РrоМетро

«И мне», – думаю я и отключаюсь окончательно.

Интер-НЕЛЮДИ-я.

И. Валерьев. ВНУКИ АНДЕГРАУНДА.

(рассказ из сборника «День омовения усохших»)

Во сне Женя, убаюканный стуком вагонных колес, снова был мутантом. Вместе с телом и памятью мутировало его имя, теперь его звали Глагл. Глагл по кличке «железные зубы». Что-то же должно оставаться неизменным. Иначе как потом возвращаться в себя?

Пусть кто-то зажимает под мышкой яйцо возвратника, кто-то записывается в начале каждого этапа или, к примеру, шепчет в микрофон шлема: «Глубина, Глубина, иди ты на …», а кто-то просто сводит воедино стальные коронки и тихо постанывает во сне…

…Глагл умный. Он знает, что если повернуть сейчас верхний слой в сторону силы, средний – в другую сторону, а слабый – от себя, от себя и повторить все это три раза, а потом дважды повернуть средний стоя – без разницы, в какую сторону, – то станет хорошо. Потому что станет пррравильно. Так говорит Учтитель. Он знает. Он дал Глаглу эту штуку и сказал, что это кубрррик-рррублик. Только он не верит, что Глагл понимает, когда наступает пррравильно. Потому что Глагл не видит. Глагл даже не знал, что он не видит, пока Учтитель не показал ему кое-что и не объяснил, что такое видеть. Глагл улыбается, он помнит кое-что и как он его видел. Да, а кубрррик он не видит, однако всегда понимает, когда наступает пррравильно. Просто чувствует, что все на своем месте, а значит, все хорошо, а значит, все пррравильно.

Только Учтитель все равно не верит. Он ведь тоже не видит.

Что-то холодное медленно переползает через слабую ногу. Это хорошо. Холодное всегда хорошо. Холодное, которое попискивает, хорошо вдвойне. Жаль только, хвост коротковат. Глагл голодный, он не ел уже много вррремени. Дергаться пока нельзя, зато можно немножко подумать. Зачем нужно вррремя? Глагл осторожно потрогал левую быковку. Быковка уже совсем срослась, но чуть-чуть криво… Нет, зачем нужно кое-что, Глагл понял – чтобы видеть вррремя. А вот зачем вррремя? Учтитель не смог объяснить. Он только сильно разозлился, так сильно, что даже сломал Глаглу быковку, и сказал что Глагл «соверрршенно не способен оперрриррровать абстрррактными категоррриями». Глагл ничего не понял, но на всякий случай запомнил слова. Их было хорошо-слышать. Больно, но хорошо.

Глагл пока не шевелится. Он и вправду очень голодный, но ведь он еще и хитрый. И даже пррредусмотрительный. Маленькая пищалка, конечно, утоляет голод, – это пррравильно, – но совсем ненадолго. Зато каждая пищалка рано или поздно возвращается в свое гнездо. А в гнезде могут быть и другие пищалки, побольше. И это тоже пррравильно. Глагл неслышно кладет кубрррик-рррублик на землю. Он не боится за кубрррик, никто его не возьмет, он ведь совсем невкусный. К тому же, от него не так-то просто откусить кусок. Даже Глагл не смог, и зубы железные не помогли…

Глагл дожидается, пока пищалка отползет подальше и неслышно встает. Он умеет ходить неслышно, пищалка – не умеет. Она тихонечко попискивает и Глагл идет за ней. Никто не может услышать, так тихо идет Глагл. Только старый Ауэрман слышит иногда, так ведь на то у него и ракушки.

Зачем пищалки пищат? Молчали бы – попробуй тогда их поймать. Глупые. Глагл тоже был глупым. Раньше, пока не познакомился с Учтителем. Теперь Глагл умный. Он выследит пищалочье гнездо и возьмет там много пищалок. И не только чтобы их есть… Глагл улыбается. Раньше он совсем не умел улыбаться, Учтитель научил его. Сначала приходилось растягивать губы пальцами, потом они стали растягиваться сами. И только совсем потом Учтитель научил его радоваться, когда улыбаешься.

Пищалка довела Глагла до самой Сев Трибуны. Там, под сломанной скамейкой нашлось небольшое гнездо из гнилых тряпочков. Когда Глагл пошарил в нем, пищалки стали с громким писком разбегаться кто куда. Глагл успел схватить много: трех маленьких и парочку покрупнее. Всем, кроме одной, он придавил пяткой хвосты, чтобы не убежали, а последнюю, самую мелкую, начал не спеша поедать. У пищалок вкусненькое мясушко. Только голову лучше сразу выбрасывать: непонятно как, но откушенная голова еще долго не умирает и пищит в животе, негромко, но все равно неприятно. Глагл съел трех маленьких и наелся. Двух крупных он связал хвостами и повесил себе на шею. Ведь Глагл пррредусмотрительный. И умный. Он знает, что пищалки часто строят свои гнезда недалеко от воды. Глагл прислушался.

Он не ошибся. Рядом по наклонной гранитовой стене тек слабенький ручеек. Вода в нем оказалась на вкус совсем плохой, но Глагл все равно лизнул пару раз. Вода – это дар Ласкового Ми, его нужно принимать с радостью. Глагл лизнул еще разок и улыбнулся снова, чтобы Ласковый Ми почувствовал его радость. Гранит был мокрым и шершавым, как… Как Станкин язык.

…Вот теперь, когда есть и пить уже не хочется, можно пойти к самкам. К самкам, правда, можно всегда, вот только Глагл хочет именно к Станке. Вообще-то и к Станке можно всегда, просто с парой пищалок это намного безопаснее.

Плохо только, что самки обитают в Глубинке, и чтобы попасть туда, Глаглу придется пройти через ЗонаА. А в ЗонаА можно встретить старого Ауэрмана, что плохо, да и всех остальных тоцких выродков, что тоже не слишком хорошо.

Старого Ауэрмана всегда слышно издалека. Вот как сейчас – чуть ли не через всю Эскападу можно пройти, не думая о дороге, просто на голос. Голос громкий, грохочет, как камни при обвале, заполняет собой всю ЗонаА от самого пола и до самого… что там у нее сверху? И как он умудряется все слышать, когда так вот кричит? Однако умудряется же.

Глагл двинулся по дальнему междурядью ЗонаА, стараясь идти как можно тише. Он встал на цыпочки и даже слегка придушил пищалок, чтобы не запищали ненароком. По дальнему междурядью безопаснее: все выродки обычно сбиваются в стадо внизу, поближе к старому Ауэрману. Сидят, слушают… Как будто понимают что. Только это вррряд ли…

– И получается, что да, так и есть: первое кольцо – оно Кольцо Веры, – орал старый Ауэрман. – Эй, кто это мне тут гыкает? Это ты что ли, Бронто удумал мне тут гыкать? Ша, дурак! Ты, небось, дурною башкой своей подумал, что я про ту Веру говорю, которая об одной ноге? Ну, ту, что от остальных самок отбилась и теперь у вонючего баракчика обитается. А? Про нее подумал, ведь правда? Ну гыкни еще разок, если правда… А, то-то же! Вот я и говорю – дурак! Вот как раз таким как ты и хрен достанется царство небесное. Или божье, если плюнуть на синодальный перевод… Я про веру другую говорил, святую да непорочную. Ту, что в сердце человеческом живет-поживает и наполняет его теплом и ласкою. И это кольцо, которое Веры, из всех колец есть самое главное. Хотя все кольца так или не так по-своему главные, а такое, чтобы неглавным было, еще попробуй найди-сыщи, но ша! Кольцо Веры все ж таки чуточку главнее других будет, ибо когда спросили Ласкового Ми: «Скажи нам, Ласковый наш и Великий, блажен ли кто верует? И правда ли, что лишь верующий человек спасется, когда протрубит гудок архангельский – или там самарский – и наступит начало света?», он ответил только: «А как же!». Оттого и я говорю вам: верьте, дети мои униженные, оскорбленные! Надо верить. Причем быстро! Потому как чую я – грядет, ой грядет огненная колесница! Близится-приближается четвертое прибытие! А потом все – не успеешь сказать: ша! – как наступит полный армагеддон, а вместе с ним – начало света.