Лаборатория

— Ничего у тебя не выйдет. Люди годами тренировались, чтобы научиться пользоваться этой штукой, которая, кстати, называется лассо. Но набросить лассо на шею животного — это полдела. Надо будет еще вовремя его снять, чтобы не задушить жертву. В общем, тебе придется повалить Пегаса на землю и связать ему ноги, чтобы его обездвижить. Мне кажется это довольно-таки рискованным предприятием.

— Мне придется? — рассердилась я. — А от тебя, значит, не будет никакой помощи?

— И не надейся. Одна мысль о живом существе, способном укусить или лягнуть, вгоняет меня в ступор. Нет, нет, я предпочитаю иметь дело с двуногими, когда это только возможно.

— Ты просто трус, презренный трус!

— Каюсь, каюсь, — не стал возражать Сол. — Но кроме того, сама подумай, зачем мне ловить Пегаса? У меня есть все, что надо для счастья: еда, крыша над головой, древний замок для исследований, и, наконец, самое важное, покой. Я устал, Мэй, от чудовищ и подвигов и хочу сполна насладиться этим временным затишьем. Советую и тебе расслабиться.

— А я советую тебе не расслабляться, — отрезала я. — Ты же знаешь правило: упустив возможность, мы сделаем себе только хуже.

Сол пожал плечами, а я, кипя от возмущения, вышла во внутренний двор акрополя, к источнику. Крылатый конь всегда прилетал на одно и тоже место у источника, чем значительно облегчал мне задачу. Я положила петлю на это место, а второй конец аркана привязала к стволу дерева, росшего неподалеку, предварительно перекинув веревку через высокую ветку. Капкан был готов и на следующее утро я стояла за стволом дерева, ожидая визита белокрылого гостя. Пегас был точен как часы: он грациозно спустился на землю, сложив свои огромные крылья, подошел к колодцу и опустил изящную длинную голову к воде. Заднее копыто коня попало в петлю, и я потянула за веревку. Пегас отпрянул, петля затянулась на ноге и животное повалилось на землю. Мы с Нортоном молча наблюдали за отчаянной борьбой зверя за свою свободу, но веревка крепко держала пленника. Наконец, Пегас, лишившись сил, завалился на бок, хрипя и дрожа всем телом. Я (стараясь не показывать вида, что боюсь) привязала его за шею к дереву второй веревкой и ножом разрезала петлю, сжимавшую его ногу. После этого я принесла ведро наполненное свежей травой, поставила его рядом с Пегасом, а сама, усевшись неподалеку (вне пределах досягаемости его копыт) принялась рассказывать ему сказки мягким, успокаивающим тоном. Через некоторое время конь поднялся на ноги, подозрительно посмотрел на меня, осторожно обнюхал ведро и, наверное решив, что хуже уже не будет, принялся за угощение. Три дня и три ночи я провела рядом с пленником, таская ему свежий корм и постоянно разговаривая с ним. На четвертый день я протянула коню морковку и кусочек яблока. Пегас не только съел это лакомство у меня из рук, но и еще позволил себя погладить. А на седьмой день я уселась на коня верхом, крепко обхватив его за шею, к чему Пегас отнесся совершенно спокойно. Вскоре мы с Пегасом совершали уже приятные неторопливые прогулки вдоль крепостной стены. Пегас мирно пощипывал травку, а я болтала разную чепуху, сидя на его спине. Я доверяла своему коню и знала, что он доверяет мне. В общем, мы стали друзьями не разлей вода, и Нортон, от зависти, конечно, часто подтрунивал над моей привязанностью к животному. В один прекрасный день я попросила Пегаса совершить показательный полет, погладив перья на крыльях, и, о чудо, конь понял, чего от него хотят. Он начал идти, постепенно набирая скорость, и мне пришлось обнять его за шею, чтобы удержать равновесие. Разбежавшись, конь взлетел, расправив свои великолепные белоснежные крылья. Мы поднялись высоко над крепостью и подо мной раскинулась захватывающая дух панорама: искрившееся под солнцем лазурное море, золотистая полоса песчаного берега, накрытый зеленым покрывалом леса холм, вершину которого, как корона, венчали стены нашего акрополя. Я завизжала от восторга и Пегас откликнулся негромким довольным ржанием. Приземлившись, я привязала Пегаса к первому попавшемуся столбу и помчалась во дворец на поиски Сола, дабы поделиться с ним невероятной новостью. Сол сидел во внутреннем дворике рядом с источником.

— Я видел твой полет, — меланхолично сказал он. — Поздравляю, у тебя все великолепно получилось.

Вечером того же дня, во время нашей вошедшей уже в привычку прогулки под луной, Сол, обычно разговорчивый, был задумчив и молчалив. Я тоже молчала, вновь и вновь переживая волшебный полет над крепостью на спине волшебного коня.

— Ты очень изменилась, — вдруг заявил Сол, — ты превратилась в уверенного в себе человека, способного на поступки. Ты и внешне сильно изменилась.

Я пожала плечами, не зная как реагировать на такие откровения.

— Ответь, только честно, — продолжал Нортон: — Как бы ты поступила с Берни на моем месте?

— Я бы убила его, представив это как самооборону или несчастный случай, — не задумываясь, ответила я и сама поразилась своим словам: — О, боже, Сол, я бы убила этого подонка без тени сожаления.

Сол тихо рассмеялся:

— Заставь человека выживать, и все, что зовется моралью, все ценности, вкладываемые в человека цивилизованным обществом, слетают с него, как шелуха. Не есть ли это доказательство, что мораль — фальшивка, а инстинкты — истина? Как бы то ни было, новая Мэй мне нравится гораздо больше, чем прежняя.

Я сделала несколько шагов, прежде чем заметила, что Сол остановился. Я тоже остановилась. Мы стояли и смотрели друг на друга, а яркая луна освещала наши лица, помогая нам видеть и понимать.

— Этот эксперимент перевернул все с ног на голову, — произнесла я, медленно подходя к своему компаньону. — Ви-игра стала реальностью, Берни заслужил свою смерть…

Мои губы коснулись его лица.

— Ну а враг стал самым близким мне человеком, — шепотом закончила я.

Время для нас остановилось. Мы с Солом любили друг друга, любили жадно, эгоистично, зная правила игры и понимая, что скоро все закончится. Мы жестоко страдали даже от самой недолгой разлуки и старались насладиться каждым мигом проведенным вместе, каждым мигом до того, как снова станем теми, кем и были всю свою сознательную жизнь — одиночками. А окружающие наш волшебные декорации: древний замок, теплый, пропитанный сладким ароматом цветов воздух и, конечно же, великолепное мифическое животное, поднимавшее нас в безоблачное солнечное или звездное небо (после моих долгих уговоров, Сол, проведя несколько затянутый ритуал ухаживания, сумел добиться расположения Пегаса), только добавляли жару во всепоглощающий огонь, вспыхнувший между нами.

Как и любой другой сказке, нашей сказке скоро пришел конец. Однажды ночью роскошный дворец начал рушиться от подземных толчков, и мы, уворачиваясь от падающих сверху потолочных балок и капителей колонн, выбрались во внутренний двор. Во дворе нас ждал новый сюрприз — непогода. Землетрясение, молнии, завывающий ветер и ливень в мгновение ока превратили нас в мокрых и дрожащих от холода и первобытного страха перед разбушевавшейся стихией существ.

— Садись на Пегаса, — прокричал Сол, а сам бросился к дереву отвязывать коня. Потом он вскочил на Пегаса, крепко ухватил меня за талию, а я погладила крылья коня, обняла его за шею, и послушное животное взмыло вверх, в грохочущее и разрываемое молниями небо. Конь удалялся все дальше и дальше от крепости, и вот под нами — лишь необъятное бушующее море, вторящее рыком огромных волн рассерженному Зевсу-громовержцу. К рассвету дождь затих, и небо очистилось от туч, а выкатившееся из-за горизонта солнце заставило весело сверкать успокоившееся после ночного буйства море. Наконец-то я смогла рассмотреть местность, над которой мы пролетали и, клянусь, она заслуживала того, чтобы ее рассматривали. Мы летели над проливом, разделяющим два участка суши. Самое узкое место пролива выделялось с одной стороны высоким, скрывающим солнце и потому казавшимся мрачным и грозным утесом, а с другой стороны — грохочущим широким водоворотом. Застывший великан, разинувший черную пасть-пещеру в безмолвном крике, кружащие в истеричной злобе водные потоки, царство тени, холода, сырости. Вот он — символ победы тьмы над светом, победы тлена над жизнью, символ конца.