Координаты чудес (сборник)

Охотники зашушукались, обмениваясь мнениями:

— Хитрый, ублюдок, а говорит-то как!

— Да брось ты, все жертвы так говорят.

— Считает себя умнее нас, хочет удивить юридическими тонкостями.

— Посмотрим, что он запоет, когда почувствует в брюхе холодную сталь.

— Великолепно.— На лице Халла снова появилась холодная улыбка.— Будем считать, что ситуация всем ясна.

А теперь попрошу рассказать, каким оружием вы собираетесь пользоваться.

Охотники отвечали один за другим:

— Булава.

— Сетка и трезубец.

— Копье.

— «Утренняя звезда».

— Бола.

— Ятаган.

— Винтовка со штыком,— произнес Блейн, когда подошла его очередь.

— Меч.

— Алебарда.

— Сабля.

— Спасибо, господа,— поблагодарил охотников Халл.— Сам я буду вооружен рапирой — и никаких защитных доспехов. Встретимся на рассвете в воскресенье в моем имении. Дворецкий вручит каждому из вас бумагу, где будет объяснено, как туда добраться. Охотника со штыком попрошу остаться. Всем остальным — до свидания.

Охотники вышли. Халл взглянул на Блейна.

— Умение орудовать винтовкой со штыком — необычное искусство. Где вы учились штыковому бою?

Блейн поколебался, потом ответил:

— В армии, с 1943-го по 1945 год.

— Вы из прошлого?

Блейн кивнул.

— Интересно,— произнес Халл, не проявляя, однако, интереса.— Это ваша первая охота?

— Да.

— Вы производите впечатление неглупого человека. Полагаю, у вас есть веские причины, по которым вы выбрали такое опасное и неблагородное занятие?

— Мне нужны деньги,— ответил Блейн,— я не мог найти никакой другой работы.

— Да, конечно,— согласился Халл, словно знал об этом с самого начала.— И вы стали участником охоты. Но ведь охота — это не простое занятие, а охотиться на зверя под названием «Человек» может не каждый. Для такой профессии требуются определенные качества и далеко не последнее из них — способность убивать. Вы считаете, что обладаете таким врожденным талантом?

— Наверное,— ответил Блейн, который никогда раньше не задумывался над подобным вопросом.

— Интересно,— задумчиво произнес Халл.— Несмотря на воинственную внешность, вы не кажетесь таким человеком. Что, если вам не удастся заставить себя совершить убийство? А вдруг в решающий момент, когда сталь ударится о сталь, вас охватят сомнения?

— Я готов попробовать,— сказал Блейн.

— Я тоже,— кивнул Халл.— Возможно, где-то в глубине вашего сознания прячется убийца. А может быть, и нет. Это, безусловно, придаст особую остроту нашей игре, хотя не исключено, что у вас не хватит времени, чтобы насладиться ею.

— Это уж моя забота,— отозвался Блейн, испытывая глубокую неприязнь к своему элегантному разговорчивому работодателю.— Можно задать вопрос?

— Я к вашим услугам.

— Спасибо. Почему вам так хочется умереть?

Халл уставился на него, затем расхохотался.

— Теперь я не сомневаюсь, что вы прибыли из прошлого! Ну и вопрос вы мне задали!

— Вы можете на него ответить?

— Конечно,— Халл откинулся на спинку кресла, и на его лице появилось мечтательное выражение человека, готовящегося пуститься в рассуждения,— Мне сорок три года, и я устал от бесконечных ночей и дней. Я богат и всю жизнь поступал так, как мне нравилось, ни в чем себе не отказывая. Я испытал все, придумывал новые развлечения, веселился, плакал, любил, ненавидел, вкушал наслаждения, пьянствовал — я сыт по горло. Я насладился всем, что могла предложить мне Земля, и теперь не хочу повторять скучный опыт. Будучи молодым, я представлял себе эту прелестную зеленую планету, плывущую по своему таинственному пути вокруг пылающего желтого светила, сокровищницей, бронзовой шкатулкой, полной наслаждений и неистощимой в своем стремлении удовлетворять мои все новые и новые желания. Однако теперь я прожил много лет и, к своему глубокому сожалению, обнаружил, что наступил конец страстям и желаниям. Сейчас я смотрю с буржуазным самодовольством на нашу жирную круглую Землю, которая на безопасном расстоянии и с постоянной скоростью крутится вокруг безвкусно сияющего Солнца. А таинственная сокровищница, которой представлялась мне Земля, оказалась раскрашенной коробкой для детских игрушек. В ней почти не осталось наслаждений, а те, что остались, больше не волнуют кровь.— Халл взглянул на Блейна, чтобы проверить, какой эффект произвели его слова, и продолжал: — Скука простирается передо мной, как огромная безводная пустыня, и я предпочел не мучиться. Вместо этого я выбрал движение вперед и решил испытать последнее и величайшее ощущение на Земле — смерть, пройти через ворота, ведущие к потусторонней жизни. Вы понимаете меня?

— Разумеется,— бросил Блейн; театральность Халла раздражала, но слова производили впечатление.— Но зачем так спешить? Не исключено, что жизнь подарит вам еще немало хорошего. А вот смерть — шаг непоправимый. Не лучше ли повременить?

— Вот мнение настоящего оптимиста из двадцатого века,— засмеялся Халл,— «Жизнь — это реальность, жизнь — это серьезно...» В ваше время приходилось верить в то, что жизнь — самое ценное, что есть у человека. Действительно, разве у вас был выбор? Кто из вас по-настоящему верил в жизнь после смерти?

— Это не меняет сути моего вопроса,— заметил Блейн. Ему не нравились эти осторожные, скучные рассуждения, на которые его вынудил Халл.

— Как раз наоборот! Изменились перспективы жизни и смерти. Вместо банального совета Лонгфелло мы следуем указанию Ницше — умрите вовремя! Разумные люди не хватаются за оставшуюся жизнь подобно тому, как утопающий хватается за соломинку. Они понимают, что телесная жизнь — это всего лишь бесконечно малая часть человеческого существования. Почему не приблизить конец, если хочется? Отчего бы этим способным ученикам не перепрыгнуть через один-два класса в этой школе? Только трусы, глупцы и неучи цепляются за каждую скучную секунду земного существования.

— Значит, только трусы, глупцы и неучи,— повторил Блейн.— И те несчастные, кто не может позволить себе приобрести страховку для переселения в потустороннюю жизнь.

— У богатых и занимающих видное положение в обществе есть привилегии,— по лицу Халла скользнула едва заметная улыбка,— но и обязательства. Одним из таких обязательств является необходимость умереть своевременно, пока ты не превратился в помеху для равных тебе и не стал ужасом для себя самого. Однако акт смерти должен быть выше положения в обществе и хороших манер. Это доказательство благородства человека, королевский зов, рыцарский долг, его самое великое приключение в жизни. То, как он проявит себя в этом одиноком и опасном предприятии, характеризует его как человека.— Синие глаза Халла сверкнули фанатичным огнем,— Я не собираюсь встретить это великое событие в мягкой постели. Мне не по вкусу скучная, обыкновенная смерть, которая явится ко мне во сне. Я хочу погибнуть в бою!

Блейн кивнул, несмотря на раздражение, и почувствовал сожаление при мысли о собственной прозаической смерти. Погибнуть в автомобильной катастрофе! Как глупо, неинтересно и банально! А каким странным, благородным, мрачным казался выбор Халла. С претензией, конечно, так ведь и вся жизнь в бесконечной Вселенной неживой материи претенциозна. Халл походил на древнего японского самурая, спокойно опускающегося на колени для совершения ритуала харакири, подчеркивая таким образом ценность жизни в самом выборе смерти. Однако харакири — пассивное восточное признание своего конца, тогда как Халл выбрал чисто западный способ смерти — свирепый, жестокий и ликующий.

Восхитительно! Но в то же время крайне неприятно для человека, еще не собирающегося умирать.

— Я не имею ничего против того, чтобы вы или любой другой человек выбирали способ умереть,— произнес Блейн.— А вот как быть с теми охотниками, которых вы собираетесь убить? Они не хотят умирать, да и на жизнь после смерти им рассчитывать не приходится.

— Они сами выбрали такую опасную профессию,— пожал плечами Халл.— Как сказал Ницше: им нравится рисковать и играть в кости со смертью. Вы что, Блейн, передумали и отказываетесь от участия в охоте?