Могила Таме-Тунга

Фесталь прикрыл глаз, имеющий веко, и задумался.

— Мне что за дело! Пусть его живет. Пользы не будет, если я совершу убийство.

— Но ведь по вине Ксавье ты стал уродом? — В голове Руи никак не укладывалось такое сочетание сильной страсти и ненависти с непротивленчеством.

Фесталю явно не хотелось отвечать на вопрос Руи, и он перевел разговор:

— Сельва делает человека жестоким и подлым. Поживите, сеньор Руи, в сельве и увидите, что из вас получится. Люди в сельвасах дичают, как лошади в пампе.

Каучук делает страшные вещи. От его запаха люди сходят с ума и забывают о том, что они люди. Возьмите хотя бы меня. На фазенде в Сантарене я был добрым и честным парнем, а сейчас… Я знавал еще одного парня-вербовщика, который был куда похлеще Ксавье. Он хватал людей, как баранов, будь то женщина или ребенок, и отправлял их на плантацию. Обычно из партии в двести человек на серингаль приходило, в лучшем случае, половина. Вот это была работка!

Руи же еще раз повторил свой вопрос. Фесталь подумал немного:

— Вы хотите знать, что бы я сделал, если б опять повстречался с Ксавье де Кони?

Может быть, я попытался бы упрятать его на тот же островок, а впрочем… я никогда об этом не задумывался. Вы мне не верите? Ну хорошо, не буду вас томить.

Я встречал Ксавье и не один раз…

— И молча проходил мимо этого разбойника? — удивился Руи.

— Пусть это останется моим маленьким секретом, сеньор Руи.

— Нет, ты все же скажи: разделался с ним? Не бойся, я тебя не выдам. Правильно сделал, если разделался.

Фесталь вдруг хитро прищурил глаз.

— А ведь я знаю еще кое-какие тайны, сеньор Руи, — проговорил он вкрадчиво. — Есть и такие, что касаются вас.

— Меня? — удивился Руи.

— Ну, вспомните хотя бы эту историю с Мартино. Мне известно, кто нашел его на тропе, доставил до города и постарался, чтоб он оказался в клинике. Хотя ваш шеф взбесился бы, если б узнал, что это сделали вы…

Руи чуть-чуть изменился в лице.

— Я умею хранить секреты, а тем более людей, которые спасли мне жизнь, — продолжал Фесталь.

Руи следил за выражением глаз собеседника. На этом обезображенном лице только по блеску глаз и можно было отгадать, что скрывается в душе их владельца.

— Ну раз так, то и я кое-что знаю. Например, того парня, который, как сказал ты, почище Ксавье хватал людей без разбора и отправлял на серингаль, — проговорил Руи.

— Гм! Это ни для кого не секрет. Достаточно повернуть голову вон в ту сторону, — спокойно отпарировал Фесталь, показывая глазами на палатку Железного Капитана. — Мне даже известны его ближайшие помощники.

Руи смутился.

— Слушай, приятель! Даю слово, что ни я, ни Кано, ни Отега не знали, куда мы везем людей на нашей шхуне. Мы не знали, чем заворачивал наш шеф. Можешь поверить!

— Я же сказал, сеньор Руи, что умею хранить тайны. Вы спасли мне жизнь, и я этого никогда не забуду. Значит, вы хотите знать, что я сделал бы с Ксавье де Кони, если б встретился с ним еще раз. Вы меня неправильно поняли, решив, что я уже свел с ним счеты. Я вам покажу его. Вон видите человека, который к нам направляется?

— Ну, вижу. Это — Фабиан Зуде.

— Ничего подобного, сеньор Руи. Это — Ксавье де Кони.

В эту ночь охраной лагеря распоряжался Фабиан Зуде. Агурто не подавал признаков жизни, засев в своей палатке. Чем он там занимался, о чем думал — никто не знал.

Однако все догадывались, что с шефом случилось что-то совершенно исключительное.

Особенно остро это чувствовал Руи. Железный Капитан едва не размозжил ему кулаком голову, когда тот попытался с ним заговорить. Руи слишком хорошо знал дикий, необузданный нрав своего шефа, его неистощимую энергию, способность работать круглые сутки. И тут вдруг — полное безразличие ко всему окружающему.

Что же случилось с Агурто после встречи с Могуеной и исчезновения Аманчио?

Половина людей в эту ночь бодрствовала. Руи лежал на жесткой циновке и давил муравьев, от которых даже ночью не было покоя. Рядом ворочался Отега. Кано стоял на охране южной части лагеря.

— Как по-твоему, что случилось с шефом? — вполголоса спросил Отега.

— Думаю, Кэп серьезно заболел, — уклончиво ответил Руи.

— Не кончится все это добром, помяни мое слово, — с тоской в голосе прошептал Отега и, повозившись еще немного, засвистел носом.

Руи и сам чувствовал, что мало хорошего ожидает людей, враждующих друг с другом и все же в силу необходимости вынужденных находиться в одной компании. До этого времени Руи был пассивным наблюдателем, он слепо шел за своим кумиром — Агурто, не задумываясь о его и, тем более, своих поступках. Два года он плавал под командой Железного Капитана, был с ним на каторге за морской грабеж, скрывался в лесу после побега. Руи не представлял себе, как можно жить, не скрываясь постоянно от полицейских, не обманывая кого-нибудь, чтобы самому не оказаться обманутым, привык побеждать слабых всеми доступными способами и трепетать перед сильными мира сего. Так был устроен мир, в котором до сих пор жил Руи.

Но скоро Руи станет богачом. Он не сомневается, что могила индейского вождя будет найдена. Еще не бывало, чтобы Железный Капитан не достиг намеченной цели.

Что же сделают они, каждый со своей долей богатства? Ну, Железный Капитан купит роскошный дом в Копакабане или, вероятнее всего, пустится на какую-нибудь новую авантюру. Фабиан Зуде превратит свое кафезино в ночлежный дом портовых матросов.

Фесталь помчится к хирургу, чтобы сделать операцию и потом улететь в Сантарен к своей ненаглядной Симине. Отега и Кано наверняка скоро останутся без гроша, спустят свое состояние в рулетку и прокутят. Антонио и Лоренцо последуют их примеру.

А что сделает он, Руи Мейер, с кучей денег? Можно часть их отослать во Флориду, где одиноко доживает свой век самый близкий человек на свете — мать, если только она захочет принять деньги из рук сына-бродяги. Можно открыть какое-нибудь собственное дело, стать вполне почтенным коммерсантом…

Руи вздохнул — все это мечты, которым, видимо, никогда не суждено сбыться, — и пошел сменять Кано. Бразилец сидел под кустом, лязгая зубами скорее от страха, нежели от холода.

— Слушай! — прошептал он, едва ворочая языком.

Руи прислушался. Стояла тишина, изредка прерываемая каким-то пощелкиванием, раздававшимся из глубины леса, словно там кто-то неумело потряхивал кастаньетами. Но каким-то верхним чутьем Руи ощущал, что тишина эта неверна, тревожна, обманчива, как мираж. И только стоило ему об этом подумать, как из темных недр джунглей зазвучал голос.

Мириады голосов и звуков, рожденных бог знает какими существами или самой природой, наполняют джунгли. Невозможно постичь все это величайшее разнообразие звуков! Обезьяны лают, как собаки, или рычат, словно львы; крокодилы смеются, как разбогатевшие бразилейро; лягушки, распевающие птичьими голосами, и птицы, квакающие, как лягушки; множество других, самых невероятных звучаний, сочетаний, подражаний… Но среди всего великого смешения голосов и звуков есть один голос, леденящий в жилах кровь. Редко можно услышать его, но тот, кому довелось услышать хотя бы раз, уже никогда не забудет.

Этот голос, по словам индейцев, принадлежит богу и покровителю джунглей — Курупири, так как звучит он только глубокой ночью в самых глухих местах, где не ступала нога человека, а миссионеры рассказывают, что это томится душа грешника, попавшая в ад.

Протяжный, душераздирающий вопль, полный безмерного горя, отчаяния и безнадежного одиночества, постепенно понижался, замирая где-то вдали.

— Могуена, — щелкнул зубами Кано.

— Ч-черт его з-знает, какой дьявол, — ответил потрясенный Руи.

Лагерь моментально ожил. Все выползали из палаток. Вспыхнул костер. Свет несколько ободрил перепуганных насмерть людей, столпившихся на освещенном пространстве и вполголоса обменивавшихся замечаниями.

«Могуена» — это слово передавалось из уст в уста. Напряженную обстановку разрядил Фабиан Зуде. Как ни в чем не бывало он подошел к костру, зевая и почесываясь.