Седьмое пришествие

Нет, разумеется, этого он не сделает. Мысли, обрушившиеся на него, тут же умчались прочь, но Солон испугался. Значит, завтра страх может толкнуть его на непоправимый поступок… Да и зачем он нужен будет здесь один? Трясущимися руками Солон вынул из-под шкур лучевой карабин. Одно движение пальцев, и оранжевый кристалл выдран из гнезда и заброшен в середину пещеры между спящими. Теперь грозное оружие, так часто спасавшее племя от хищных зверей, бесполезнее дубинки самого плохого охотника.

Живы ли другие племена – те, кого некому было оберегать? Каждый раз, как племя разрасталось и в радиусе двух дней пути на всех не хватало добычи, вспыхивали раздоры – и часть людей уходила. Уходили не оглядываясь, с глухим ворчанием, загнав в середину женщин и детей. Сколько раз уже было так, Солон не помнил, но ни разу никто не вернулся. Интересно, как шло их развитие?

И вдруг он понял: так же. Точно так же. Он ничего не дал племени, не мог дать. Напрасной была его жертва – мучительное существование интеллектуала среди угасающего разума. Он не мог их спасти, потому что они не могли погибнуть.

Это открытие ошеломило его, но тут же наполнило торжеством. Ради такого прозрения стоило жить десятки тысяч лет! Бийрин не мог предвидеть всего: они заполнили опустевшее место в биосфере планеты, потому что другого пути не было. И дело тут не в неандертальцах. С ними было бы то же самое, хотя, может быть, две цивилизации в невольной конкуренции эволюционировали бы гораздо быстрее. Просто высокий интеллект не может существовать в первобытных условиях, если не вооружен машинами и приспособлениями, облегчающими жизнь. Он должен либо погибнуть, либо приспособиться. И он приспособился: оставил только то, что необходимо, чтобы выжить. Ничего лишнего. И, опустившись до уровня биосферы, слившись с ней, организм эволюционирует вместе со всем окружающим. Сейчас как раз переломный момент. Люди кончили долгий путь деградации и снова начали подниматься вверх. Тому порукой – его завтрашняя смерть. Он уже мешает племени, невольно пытается вести не по тому пути, который начертала эволюция. И люди почувствовали потребность жить самостоятельно. А первое, что делают в таких случаях, – убирают с дороги старые авторитеты. Происходят качественные изменения в племенных отношениях. Шаман Иор и его сын… До этого мужчины не только не обращали внимания на своих детей, но даже не знали их. Все дети в племени были общими. И вдруг у мужчины что-то зашевелилось в сердце, заговорил голос крови. Мужчина отличил своего сына. Племя стало распадаться на семьи. Начался процесс, который через тысячи лет приведет к государству.

Так можно ли упрекать опустившихся до первобытного уровня потомков? Ведь он сам, впитавший все знания старой мудрой цивилизации, сейчас чувствует себя невежественным дикарем перед законами и загадками эволюции. Недаром древние мудрецы утверждали, что путь к истине бесконечен. И если бы не этот жестокий, бессмысленный поступок с неандертальцами, Солон умер бы с безмятежным сердцем. Но тут же он невольно усмехнулся, подумав, как будут удивляться потомки через необозримую толщу лет, когда, откопав доисторические стоянки, обнаружат, что более древние племена стояли на более высокой ступени развития, чем молодые. И как, предположив, что человек произошел от обезьяны, будут тщетно искать недостающее звено – и не найдут. И как, введя в компьютер данные и о планете, и о живых существах, ее населяющих, получат ошеломляющий ответ, что такого изобилия жизни на этой планете естественным путем развиться не могло. Какие, должно быть, появятся забавные гипотезы, чтобы объяснить эти парадоксы! Докопаются ли они до истины?

Очевидно, докопаются. Ведь им предстоит вернуть то, что вынуждены были потерять предки, включить в работу все до одной клетки мозга. И тогда они опять научатся рассчитывать относительную вероятность тех или иных событий, запоминать навечно все, что хоть раз видели или слышали, мгновенно производить математические действия с любыми числами и, наконец, летать… Вернее, перемещаться в пространстве путем переориентации молекул тела в гравитационном поле планеты. Эта способность быстрее всего утрачивается организмом, но память о ней живет долго. Еще и сейчас некоторые из этих дикарей летают во сне. Но сколько тысячелетий пройдет, пока сны станут явью! Потерять было легко, гораздо труднее – восстановить.

…Пламя костра рванулось к потолку, развернулось гигантским веером и розовой колышущейся стеной надвинулось на Солона. Это уже не пламя, это рассвет над Зегверой. Те непередаваемо нежные краски, которые льются по утрам на планету в конце жаркого периода, когда на небе все еще остаются два солнца, но они уже не поднимаются высоко над горизонтом, и прозрачные шарики росы не испаряются сразу, а долго сверкают на траве. Родная планета, не разорванная страшными силами тяготения двух звезд на безобразные куски, кувыркающиеся в черном космосе, а прежняя прекрасная Зегвера снова под ним. И он летит над ней навстречу заре, молодой и полный сил, как когда-то.

Он спешит. Его ждут. Ждут с нетерпением те, кого он оставил так много лет назад, – жена, дети, мать… Время сошлось, закольцевалось в пространстве, снова и снова возрождая всех, кто жил, и все, что ушло. Ибо время – это начало и конец всего сущего, из него все рождается, и в него все уходит… Внизу проносятся обширные плоскости гидропонных полей, ниточки рек, островки селекционированных рощ. Вдали синеет заповедный пояс – кусок первозданной природы, где человек не вмешивался в ход эволюции. Здесь интернаты для дошкольников. Дальше, дальше… Город. Пронзающие облака здания, выше любой из оставшихся гор, ввинчиваются в небо строго ориентированными плоскостями. Сотни тысяч ячеек-квартир лепятся на плоскостях, и каждая открыта свету и воздуху. Но это не его город, тот дальше, гораздо дальше. Надо прибавить скорость. Солон напрягает волю, но что-то мешает ему. Черная туча встает на горизонте и мчится навстречу, еще издали обдавая леденящим ветром. Туча окутывает его мраком, ветер тащит назад, опрокидывает, прижимает к земле. Последний луч света раскалывает мрак, и Солон видит вдали знакомые, такие родные лица. Они тоже заметили его. С радостным криком устремляется он к ним, но луч растворяется во мраке, и безжалостный ветер швыряет его в бездну.

Он открывает глаза и не может понять, сон это был или последняя вспышка умирающего организма вернула на миг былое могущество и он впрямь пропутешествовал в обратном течении времени на родную планету. Но ему не дают долго раздумывать. Заслоняя пламя костра, плотной стеной стоят охотники. Грязные, бородатые, как валуны, поросшие мхом. Они опираются на тяжелые дубины, и лица их торжественно-угрюмы. Впереди рыжий Иор. На мгновение Солон ужасается тому, что сейчас произойдет, но только на мгновение. Его путь окончен. Потомки космонавтов нашли свой поток в реке эволюции, и тянуть свое существование дальше было бы предательством по отношению к тем, чьи погребальные костры потухли давным-давно.

– Ты умрешь, – сказал Иор, и голос его гулко прокатился под сводами пещеры. – Ты умрешь, потому что ты много ешь и ничего не делаешь. Ты не можешь догнать оленя, не можешь выследить и убить кабана, а можешь только есть их мясо, отнимая пищу у молодых и здоровых. Ты даже не можешь соскрести жилы со шкур, как это делает любая женщина.

Он говорил громко, почти кричал, срываясь на визг, поминутно оборачивался к остальным, и охотники мрачно кивали.

"А ведь он боится, – догадался Солон. – Боится, потому и кричит, подбадривая себя". Он решил потянуть игру. Какое имеет значение, если он умрет чуть-чуть позже?

– Зато я много знаю, – возразил он.

– Ты ничего не знаешь, – загремел Иор. – Не знаешь, как пахнет олений след и как надо рыть ловушку для медведя. Ты знаешь только слова, которые как вода: протекают – и следа от них не остается. Не ты сотворил землю, леса и зверей. Жалкий старик с длинным языком! Это сделал добрый Котири. Солнце приходило столько раз, сколько пальцев на руке и еще один палец на другой руке, и Котири сотворил сначала свет, потом землю, потом деревья…