Шайтан-звезда (Часть 1)

Глыба поползла, покачнулась на пороге пещеры - и с грохотом низринулась вниз, поднимая пыльный след.

Путь был открыт!

Джйран немного посидела на полу, тяжело дыша, потом неторопливо встала, взяла кувшин с узелком и ступила на порог.

Действительно, к отверстию подходила боковая тропинка, и спуск был опасен только в самом начале, а дальше росли кусты, за которые можно было хвататься, и вдали виднелась ведущая к горам дорога, и по ней можно было добраться до придорожного хана, или до оазиса, или до колодца, где останавливаются караваны!

Джейран быстро спустилась к кустам, чуть не попав при этом в неглубокую расселину. Сев на краю, она стала размышлять, намного ли сократит себе путь, если спрыгнет вниз. И тут она услышала мужской голос.

- Эта распутница заблудилась в пещерах, о аль-Абдар, и нет нам нужды выезжать на дорогу.

- Нас никто не увидит здесь, о дядюшка, - отвечал другой, - а госпожа не стала бы посылать за нами, если бы твердо была уверена, что эта развратница пропадет в пещерах.

- Просто никто не прошел эти пещеры полностью, и не узнал всех их секретов, и не затягивай свои разговоры, о ослиный хвост! Если есть два выхода из долины, то может быть и третий. А когда эта распутница доберется до города и расскажет о том, где она побывала, - ты будешь благодарен палачу, если он всего-навсего повесит тебя! Мы должны найти ее, отрубить ей голову - и в этом будет наш отдых от ее зла!

* * *

- Мы не видели никаких караванов, возглавляемых женщинами, о господин, сказал мужчина средних лет, которого Джабир аль-Мунзир обнаружил на краю маленького поля, где пшеница, казалось, была при последнем издыхании. Здесь не проходят караванные дороги. Но совсем недавно, когда я только начинал сев, ко мне подъехал человек на хорошем верблюде, сопровождаемый невольниками. И назвался он купцом, торгующим медной утварью. Он искал жену, которую у него, как он сказал, похитили и повезли вон туда. И он тоже расспрашивал о небольшом караване, который принадлежал женщине средних лет.

Земледелец показал рукой в направлении далекой горной гряды.

- Откуда он знал это? - спросил аль-Мунзир.

- А разве я должен был задавать ему вопросы? Он заплатил мне два дирхема за то, чтобы задавать вопросы мне, о господин, а не самому их выслушивать.

Поняв намек, аль-Мунзир достал деньги и, наклонившись с коня, протянул их мужчине.

- Клянусь Аллахом, ты дал мне десять дирхемов! - воскликнул тот.

- Значит, я могу задать тебе впятеро больше вопросов, чем купец, усмехнулся аль-Мунзир.

- Из всех сыновей арабов, что когда-либо садились на коня и подвязывали к ноге копье, ты - наилучший, - убежденно сказал земледелец. Меня зовут Хасан, и сам я, и моя семья - к твоим услугам, о господин. Как насчет того, чтобы поесть в моем доме?

- Я охотно отдохну и поем в твоем доме, о друг Аллаха, - сказав это, аль-Мунзир соскочил с коня и расправил помявшуюся фарджию. Вежливость не позволяла ему ехать верхом, когда человек, оказавший ему гостеприимство, идет пешком. Равным образом исконная вежливость жителя пустыни не позволила Хасану удивиться цвету лица аль-Мунзира. Этот всадник никак не смахивал на айара или простого разбойника, он был чисто одет на городской лад, говорил на прекраснейшем арабском языке - а до цвета его кожи пусть будет дело тем отцам и матерям, которые захотят или же не захотят отдать за него своих дочерей.

В селении, куда Хасан привел аль-Мунзира, хижины тесно жались одна к другой, как соты в улье, все они были высотой в человеческий рост, обмазаны глиной и кое-как побелены. Окон аль-Мунзир не увидел, но обнаружил нечто забавное - стены были изобретательно изукрашены большими и маленькими лепешками сохнущего на жарком солнце верблюжьего помета. Он же сох на крышах, выложенный в виде зубцов и башенок, так что каждая хижина походила бы на маленький замок, если бы не одно обстоятельство. Хижины соприкасались крышами, и выходило, что одна и та же крыша простирается на полдеревни, покрывая несколько улиц, каждая из которых шириной была в три, а то и в четыре мужских шага.

Селение было построено на берегу чахоточной речушки, по берегам которой лишь и разрослась молодая свежая зелень. А во все стороны от этого оазиса, за маленькими полями, тянулись одни пески и камень, поросшие кое-где серыми метелками, похожими на полынь.

Проходя следом за Хасаном по узкой улочке к его дому, аль-Мунзир слышал за своей спиной встревоженные голоса девушек и женщин. Он расправил прямые плечи и приосанился - пусть поглядят, ибо таких плеч, такой широкой груди и такого узкого стана, а также такого великанского роста они здесь не скоро еще увидят. Аллах свидетель - во всех своих бедствиях аль-Мунзир сохранил некоторую гордость своим сложением, достойным древних воителей, да и как было не гордиться, раз сам аль-Асвад, будучи ниже на целую голову, им восхищался?

Угощение оказалось самым простым - ячменный савик во всех возможных видах, и в похлебке, и запеченный, а также гороховая похлебка и сухие фрукты. Но пища была вкусной и горячей, за что аль-Мунзир возблагодарил Аллаха.

За едой он не задавал Хасану вопросов, зная, что тот и сам скажет все, что знает, после трапезы. Так и вышло.

- Наши дети ходят собирать верблюжий помет за фарсанг, а то и полтора фарсанга от деревни, - сказал Хасан. - Ты видишь, господин, что мы только его и кладем в очаги, у нас нет здесь дров и хвороста, но, благодарение Аллаху, верблюжьего помета хватает. Там проходят караванные тропы, и дети знают, где бывают стоянки, и обходят колодцы. Но уже несколько лет мои сыновья приносят топливо из одного места, куда мог бы забрести только христианский отшельник, а они выискивают такие углы, куда правоверный без большой нужды не пойдет и не поедет.

- Что же это за место, о Хасан? - спросил аль-Мунзир, не торопя рассказчика, давая ему говорить так, как ему приятнее.

- Те горы, которые видны с моего поля, о господин, - горы неприступные, и лазить по ним стал бы лишь бесноватый, хотя там, наверно, и есть какие-то тропы. Караванные пути на протяжении целого фарсанга проходят мимо их подножия, и там есть небольшой колодец с каменной бадьей, чтобы поить животных, поэтому дети ходят туда и знают там все окрестности. А добираются дети обычно до Черного ущелья, хотя караваны проходят стороной от него.

- Должно быть, это очень узкое ущелье с высокими стенами, предположил аль-Мунзир.

- Да, его потому и прозвали Черным. Кроме того, в него невозможно войти, потому что из него вытекает быстрая река с порогами, настолько сильная, что тащит за собой камни и крутит их, как пучки шерсти. У нее нет берегов, о господин, стены ущелья встают прямо из воды, поэтому никто и никогда не поднимался вверх по течению и не рассказал, каковы ее истоки. Дети иногда доходят до этой реки и возвращаются обратно с верблюжьим навозом, потому что раз в месяц или даже чаще кто-то устраивает стоянку на берегу реки, у самого входа в ущелье, и разводит костер, и готовит пищу. Зачем это делается - знает лишь Аллах великий. Может быть, караван, который ты ищешь, оставил следы на том берегу?

- А купец, ты говоришь, уехал к тем горам и не вернулся? - переспросил аль-Мунзир.

- Я не хочу сказать ничего дурного, о друг Аллаха, но мы его здесь больше не видели.

- Говорил ли ты ему про стоянку на берегу?

- Нет, но я предупредил его, что в горах стоит крепость горных гулей.

Джабир аль-Мунзир усмехнулся.

- Что делать гулям в таком уединенном месте, о Хасан? - спросил он. Они ведь злодействуют там, где ходят караваны, и заманивают путников, и пожирают их, и только одно непонятно - как люди потом узнали, что их пропавшие товарищи съедены? Ведь не было случая, чтобы гули вернули родственникам обглоданные кости.

- Не смейся над такими вещами, о господин, - вполне серьезно попросил Хасан. - Во-первых, караваны у подножия гор все же проходят. Во-вторых, гулей видели на вершинах и крутых откосах. И оказалось, что среди них есть и женщины, и мужчины. Я сам раньше думал, что гули - это женщины.