Мир Под лунами. Конец прошлого(СИ)

Ни предки Халена, ни он сам не трогали жителей гор, не требовали с них уплаты налогов. Их было не так уж много - во всех племенах не насчиталось бы и пяти тысяч человек. Но они охраняли горные пути, сообщали властям провинции о подозрительных путниках и нередко показывали забредшим в их владения жителям равнин хорошие места для охоты. Прежде они казались Евгении грубыми варварами, немногим лучше западных дикарей. Камни с их рисунками восхитили ее больше, чем творчество древних людей. Она тихо отступила к выходу, где сияло солнце и шуршали колючие ветки кустов. Пока в этих горах живут люди, что охотятся с примитивными луками и возносят молитвы древним духам земли, с пещерой ничего не случится.

Вечером царица продолжила знакомство с местным искусством.

Губернатор Гамалиран Хариад устроил прием в честь гостей. Все три этажа его дома были ярко освещены, и толпы зевак стояли у ограды в надежде увидеть царя и царицу. Этот дом был построен недавно, по столичному образцу: с высокими и узкими окнами, верандой и плоской крышей, на которой так славно пьется вино летним вечером. Но сейчас гости и домочадцы собрались во внутреннем дворике. После захода солнца стало прохладно, однако нагретый за день камень зданий отдавал тепло, и, если присмотреться, можно было увидеть, как над двором дрожат струи поднимающегося воздуха. Играла музыка, кружились танцоры, красивые служанки разносили вино, а от столов доносился аппетитный запах жареного мяса и рыбы. Гости сидели на уютных диванчиках и в изящных плетеных креслах, брали еду серебряными вилками и ставили бокалы на маленькие круглые столики. Хозяин дома предложил мужчинам кальяны со смесью ароматных дурманящих трав, а его супруга угостила женщин сладкой настойкой из яблок и чернослива.

Собравшиеся разделились на несколько групп, в каждой из которых шел свой разговор. Хален с губернатором лениво продолжали обсуждать дела. У царя не было претензий к работе Гамалирана. С шелковичных плантаций весной собрали как никогда много листа. Лесопилки работали круглосуточно, и длинные караваны сосновых, ореховых и дубовых бревен спускались к Гетте, отправлялись по реке на север Матакруса и на Острова, без устали поглощавшие все - дерево, металлы, ткани и драгоценности. В Матакрусе дерево обменивалось на каменный и бурый уголь для металлургических заводов, на которых из привозного шедизского железа выплавляли сталь, - сами шедизцы ценили ее выше своей и с удовольствием покупали. Это породило сложную систему взаимных финансовых обязательств, условий и уступок, в которой хорошо разбирались Хален и Гамалиран, в то время как их жены предпочитали обсудить сравнительную стоимость дафарского шелка и лучшего, тончайшего льна, что ткут на фабриках Матакруса.

Пеликен и тут не изменил себе, строил глазки дочери Гамалирана, в то время как ее муж обменивался тостами с Венгесе. Но она нашла благодарных слушательниц в лице подруг царицы и рассказывала им бесконечные истории о проделках своих сыновей-сорванцов.

Евгения любила такие вечера куда больше торжественных столичных приемов. Она наслаждалась едой, вином и беседой и чувствовала себя своей в кругу этих людей - давно знакомых, доброжелательных и надежных, как сам этот край, где под добрым слоем плодородной почвы скрывалось твердокаменное основание континента. Громко рассмеялся Хален; она повернулась к нему и попыталась посмотреть на него взглядом семнадцатилетней девочки, только что оказавшейся в незнакомой стране. Он изменился за эти годы. Ему было уже тридцать три. Долгое время он не брил усы и бороду, и теперь чисто выбритая кожа на подбородке оказалась светлее верхней части лица. Появились морщинки у глаз, от носа к уголкам губ пролегли тонкие складки. Но все тот же яркий огонь горел в глазах, и так же светло улыбались губы, когда он поднял свой кубок, посылая Евгении страстный взгляд. На пальце сверкнул царский перстень с рубином. Рядом с ним скромно блестело серебряное обручальное кольцо, на котором было имя жены, записанное пятью знаками слогового письма, - короче его нельзя было отобразить на иантийском языке. На кольце Евгении повторялся лишь один знак - заключенная в круг голова ястреба, ибо Хален носил имя этой гордой птицы.

Она никогда не пыталась "читать" своего мужа, как читала желания других людей. И дело было даже не в том, что это унизило бы его, а скорее в том, что он был ей слишком близок. Даже не обладая вовсе даром ясновидения, она знала бы, о чем он думает. Со временем они стали меньше говорить друг с другом, но не потому, что говорить было не о чем, а потому, что не нужны стали слова. Евгения знала Халена лучше, чем саму себя, и любила его больше всего за те качества, в которых он сам сомневался. Так же и он; и их любовь давала обоим силы действовать и созидать. Иногда ей казалось даже, что она понимает глубинные причины его поступков, в которых он сам не отдает себе отчета. Его обостренное чувство долга, стремление везде успеть, все предусмотреть - чем оно вызвано, как не затаенным сомнением в собственных силах? А оно возникло еще в юности, когда один за другим, с разницей в три дня, скончались от болезни два старших брата, и он, тринадцатилетний подросток, остался единственным наследником трона. До того его воспитывали как будущего простого офицера. Родители были к нему не так строги и внимательны, как к старшим сыновьям. Отныне же ему пришлось стать самым строгим судьей и себе, и другим. И хотя с тех пор ни один человек не посмел бы усомниться, достоин ли Хален царства, но сам он, не зная о том, постоянно опасался оказаться в чем-то несостоятельным. Отсюда шло и его лихачество в военных подвигах, и чересчур ответственное отношение ко всем царским обязанностям. Он должен быть лучшим среди своих людей - именно эта цель двигала им. К счастью для него и для страны, Хален обладал врожденным чувством меры и умел сдерживать свои порывы. Будучи самым молодым монархом Матагальпы, он почитался у остальных властелинов как осторожный и демократичный правитель. Он мог рискнуть собственной жизнью, чтобы доказать товарищам свое превосходство, но не стал бы без веского повода рисковать своими полками - и мнением народа о себе. У него было достаточно примеров для сравнения. Кровавая деспотия Процеро Шедизского, избыточная роскошь и раздутый чиновничий аппарат Шурнапала - дома Джаваля Матакрусского, непреходящая бедность и отсталость далекой Галафрии - он был хорошо знаком со всеми монархиями Матагальпы и предпочел свой путь. Евгения уважала его за это и любила, любила так, что замирало сердце.

В девять часов Хален поднялся. Близилась полночь, нужно было выспаться, чтобы с утра с новыми силами взяться за дела. Гамалиран пошел провожать царскую чету. В просторном холле Евгения остановилась у висевшей на стене картины. На масштабном полотне с фотографической точностью был запечатлен момент битвы при Дафаре 2418 года. Она не могла оторвать взгляд, восхищаясь рукой художника, его владением законами перспективы, обилием мелких деталей, которые делали эту работу удивительно достоверной. Ее пафосность искупалась реалистичностью. Сотни выразительных лиц, развевающиеся знамена, блеск оружия, страшные раны, взвивающиеся на дыбы кони - все восхищало Евгению.

- Кто ее автор? - спросила она.

- Его имя Галькари, он известный в Дафаре художник, - ответил Гамалиран. - Это одна из лучших его работ, по крайней мере на мой взгляд. Я заплатил за нее две тысячи росит.

Евгения изумилась. Ей прежде не приходилось слышать о художниках, чьи картины стоили бы таких денег.

- Я бы хотела встретиться с ним завтра. Он в городе?

- Утром я узнаю, моя госпожа. Вы хотите увидеть его работы?

- Обязательно!

- В таком случае я устрою вам встречу в его мастерской. Если, конечно, он в городе. Он не сидит на одном месте. Несколько лет назад я заказал ему портрет жены, он взял задаток и исчез на год - уехал в Матакрус учиться у великого художника Сактара Орана. Они не сошлись характерами, разругались, и Галькари пришлось вернуться в Дафар. У него непростой характер, моя госпожа.