой перспективный политик, делающий карьеру в партии власти, исправительная колония - образцово-показательная.

Серая смерть унесла прошлое в могилу. Не осталось никого, кто мог бы удивиться, как много пациентов психушки выжило: санитары и санитарки, бесчувственность которых, граничащая с садизмом, тюремным надзирателям и не снилась, сбежали первыми, врачи - следом. В убийственной суматохе последнего дня близкие просто забыли о Матери, их судьба ей неизвестна.

Люди-деревья, космические контактёры, неисправимые суицидники, наркоманы и алкоголики на свободе оказались самой безобидной частью обитателей нового мира, а порядки и нравы психушки в сравнении новой жизнью выглядели утраченными гуманистическими идеалами. Думать о вчерашнем аде, как о потерянном рае - это так по-человечески!

Темнело рано и, хотя темнота не была особой помехой, Никита и Николай всё равно подстраивались под светлое время, спать ложились не поздно затемно, вставали с рассветом. От мысли переночевать в доме отказались: он выстужен и загажен. Как обычно поставили палатку.

- Я подумал, мы любовники? - укладываясь спать, спросил Никита, на ответ он не рассчитывал. - Любовники - как-то пошловато звучит. Друзья? Друзья не трахаются. Пара? Как два сапога! Ты мой бойфренд, я твой бойфренд, а вместе мы френды. Как в компьютере. Ужас!

Николай засмеялся. Френды! Придумал!

- Нет. Я твой Железный дровосек. - сказал Николай и обнял придвинувшегося к нему Никиту. - А ты мой соломенный Страшилка. Не переживай, купим мы тебе мозги.

- Сам такой! - буркнул Никита.

Первым просыпался Николай. Он разводил костёр, грел воду, сочинял завтрак, заваривал чай из чаги - гриба-трутовика, его в лесу много. Привычный чай стал редкостью: на рынках под видом чая предлагали похожее на чай неизвестно что. Наполнив большую кружку, Николай подслащивал напиток мёдом, который берег исключительно для Никиты, сам, довольствуясь удобным в дороге сахарозаменителем.

Обязательная прелюдия нового дня заканчивалась побудкой: полупроснувшийся Никита, не сходя со спального места, выпивал свой эксклюзивный чай, выбирался из палатки и объявлял миру: "Доброе утро!". Сразу под щебетание райских птиц вставало солнце, мир стряхивал с себя сонную негу и наполнялся душевной бодростью.

Радость проснувшегося бытия омрачали несущественные подробности: промозглая сырость, нежелание вставать с нагретого места, побеждаемое желанием справить нужду. Зима хоть и не северная, но всё ж таки зима. И пусть бы, да вдобавок - бессмысленность предстоящего дня в дороге судьбы. Блажен, кто верует, что господь управляет шествием его.

Подземное приключение вчера казалось лишь досадным казусом, но утром, которое, как говорят, мудрее, почему-то стало выглядеть зловещим знамением. Лучше бы наоборот, но добрым знаком случившееся не назовёшь.

- Сральню надо сделать. - после завтрака ответил на свои невесёлые мысли Никита.

На рядовой ночёвке ямку в кустах рыл первый, кому приспичит. А вот сейчас сакральность пути взывала к основательному размышлению о будущем: следовало переждать и тут уж одной ямкой не обойдёшься.

Николай не стал возражать против основательной остановки: нужно пополнить припасы, подремонтировать снаряжение, а главное - в Селе наверняка найдётся, чем кормить лошадей.

После обеда Никита прихорошился в свежую, пусть и мятую, рубашку, вычистил залатанную в нескольких местах кожанку, которую в прошлой жизни под страхом смерти не одел бы.

- Пойду налаживать отношения. - объяснил Никита и, предвидя возражение, упреждающе возразил: - Ни в коем случае! Ты всех только распугаешь.

- Осторожней. - нехотя согласился Николай.

- Ты тоже. - ответил Никита.

Николай думал о том, что не хочет отпускать Никиту одного, но это неправильно, даже если жизнь как минное поле. Единственная цена этой предосторожности, что один без другого не останется.

- И мне не по себе после вчерашнего. - Никита перестал прикрываться шутливым тоном: - Но, правда... Меня всерьёз не воспринимают, тебя боятся. Я на разведку, а потом решим, что дальше. - молчаливое сопротивление Николая было громче его слов, в такие моменты у Никиты пропадало желание спорить: - Хорошо. Я как ты. - отступил Никита. - Наверное, меня любит бог, раз я у тебя есть.

Николай усмехнулся: согласиться, чтобы потом всё равно сделать по-своему - обычная тактика Никиты.

- Ладно. - сдался Николай. - Надеюсь, здешние селяне и селянки мирные люди, или хотя бы не людоеды.

Путь в Село шёл мимо пустыря, где в незапамятные времена стояла церковь, от которой не осталось следа, но почему-то приходила мысль, что пустырь не всегда был пустырём, словно незримые скромные деревенские купола с крестами охраняли место от случайных застроек. Здание управы, клуб, торговый центр - в разное время все эти проекты провались по каким-то своим причинам.

Проходя мимо пустыря, Никита чувствовал историю этого места. Здесь стоял треножник, поддерживающий большой голубой кристалл. Вокруг него собирались трёхметровые гиганты, очень похожие друг на друга. Так они общались со своими создателями, биологическим продолжением которых являлись. В человеческой терминологии, они общались с богами. Много позднее остаточная энергетика этого места притянула сюда сначала языческое капище, а потом череду церквей, сжигаемых безбожными завоевателями и восстанавливаемых вновь.

Такие внезапные, походя, прозрения Никиту не пугали: он всегда был фантазёром, а с некоторых пор стал неукротимым фантазёром. Длинными вечерами перед сном в палатке он рассказывал Николаю бесконечные истории обо всём, что приходило на ум: о галактических войнах между расой галпов и расой воплощённых, о мире мыслящих кристаллов, об удивительных приключениях в других мирах, о подлой, паразитной сущности хранителей, которые растеряли благородство своих предков. Никита не заморачивался внеземной терминологией, переводя свои невесть откуда почерпнутые знания в словесную форму. Поэтому его истории воспринимались как сказочные.

Понятийно проще обстояло с человеческой историей, хотя и не менее фантастично. Николай не спорил с рассказчиком, потому что не сочувствовал этой странной, эфемерной науке, а лёгкость, с которой Никита выдавал версии исторических событий, только лишний раз подтверждала, мягко говоря, вариативность, а то и вовсе непредсказуемость прошлого. Чтобы не вдаваться в долгие описания, Никита часто помогал себе жестами, мимикой и матерной лексикой. История в сленговом варианте - это неожиданно и забавно. Если бы Николай мог увидеть себя слушающего со стороны, то увидел бы человека, для которого тайны Вселенной и загадки истории - ерунда, по сравнению с тем, что любимый человек рядом. Ты мой воздух, без тебя я задохнусь в этом мире - говорили глаза Николая.

Изредка в своих рассказах Никита забредал на территорию, которую Николай считал своей заповедной вотчиной: неведомые человеческому уму научные теории в фантазийном изложении выглядели чаще всего совсем уж нелепицей. Некоторые из них всё же были занимательны, при условии, что истинное их место на полке абстрактного субъективизма, или метафизики, или вообще неизвестно где. Например, Мир, как луч разлагается на спектр и состоит из разных Миров. В названиях Никита путался, всякий раз выдумывая их заново, но в двух случаях был твёрд: есть Мир Причин и Мир Бытийный. Люди воспринимают только Мир Бытийный. Особо одарённые, которых, к сожалению, часто принимают за сумасшедших, видят Мир Причин.