Искатель. 2009. Выпуск №2

Ответы на запросы в соседние области не заставили себя долго ждать. Первым пришел ответ из поселка Угра Смоленской области, В нем содержалась просьба проверить данные по факту исчезновения Старикова Михаила Павловича, 1935 года рождения, уроженца Смоленской области, который отправился весной на машине в Брянскую область и пропал. К письму прилагалась фотография пропавшего, сообщались особые приметы.

В своем заключении эксперты указали, что у погибшего был открытый перелом предплечья. Родственники Старикова подтвердили, что два года назад в результате ДТП он получил тяжелую травму руки. Совпадали и другие приметы. Так удалось

установить, что погибшим является именно он — Стариков Михаил Павлович, уроженец Смоленской области.

В районном центре Езерский разыскал молодую женщину, с которой познакомился командированный Стариков, и та рассказала Кируте, как водитель «Москвича» подвез ее до дома и как приглянулся ей. Женщина пригласила Михаила в гости и оказала ему радушный прием. Случайный знакомый уже собрался уходить, когда нагрянул ее бывший муж с другом-собутыльником. Они избили ее, а Михаила куда-то увезли, и больше она его никогда не видела. Слышала только, что где-то за городом вскоре нашли сожженную автомашину, и подумала: «Уж, не с Михаилом ли так жестоко расправились?» Хотела сообщить в милицию, но побоялась…

Необходимо было вновь возвращаться к уголовному делу Дрягиной. О потерянном времени Кирута не сожалел. Да и нельзя сказать, что оно было потеряно впустую. То, что дело Старикова не удалось пристегнуть к делу Дрягиной, дало определенный результат: на передний план все яснее выступала версия убийства Дрягиной в связи с ее военным прошлом, о которой с самого начала говорил прокурор.

По поручению Кируты Езерский вновь встретился с Марией Марковной Журавлевой. На этот раз он поставил перед ней два вопроса: первый — что рассказывала тетя о том человеке, которого она встретила в санатории «Жемчужный»? Второй — что ей известно о тетиной рукописи «Записки партизанки»?

Мария Марковна по существу заданных ей вопросов пояснила следующее:

— Свою рукопись тетя Клава прятала в чулане, в небольшой металлической шкатулке, похожей на сундучок. Это была обычная общая тетрадь в клеенчатой обложке. Тетя обещала познакомить меня с содержанием тетради, как только закончит свою работу. По поводу личности человека, которого тетя Клава встретила в санатории в Геленджике, мне известно совсем немного: тетя Клава однажды проговорилась, якобы сдается ей, что видела она его не только в партизанском отряде, но и значительно раньше… «Уж больно он напомнил мне одного юношу, которого я знала задолго до войны. А может, мне просто показалось… У него такая редкая примета — брови, сросшиеся на переносице…»

— Это уже кое-что, — заметил инспектор.

— Вам надо поговорить с моим коллегой, который встречался с тетей и написал о ней очерк, — посоветовала Журавлева. — Возможно, он что-либо вспомнит…

— Спасибо за газету, но вернуть ее пока не могу — в том очерке есть сведения, которые нас весьма заинтересовали.

— Рада вам помочь. Ведь речь идет о близких мне людях — тете и двоюродном брате…

Езерский давно намечал встречу с журналистом Павлом Багинским, автором очерка «Дом в березках». И теперь, находясь в редакции районной газеты «Заря», он решил не откладывать эту встречу. Журавлева провела капитана в соседний кабинет и познакомила со своим коллегой.

Багинский производил впечатление человека старой закваски: мягкие манеры, бородка старого интеллигента, проницательный взгляд, завораживающий голос. Маленький, тщедушный, в больших очках-линзах, этот человек сразу же располагал к себе.

Инспектора интересовало все, что осталось «за кадром», — фрагменты беседы корреспондента с Дрягиной, которые по каким-то причинам не вошли в очерк.

Багинский совсем немного добавил к тому, что уже было известно сыщику. Он отрицательно ответил на вопрос: «Не называла ли Дрягина фамилию или имя человека, которого она видела в санатории «Жемчужный»? Свою рукопись Дрягина не показала журналисту, хотя тот выразил желание ознакомиться с ней. «Материал еще сырой, — сказала бывшая партизанка, — требуется доработка. Вот перечитаю еще раз, подправлю, и тогда смотрите…»

И все же встреча с Багинским, как оценил ее позднее Езерский, была отнюдь не напрасной. Журналист, будто спохватившись, в конце беседы сообщил, что одно обстоятельство он не включил в очерк. У Клавдии Федоровны была догадка: человек, которого она встретила в санатории и которого однажды видела^: в партизанском отряде, напомнил ей одного юношу из усадьба помещицы Соловской, где Дрягина когда-то жила и училась, где прошли ее детство и юность. Правда, у Дрягиной были определенные сомнения относительно этого, что и побудило Багин-ского оставить данное обстоятельство за рамками очерка. Да и Дрягина на этом настаивала…

Это был любопытнейший факт. Езерский незамедлительно доложил о своем открытии Кируте, и тот, выслушав инспектора, воскликнул: «Ай да Олежек, ай да молодец! Это же очень важная

зацепка. Конечно, этот человек сменил фамилию, и, возможно, не раз, и найти его будет вовсе не просто. Но это уже дело второе. А вот первое: сдается мне, что мы напали наконец на верный след. Мои размышления постоянно вертелись возле далекого прошлого Дрягиной, возле барской усадьбы, где она родилась и выросла. Я интуитивно чувствовал, что этот преступный шлейф тянется оттуда, но никак не мог связать воедино свои обрывочные мысли… Но курочка, как известно, по зернышку клюет. Вот и появляются недостающие звенья в нашей цепочке… Надо изъять старые фотографии у Журавлевой, что остались от тети, а если есть, то и письма; встретиться со старожилами села и узнать, есть ли среди них те, кто когда-то жил или учился в помещичьей усадьбе либо что-то знает от своих близких. А потом будем готовить командировку в Геленджик. Мы должны хорошо подготовиться к встрече с этим человеком. Боюсь ошибиться, но сдается мне, что барчук из усадьбы помещицы Соловской и предатель Кентавр — одно и то же лицо».

Пока Езерский собирал сведения о помещичьей усадьбе и ее бывших обитателях, Кирута решил вновь побывать в Старом Крупце, на том месте, где жила и погибла при загадочных обстоятельствах Клавдия Федоровна Дрягина.

Прошло уже три месяца со времени ночной трагедии в этом старинном селе. Стояла золотая осень. На пожарище все заросло бурьяном. Теперь он пожух, трава полегла, а сверху лежало покрывало из желтых березовых листьев. Тропинка к бывшему дому даже не угадывалась. В палисаднике, от которого осталось несколько штакетин, доцветали поздние цветы — георгины, флоксы, петунии. Вокруг в несколько рядов стояли взгрустнувшие березы, а рядом с пожарищем — раскидистые яблони, на которых то тут, то там виднелись янтарные плоды. Серебряные нити паутины — седины бабьего лета — медленно плыли в воздухе и цеплялись за ветви деревьев. А под сенью деревьев обугленные, черные как смоль стены и русская печь с полуразрушенной трубой — все, что осталось от некогда крепкой избы.

Исследуя пожарище, следователь едва не угодил в подполье, люк которого был открыт. Кирута заглянул в яму. На дне была настоящая свалка: старые кастрюли, рваная обувь, проросшая картошка, битый кирпич, гнилушки и головешки. Яма осыпалась, и ее содержимое частично было укрыто землей. Кирута взял штакетину, опустился на колени и стал обследовать подполье. Но ничего интересующего его не обнаружил. Затем принялся изучать чулан, расчищая пол и слегка покачиваясь на половицах. Неожиданно одна половица зашаталась. Следователь нагнулся и попытался ее приподнять. Доска подалась легко. Кирута просунул руку в дыру и стал шарить под полом. И тотчас нащупал и извлек на поверхность металлический сундучок, покрытый ржавчиной. На ручке сундучка болтался ключ на шелковом шнурке. Кирута протер шкатулку травой и, приладив ключ, открыл сундучок. Внутри лежали документы Дрягиной, грамоты за работу в школе, похоронка на старшего сына, письма. А на дне — свернутая в трубочку и перевязанная красной ленточкой тетрадь в коричневом клеенчатом переплете.