Имя нам — легион

— В чем дело, сержант? — повторила она и, раз Генрик не реагировал, перевела взгляд на меня. — Рядовой?..

— Капралов, мастер! Должно быть, вам это известно, мадам?

— Я не спрашиваю вашей фамилии, рядовой. Я спрашиваю, что за представление? Вы рассчитывали меня ошеломить, не так ли? Можете полагать, что вам это удалось. Потому что пахнет от вас воистину отвратительно. Что вы добавляли в пиво?

— Не могу знать, мадам. Вероятно, этиловый спирт. Но… Думаю, о добавках чего-либо возбуждающего — скажем, к духам и табаку — вы знаете намного больше нашего. Примеры нужны? — Я, кажется, приходил в себя.

— Не стоит обращаться ко мне “мадам”, рядовой. И тем более не стоит изображать невинного ягненка, обманом заставленного злой волчицей вогнать копыта в брюхо вожаку овечьего стада. Это по меньшей мере смешно.

— А по большей? — не сдавался я.

— А по большей — недостойно мужчины, каковым вы, несомненно, себя считаете.

— Разумеется, ошибочно?

— Не исключено.

— Благодарю.

Она не удостоила меня продолжением и повернулась к Генрику.

— Вы уже в состоянии следить за беседой, сержант?

Он кивнул и сказал хриплым шепотом:

— Более-менее.

— Отлично. Я ваш новый батал-куратор, и мне бы хотелось познакомиться со взводом. Сделать это прямо сейчас — реально?

— Личный состав э… отдыхает… э… мастер лейтенант.

— Тем лучше, — кивнула она. — Ничто так не сближает людей, как совместная попойка.

— Но не все могут пить, — сунулся я.

— Я вижу. — Она смерила меня пренебрежительным взглядом. — Иные умеют лишь напиваться.

Я не нашелся, что ответить.

Первая встреча четвертого взвода с новым командиром прошла более чем непринужденно. Сперва, как и следовало ожидать, появление Жанны (Василисы Васильевны в кураторской ипостаси) было встречено плотоядным нечленораздельным ревом и залихватским свистом. Потом — гробовым молчанием и слабой вибрацией. Затем одобрительным гулом (она извлекла из заплечной сумки три бутылки “Абсолюта” и несколько увесистых пластин копченого палтуса в вакуумной упаковке).

Последующее многократное вздымание бокалов “за знакомство” привело систему в состояние устойчивого равновесия.

Я тихонечко сидел поодаль, цедил пивко и наблюдал. Жанна (то бишь Василиса) держалась уверенно, как истинная атаманша. Позволяла обращаться к себе по имени (хотя и на “вы”) и выпивала (!) наравне со всеми, практически не закусывая. Должно быть, опыт, приобретенный ею при исполнении роли проститутки, позволял подняться над вековыми традициями предков-абстинентов. Или опуститься относительно традиций. Или же обойти их.

Не могу сказать, что она заделалась душой компании или, положим, ее гласом. Но то, что она стала неотъемлемой ее частью, — это несомненно. Я и раньше замечал подобных людей: сидит себе тихонечко, выпивает; благожелательно выслушивает пьяный треп собутыльников; уместно, хоть и редко, шутит; ни с кем не конфликтует. Казалось бы — уйдет, никто и не заметит. Ан нет! Замечают все. Если уж продолжать аналогии с человеческим организмом, то занимает он, наш герой (а ныне — героиня), место, скажем, почки. Или того краше — яичка. Вроде и жить без одной (одного) вполне можно, и снаружи отсутствие сих органов практически незаметно, а только как-то неуютно.

Так же и тут. Вошла, чертова баба, в коллектив. Органично вошла.

Не обошлось, между прочим, и без маленького урока. Разудалый хлопец Мелкий “невзначай” положил руку ей на талию. Она отреагировала без истерик: просто взяла да и убрала могучую кисть. Только по лицу Павлушиному, внезапно ставшему напряженным, можно было догадаться, что взяла она руку не просто. Таким становится лицо человека, у которого где-то внутри затаился источник пронзительной боли. И стоит лишь неудачно шевельнуться, как боль вспыхнет с новой силой. Поэтому шевелиться не хочется — ни в настоящий момент, ни впредь. Мелкий и не шевелился, а когда Василиса отпустила его, бережно прижал шаловливую ручонку к животу.

Василиса дружелюбно улыбнулась ему, на что он ответил, вымученно оскалив ровные зубы. Наверное, тоже пытался улыбнуться.

Все, кому следовало урок сей видеть, его увидели. И оценили. Наум грустно вздохнул, а менее сдержанный Петруха радостно всхрапнул: “Ё-ё!” — озвучивая, как мне кажется, мысль наиболее любострастной части нашего коллектива. Немудреную достаточно мысль: “А ведь на его месте мог бы оказаться и я!”

Заминка вышла непродолжительной и скоро ушла в небытие. Постарались близнецы, успешно справляющиеся с ролью двухголового тамады. Мы выпили за слабый пол, взаимопонимание между ним и полом сильным и за дембель. Потом питие покатилось своим чередом. Василиса хладнокровно выслушивала солоноватые солдафонские шуточки, терпеливо сносила осторожные похлопывания по плечу и умеренно изображала своего парня.

А я стремительно трезвел. Никакого желания трезветь у меня не было, но организм имел, видимо, на то свои резоны. Я извинился перед ребятами, посетовал на внезапно накатившую сонливость и отвалил.

О гармошечке, к счастью, никто не вспомнил.

Компанию мне тоже никто не составил.

К счастью.

Орлеанская дева догнала меня совсем скоро и молча пошла рядом. От нее пахло сладко и незнакомо — во всяком случае, не пивом и не водкой.

Я не выдержал и первый нарушил молчание:

— Не пора ли расставить акценты, мастер лейтенант? Или позволите по старой памяти звать вас Жанной?

— Согласна, выяснить, кто есть кто, нам не помешает. А вот подпольные псевдонимы, думаю, больше ни к чему. Так же, как и запанибратство. Мы с вами состоим в четко определенных уставом и контрактом служебных отношениях, так давайте ими и ограничимся. Обвинения в подзуживании вас к чему бы то ни было я отвергаю с ходу. Это не более чем ваши собственные домыслы. Да, мы следим за потенциальными кандидатами в легионеры, заочно прошедшими ряд тестов и получившими в результате высокие баллы. В вашем случае конфликтная ситуация с последующим физическим столкновением легко просчитывалась, и я сочла возможным лично наблюдать развитие процесса. К тому же плотность кандидатов на единицу объема, если позволите применить подобный термин, была прямо-таки рекордной: не только вы, Филипп, но еще и Юрий. Не будь там меня, вы все равно бы сорвались, только последствия этого срыва, вероятнее всего, оказались бы намного более трагичными. Для вас, Филипп, хочу уточнить. Вы согласны?

— Допустим. — Я не сдавался. — Но как вы объясните тогдашние свои нежные взгляды, нежные жесты, прерывистое дыхание и недвусмысленные намеки на возможный интим? Глубоким вхождением в роль?

— Требовать у женщины объяснения этому? Как нетактично, — притворно вздохнула она. — А вам не приходило в голову, что обычные дамские штучки при виде красивого и мужественного молодого человека — это не что иное, как неистребимое проявление женской природы, своего рода инстинкт? К тому же я была несколько во хмелю… — В голосе ее послышалось что-то вроде игривости.

Я остановился.

— Как сейчас?

Василиса нахмурилась.

— Сейчас я в форме.

— Но форму легко снять, мадемуазель, — сказал я вполголоса, но не без вызова. (Признаюсь, сам не ожидал от себя такой прямолинейности.) — Готова ли ты, милочка, наконец сдержать данное когда-то обещание? Я, между прочим, принял его тогда за чистую монету.

Она весело расхохоталась. Похоже было, что мое предложение по-настоящему ее позабавило.

— Ну нет! Во всяком случае, не сейчас. Завести интрижку с подчиненным? Капралов, ради всего святого! Увольте вы меня от подобной дешевки!

— Виноват, мастер лейтенант, — сказал я четко. — Я был отвратительно неучтив с вами, мастер лейтенант! Больше не повторится, мастер лейтенант! Разрешите идти продолжать отдых, мастер лейтенант?

— Идите, конечно, — сказала она с удивлением в голосе.

Я принял душ, натянул роскошные жемчужно-серые шелковые трусы и повалился на кровать.