Лик в бездне(сборник фантастических романов)

— Пожелай ему спокойной ночи и поцелуй его, дочь, — сказала она. — Он в безопасности и сможет хорошо отдохнуть.

Суарра запрокинула голову, подставив Грейдону свои губы.

— Подойди сюда, Грейдон.

Женщина–Змея рассмеялась и, когда он приблизился, взяла в ладони его щеки и тоже поцеловала его.

— Какая пропасть между нами! — Она покачала головой. — А мост через нее — три удара, нанесенные человеку, которого я ненавижу. Да, дочь, в конце концов — я женщина!

Женщины подняли носилки и направились к выходу в сопровождении Суарры. Из двери вышли два одетых в голубые юбки эмера. С низким поклоном они пригласили Грейдона следовать за ними.

Грейдон поднялся. Мать помахала ему рукой. Суарра послала ему воздушный поцелуй, и они скрылись.

Грейдон пошел вслед за индейцами.

Проходя мимо красного трона, он заметил на нем человека. Скорчившаяся фигура человека была укутана в украшенную кистями красно–желтую мантию.

Повелитель Глупости! Грейдон не видел, как он вошел. Сколько же он сидел там?

Грейдон остановился. Повелитель Глупости смотрел на него веселыми молодыми глазами. Он вытянул длинную белую руку и коснулся ею лба Грейдона. При этом прикосновении Грейдон почувствовал, что замешательство оставило его. Вместо замешательства появилось беззаботное и уютное ощущение, что, несмотря на то что в этом мире все обстоит, казалось бы, абсолютно неправильно, все полностью правильно и превосходно. Он расхохотался в эти веселые и озорные глаза.

— Добро пожаловать, сын!

Повелитель Глупости засмеялся.

Один из индейцев коснулся руки Грейдона. Когда он снова взглянул на красный трон, тот был пуст.

Сопровождаемый индейцами, Грейдон вышел в дверь. Они рровели его в тускло освещенную комнату. Стены комнаты были в паутиновых занавесях, в центре находилось широкое доже. На маленьком, слоновой кости столе были хлеб, фрукты и светлое вино.

После того как он поел, индейцы сняли с него кольчугу и раздели донага. Потом они принесли выточенный из кристалла таз и вымыли Грейдона. Они массировали его и растирали каким–то маслом, потом завернули в шелковую мантию и уложили в кровать.

— Добро пожаловать, сын! — пробормотал Грейдон, засыпая. — Сын? Что он хотел этим сказать?

По–прежнему не понимая, он захрапел.

Глава 20. МУДРОСТЬ МАТЕРИ ЗМЕЙ

Было уже позднее утро следующего дня, когда к Грейдону пришли эмеры и сообщили, что его ждет Мать Змей.

Проснувшись, он обнаружил, что от дверей за ним наблюдают Хаон и Ригер.

Ригер по–прежнему был все еще в своей черной одежде, но Хаон переменил желтый цвет Братства на голубой цвет Женщины–Змеи. Поднявшись, Грейдон обнаружил на скамье возле ложа такое же одеяние. Он одел длинную широкую блузу, плотно облегавшие ноги штаны и доходящие до бедер сапоги из мягкой кожи без каблуков.

Одежда показалась ему до такой степени впору, что сделалось любопытно — кто же приходил к нему ночью, чтобы снять с него мерку?

На скамье лежал золотой обруч, но Грейдон не взял его. После следующего колебания он засунул свой автоматический пистолет за складку широкого пояса.

Дополняла наряд застегнутая на плечах золотыми петлями шелковая голубая мантия. Грейдону почудилось, что он, пожалуй, собирается на маскарад, а маскарад он всегда ненавидел. Но больше одеть было нечего: кольчуга исчезла, а его собственная одежда осталась в разгромленном убежище.

Завтракая вместе с Хаоном и Ригером, он заметил, что Хаон ел неохотно, его красивое лицо выглядело изможденным, глаза грустными. Жизнерадостности Ригера тоже поубавилось — то ли из сочувствия Хаону, то ли по какой–то другой причине. Никто из них и словом не упомянул о его драке с Ластру. Это вызвало у него удивление и досаду. Один раз он сам подвел разговор к этой теме Хаон глянул на него с раздражением и отвращением, а Ригер увещевающе пнул его под столом.

Еда показалась Грейдону невкусной, кроме того, на него подействовало поведение Хаона. Ригер и Хаон собрались уходить. Грейдон хотел было составить им компанию, но гигант грубовато сказал, что ему лучше оставаться там, где он находится, что Мать наверняка пошлет за ним, что она подчинила всех своих воинов под команду его и Хаона и что, обучая их, они будут очень заняты. Через несколько минут он вернулся уже один.

— Все хорошо, друг мой, — проворчал он и хлопнул Грейдона по плечу. — Не думай о Хаоне. Видишь ли, мы не сражаемся друг с другом так, как это сделал ты. Так дерутся урды. Я говорил Хаону, что ты, вероятно, не знаешь наших обычаев, но… Но ему это не понравилось. Кроме того, он горюет о Братстве и о Дорине.

— Можешь сказать Хаону, чтобы он шел к черту со своими обычаями. — Грейдон рассвирепел от обиды. — Когда приходится встречаться с такой скотиной, как Ластру, я дерусь и зубами, и когтями и не придерживаюсь никаких ограничений. Но я понимаю, почему Ластру бил его. Он занимался делом, в то время как Хаон, вероятно, размышлял, как бы повежливее сказать ему, что он собирается драться.

Значительная часть этой речи была произнесена на его родном языке.

Ригер усмехнулся.

— Смысл я понял. Возможно, ты и прав, но Хаон есть Хаон. Не тревожься. Когда ты снова с ним встретишься, у него уже все пройдет.

— Меня, черт возьми, не… — яростно начал Грейдон.

Ригер отвесил ему еще один дружеский шлепок и вышел.

Все еще разгоряченный и негодующий, Грейдон упал на скамью и приготовился ждать вызова. Он встал и начал обход комнаты, прощупывая стены. В одном месте рука не встретила сопротивления.

Грейдон раздвинул занавеси и вышел в следующую комнату, залитую ярким дневным светом. Свет лился из окна, а за окном был балкон. Грейдон вышел на него.

Внизу лежал Ю–Атланчи.

Дворец был расположен высоко над городом. От него отходил вниз пологий откос. Откос между Дворцом и озером походил на луг.

Грейдон видел пену водопада, ветер рвал ее в клочья. Пещеры колоссов — словно огромные глаза на коричневом лице пропасти. Отчетливо была видна фигура Женщины–Лягушки. Зеленый камень, из которого она была вырезана, четко выделялся на коричнево–желтом фоне скалы.

Еще один колосс — вырезанный, казалось, из розового кварца. Фигура человека, завернутого в саван до самых пят, спрятавшего лицо в поднятых ладонях. И еще — циклопическая статуя одного из серых и безволосых обезьяно–людей. Одни статуи были видны ясно, отчетливо, другие трудно было различить, они сливались по цвету с окружающими утесами.

Слева луг переходил в плоскую равнину. Она поросла редкими деревьями и тянулась миля за милей. Дальше шла первая волна леса.

Справа был древний город. Сейчас, видимый с близкого расстояния, он походил не столько на город, сколько на парк.

Там, где город обрывался на краю примыкавшего к Дворцу заросшего цветами луга, на полдороге к озеру высилось необычайное сооружение. Оно походило на громадную вертикально стоящую раковину. Основание раковины уходило в землю.

Ее изящной формы створки сближались двумя широкими, сходившимися вместе дугами, а затем расширялись, образуя вход в сооружение.

Сооружение было обращено фасадом к Дворцу, и оттуда, где он стоял, Грейдон мог видеть практически весь его интерьер.

Похожее на раковину здание было сооружено из какого–то камня, напоминающего опал. Внутри здания повсюду пылали радужными огнями светящиеся точки.

Лучи отражались от стен и перекрещивались в центре сооружения.

Они образовывали нечто вроде туманного занавеса. Как и у раковины, поверхность здания была вся в желобах. Желобки были нарезаны поперек и начинались в двух третях от вершины здания.

Это были идущие ряд за рядом каменные сиденья. В высоту здание достигало добрых трехсот футов, а в длину, вероятно, вдвое больше. Грейдону захотелось узнать, для чего служит это здание.

Он снова посмотрел на город. Если Ластру и готовился к нападению — никаких свидетельств этого не было. По широким, огибавшим озеро улицам спокойно двигались люди, шли по своим делам индейцы.