Разные рассказы

А ночью великан проснулся.

Приподнялся, протер глаза, да ничего не увидел, ибо был слеп, да и ночка-то выдалась темная. А утром узрели чиновники плюмпацийские бредущего великана. Шел он, склонив голову и прислушиваясь. Так как ноги имел разной длины, то все заворачивал и за ночь далеко не ушел. Обрадовался Днепрянский, схватил рупор и закричал что есть мочи: "Сюда, счастливое чудище!" Разбился от того крика последний хрусталь в Плюмпации, последние деревья выворотились с корнем и последняя рыба всплыла в реках белыми брюхами кверху. Но услышал великан и пошел на зов.

Обиделся король плюмпацийский на такое дело, собрал было рать, да рать слаба оказалась. Позвал чужих великанов, да и те послабее нашего будут. Пробежали они с гиками по земле в одну сторону, прошли в другую и не осталось в краю Плюмпация ни единого целого места. Да и самого Днепрянского в суматохе задавили. Куда же делся император, неизвестно и по сей день. А великан снова заснул. Так и спит до сих пор, хотя сильно исхудал: ведь трава на холме (там, где раньше столица стояла) растет мелкая и место всеми ветрами продувается. Чиновники же не пропали, а даже размножились кормятся в шерсти спящего чудища, кровушку пьют, аки вши мелкие. И снова всем хорошо, до поры, до времени - пока новый будильщик не найдется. Но что буди великана, что не буди, не будет от того толку - ведь слеп он как крот и даже носа своего не видит.

ПЯТЬ ТЫСЯЧ СМЫСЛА

В кармане у него лежала банкнота в пять тысяч смысла. Об удивительности этого факта он никогда не задумывался - а ведь каждый день видел, как люди, собравшись вместе, обмениваются копейками смысла, иногда пятачками, но никогда - полновесными рублями. Его считали странным и глупым, ведь он избегал людей, а если и попадал в их общество, то не мог предложить смысла ни на копейку. Женщины его жалели, а мужчины вначале задирали, но быстро привыкали. Когда же он показывал свою купюру, ему говорили, что такой на свете нет, она даже не фальшивая, а просто нарисованная. Если хочешь подуснуть фальшивку, то давай рубль, его хотя бы сбыть можно.

И правда - глядя в вечерний телевизор, он видел людей, даривших друг другу фальшивые рубли и полтинники, только рубли и полтинники, никогда больше или меньше. Он задумывался, - что толку в таких подарках, - но не приходил к ответу, так как к философии склонности не имел.

Однажды он попал на проповедь лысого мудреца с непроизносимой фамилией. Тот предлагал залу фальшивую сторублевку и клялся собственным загаром, что купюра настоящая. На сторулевку многих можно купить - и многие покупались.

А у него в кармане лежала банкнота в пять тысяч. Помучившись здесь и там, он понес её в банк. Банк имел высокие деревянные двери, расчитанные, вероятно, на подъемные краны или на стадо фланирующих жирафов - и холл, в котором разместилась бы половина футбольного поля. Гуляющие в этом холле выглядели как люди из телевизора: каждый предлагал взглядом не меньше чем полтинник. Он ощутил робость.

- Разумеется, фальшивая, - сказали ему из-за стойки, - и проверять нечего. Все фальшивые, что больше рубля. За всю жизнь видел только одну настоящую десятку, и то не уверен. А чтобы пять тысяч, - ты, братишка, лучше рублевку нарисуй. Не спорю, может казначейство и выпускало такую большую, кто его знает. Может, оно и десять тысяч выпустить захочет. Но почему ты думаешь, что эта банкнота тебе достанется? Ты кто такой? - вот и иди, пока я охрану не натравил. Иш ты, какой нашелся.

С этими словами обиженый работник встал и ушел, взмахнув галстуком, и оставил за собой две копейки, бренчащие на стойке.

После этого случая он надолго потерял веру в себя. Однажды он собрался продать купюру.

- Трудно и долго, - сказал знающий человек, - продать и купить я могу все, но за это дело не возьмусь.

- Она хотя бы настоящая?

Знающий человек помял купюру в пальцах.

- А тебе какая разница? Для продажи это не имеет значения.

Последней надеждой оставались грабители с большой дороги. Найдя самую большую дорогу, он вышел около полуночи на пустой автобусной остановке. Большая дорога простиралась направо и налево подобная асфальтовому морю. Ночной ветер мел песок, пахнущий асфальтовыми брызгами. Хотелось петь или хотя бы кричать. Над морем летели асфальтовые чайки и асфальтовые дельфины пенили асфальтовую поверхность, убегая от асфальтовых плезиозавров. Автобус удалялся, превращаясь в бледно-желтую звездочку о шести дрожащих лучах. Вот уж его парус растаял за горизонтом. Грабители не заставили себя долго ждать. Один из них сразу же появился из-за телефонной будки, мирно качавшейся на волнах. В темноте за его спиной угадывались другие, бредущие державно, как богатыри за Черномором.

- Ты че тут делаешь? - поинтересовался грабитель. - Кошелек или жизнь.

Он протянул грабителю купюру в пять тысяч.

- Пять тысяч смысла? - удивился грабитель. - Ребята, это бессмысленно. Пошли искать следующего.

И грабители ушли вглубь и волны расступились, принимая их.

После всего пережитого он заболел. Болезнь выражалась в набухании ушей и, как сказали врачи, неизбежно оканчивалась смертью. Только в прошлом сезоне полбольницы от этого премерло. Молитесь богу, помогает.

Он стал молиться богу, но уши продолжали набухать. Врачи, списав его в неизлечимые, больше не стеснялись и даже иногда щипали в его присутствии молоденьких практиканток.

- А, этот? Ничего, этот все равно помрет, - говорили они и глаза практиканток на мгновение становились удивленными, но, отметив бессмысленность человечка, возвращались в исходное состояние.

Однажды он чересчур перемолился и почувствовал себя хуже. Вначале появилось ощущение момента: все его органы чувств выпучивались, стараясь зафиксировать поперечный срез времени и протянуть мгновение как можно дольше. Уже через несколько минут он понял, что не выдержит - сознание стало туманиться от наплыва информации, высасываемой из пространства. Его глаза расширились до боли и уставились в одну точку. Потом он почувствовал озноб и озноб плавно перетек в беспричинный страх. Беспричинный, но определенный - это был страх высоты. Он ощутил комнату как шаткую картонную коробку без дна и крышки, с дырами в стенах, которая, подрагивая, медленно поднимается - земля ещё достаточно близко, чтобы разглядеть детали и уже достаточно далеко, чтобы каждый метр отдаления означал лишнюю снежинку холодного ужаса. Он вцепился в раму кровати. Два стакана на подоконнике задребезжали, задребезжала и люстра.