Другая проекция (СИ)

Он направился к выходу, и все последовали за ним. Оказывается, мы до сих пор находились в том огромном сапфировом здании, где проходила «встреча с общественностью» До чего же я бестолковая! С треском провалить такое значительное мероприятие! Из-за меня пришлось разговаривать не в просторном зале, а в каком-то местном подобии то ли роддома, то ли больницы.

Бросив последний взгляд на город, мы заняли места на уже известной мне стартовой площадке. Жаль, я не задала и половины мучивших меня вопросов. Особенно непонятно, что там говорил Салатовенький о периодах белковой жизни. И еще в тот раз тоже что-то грузил насчет «навсегда умереть» и «возобновить свое существование». Может, Сережа что-то разузнал, пока мне подгузники меняли? Ладно, прилетим, спрошу.

В моей голове звучал отсчет секунд до старта, производимый Лимончиком. Сережа, как и я, старался насмотреться впрок на удивительную панораму.

— Какой чудесный гармоничный мир! — философствовал он. — Совершенно непонятный с точки зрения нашей логики и в то же время близкий, родной! Спасибо тебе, любимая!

— … Двадцать, девятнадцать… — считал Лимончик.

— Ты знаешь, я бы еще много раз сюда бы прилетела, если бы это было возможно, — мысленно вздохнула я.

— А может быть, и получится когда-нибудь?

— … Одиннадцать, десять, девять…

Мы обернулись и помахали нашим друзьям: Салатовенькому, Малышу, Пурпурному и еще великому множеству разноцветных мыслящих существ. Единому Разуму этого мира.

— … Два, один, старт!

Сверкающие огоньки вращались все медленнее и, наконец, остановились совсем. Мы с Сережей сидели на полу его комнаты в общежитии возле совершенно обыкновенной стены с обоями в цветочек. Абсолютно гладкой. Разумеется, в тех пределах, насколько ровной и гладкой может быть обшарпанная общажная стенка. Во всяком случае, ничего в ней не напоминало о недавнем существовании туннеля. Оторвавшись от глубокомысленого созерцания пошлых выцветших обоев, я наконец взглянула на Сережу. Даже как-то непривычно он выглядит в своем обычном виде. Похоже, подобные мысли занимали сейчас и мое Солнышко. К сожалению, способность к непосредственному мысленному общению мы оставили там, в желтой и розовой стране, и сейчас я могла только догадываться, о чем он думает.

— Можно, я тебя потрогаю? — неожиданно спросил Сережа. — Знаешь, в этом виде ты нравишься мне гораздо больше.

— Неужели? А по мне, так тебе стоит перекрасить усы в малиновый цвет, тебе очень шло.

— Я, конечно, не имею ничего против подобной внешности. Возможно, в том, как просвечивают через кожу кости и внутренние органы есть какое-то свое очарование. Даже может быть, что со временем это станет писком моды. Но ты ведь знаешь, что я у тебя консерватор, и поэтому мне значительно больше нравится, когда девушка скромно облачена в собственную кожу, тем более, что она у тебя такая красивая.

Чай еще не успел остыть. Даже странно как-то. Впрочем, долго рассуждать об этом мы не стали и быстренько принялись за пирожки.

— Слушай, Сереж, — сказала я, дожевывая очередной кулинарный шедевр будущей свекрови. — Что там со мной произошло, когда я отключилась?

— Отключилась? Слишком мягко сказано. Я просто в ужас пришел, да и все остальные тоже. Сидела себе, сидела, и вдруг, ни с того ни с сего хватается за голову и начинает таять, как та Снегурочка!

— Как это таять?

— Ну, тебе виднее. Ты и так была достаточно прозрачная, а тут обмякла и словно стала растворяться в воздухе, испаряться. Я тебя зову, а ты не откликаешься! Упасть на пол ты не могла, потому что это странное кресло сразу принимает форму твоей позы, так что когда ты попыталась свалиться, оно быстренько превратилось в кушетку. Хорошо, хоть Салатовый быстро сообразил, что происходит, и велел всем своим согражданам заткнуться. Мигом принесся еще один шар, яркий такой, оранжевый, стрельнул искорками в пол, и твоя кушетка зависла в воздухе и помчалась за этим оранжевым. Естественно, я помчался следом, да и твой друг Салатовый не отставал, на лету поясняя мне, что «человек Елена по неизвестной пока причине резко потерял слишком много энергии и в настоящее время срочно нуждается в восстановлении жизненных функций». Мчались мы со всей возможной скоростью, не по коридорам, а прямо через стены, потому что ты продолжала упрямо таять и не отзывалась. Наконец прибежали в госпиталь или, по их выражению, в «помещение для регулировки энергетики индивидуумов», и тебя вместе с кушеткой запихали по водопад. Немножко поискрили, и ты оказалась в этом саркофаге. Прямо спящая красавица в хрустальном гробу.

— А не было мысли у тебя поцеловать меня, чтобы разбудить?

Сережа только уничтожающе посмотрел на меня и продолжал:

— Они еще немного поколдовали над этим саркофагом. Сначала он стал светиться каким-то лиловым светом, но твое таяние продолжалось. Потом сверху спустилась какая-то штука, что-то вроде разрядника, и стала лупить прямо по этому…

— По крышке гроба?

— Слушай, Алена, ты дашь мне спокойно дорассказать? Да, по крышке гроба, если так тебе больше нравится. Ты хорошо себя вела и быстренько перестала таять. Даже наоборот, стала восстанавливаться. Тогда Салатовый заявил, что «твой разум необходимо экранировать в целях его защиты и восстановления функций», и саркофаг стал снаружи будто зеркальный. Так что увидеть тебя, чтобы вовремя поцеловать у меня не было технической возможности. А потом ты и без меня справилась, так стала колотить по стенкам, что они все перепугались.

— И долго все это продолжалось? Я имею ввиду, мое «восстановление»?

— Я думаю, не больше часа.

— Никак не могу понять, почему эта куча их мыслей подействовала только на меня, а на тебя — нет.

— А потому, что я сидел тихонько и помалкивал, когда ты выступала с торжественной речью о социальном устройстве общества. Вот они все и ломанулись к тебе со своими вопросами и догадками, а я даже толком не успел сообразить, что произошло. Так что твоя любовь к публичным выступлениям вышла тебе боком, маленькая выпендряла, — закончил свою речь Сережа и погладил мои волосы.

— Да уж, теперь на несколько лет вперед мне гарантирована стойкая агорафобия, — резюмировала я.

— Салатовый все сокрушался, как же это они допустили, что их друг, «человек Елена», чуть безвозвратно не погиб, — помолчав, добавил Сережа.

— Как будто можно погибнуть возвратно! Кстати, Салатовенький все время что-то похожее говорит, а я никак не успеваю или забываю спросить, что он имеет в виду. Помнишь, что-то он говорил еще о каких-то периодах белкового существования?

— Ну, это довольно известные вещи. Во многих религиях есть учение о реинкарнации, повторном воплощении, — как обычно, эрудит Сережа был на высоте. — Даже в раннем христианстве существовала эта идея.

— Погоди, это что, как Высоцкий пел, что «после смерти мы не умираем насовсем»?

— Да, что-то вроде.

Я задумалась. Сейчас очень много разных публикаций на такие темы, и эту теорию каждый толкует по-своему, с различными догадками и домыслами. А шары знают это абсолютно точно и говорят о таких явлениях, как о чем-то само собой разумеющемся. Да уж! Неужели действительно мы когда-то уже жили раньше и после смерти воплотимся снова? Выходит, что так.

— Послушай, Сережа, а что там Салатовенький говорил о двенадцатилетнем «периоде энергетической взаимосвязи» ребенка с матерью? Я что-то тоже не совсем поняла. Как-то я не ощущала такого в детстве.

— Некоторые философские учения, особенно учение о карме, утверждают, что до двенадцати лет ребенок очень сильно связан с матерью, несет ее карму. Возможно, именно эту взаимосвязь он и имел ввиду. Да, ты ведь обещала рассказать мне о фокусах со временем, — напомнил Сережа.

И я принялась вещать о лучах и смертоносных воронках, невероятных петлях, сгустках и вихрях. Похоже, моя агорафобия не распространялась на Сережу.

Разумеется, именно о времени мы оба совершенно забыли, а между тем уже было почти одиннадцать. Домой пора, завтра на работу. Проза жизни.