Должник

Отныне он обречен жить, жить и помнить.

Все остальное было так, как он рассказывал Лукьянцевой.

Подошел его троллейбус. Маликов поднялся в салон. Он сел рядом с полной женщиной в коричневом пальто и вязаной шапочке, обтягивающей голову.

По-прежнему беспокоила боль в сердце. Маликов сунул руку за пазуху, прижал ослабевшую ладонь к груди и ощутил частые неровные толчки. Он закрыл глаза и остался наедине с болью.

Троллейбус неторопливо катил от остановки к остановке, а боль становилась нестерпимой. Маликов сжимал зубы, чтобы не стонать. Левая рука казалась чужой, непослушной. Холодная испарина проступила на лбу. Обрывки мыслей мешались в голове. Сквозь пелену полузабытья он понимал только, что необходимо принять еще нитроглицерин - и немедленно на воздух. На следующей остановке.

Он распрямился, чтобы достать пробирку с таблетками. Все поплыло перед глазами, слабость не дала удержаться прямо, и он медленно повалился на плечо соседки. Троллейбус покачивало, и вместе с ним, то приближаясь, то отдаляясь, весь мир уплывал в темноту. Маликов задыхался, в горле громко клокотало. На лбу дрожали крупные капли пота.

Женщина скорчила брезгливую гримасу и раздраженно отпихнула его. Маликов как бы издалека услышал:

- Нажрался, черт старый!

- Не пил, нет, - сдавленно пробормотал он. - Сердце...

Мужской голос проговорил над ним:

- А ведь и верно, плохо человеку. Смотрите, какой бледный. Эй! Держись, не падай, дед... Водитель! Остановите троллейбус! Человеку плохо!..

Очнулся Маликов в машине "скорой помощи". Он лежал на носилках. Рот и нос закрывала упругая треугольная маска. Маликов вдыхал прохладный попахивающий резиной и пылью газ. Боль отпустила. Маликов чувствовал себя сонным, вялым. Над ним то появлялись, то пропадали, будто в расплывающейся пелене, женская и мужская фигуры в белых халатах.

- Пришел в себя, - сказала медсестра.

- Вижу, - отозвался врач. - Давление?

- Сто десять на семьдесят.

- М-да... Неважно поднимается. Вот что, сделай ему еще один. В той же дозировке.

Скосив глаза, Маликов увидел в руках медсестры шприц. Он терпеть не мог уколов. Стиснул зубы. Укол в руку...

Врач снял маску с его лица. Маликов хотел приподнять голову, но твердая ладонь мужчины легла на холодный липкий лоб, прижала голову к жесткой подушке.

- Лежите. Вам нельзя двигаться.

- Куда меня? - спросил Маликов слабо.

- В больницу, разумеется.

- Инфаркт?

- Разговаривать вам тоже не следует, - уклонился от ответа врач.

"Не хочет огорчать", - равнодушно подумал Маликов.

Машина замедлила ход, плавно развернулась и встала.

- Приехали, - сказал врач с облегчением. - Ну, уважаемый, сейчас за вас как следует возьмутся.

На какое-то время Маликов впал в полубеспамятство. Он не осознавал, что происходило вокруг, и не мог определить, что ему чудится, а что совершается на самом деле.

...Приемный покой... Маликова перекладывают с носилок на каталку и везут по длинному пустому коридору. Перед глазами проплывают одинаковые плафоны на потолке. Гремят металлические двери лифта, гулко, резко, как беспорядочные выстрелы. Маликова вкатывают... в лес. Он просыпается с тяжелой головой и пересохшим ртом. Дико оглядывается. Где он? Что это?.. Он скрючился в каменном гроте. Ноги заледенели в сапогах, набухших за ночь от воды. Затекшие руки - на автомате. Ах да! Он вспомнил: бежал вчера с позиций, затем ночевка в гроте у источника... Бежал. Трус! То, что за это ему полагается расстрел, теперь не имело никакого значения. Пусть. Он заслужил. Предназначенная ему пуля ждала его еще вчера, там, в русле высохшей реки. Хуже другое. Хуже и страшнее. Вечный позор предателя и труса. Вернуться? Поздно! Он передвинул автомат за спину, нагнулся и зачерпнул воды. Два глотка шершавыми губами. Остатки плеснул в лицо, растер рукавом. Продрался сквозь колючки и сел на траву возле ручья. Что же теперь? Он посмотрел на свое отражение в прозрачной лужице у скалы. Искупить. Ценой жизни. Конечно, ценой жизни. Но чтобы и фашисты дорого заплатили. Своими жизнями... Маликов закрыл глаза и вспомнил свой тяжелый сон в гроте... Его поднимают в лифте. Потом везут по коридору. Это больница. Плафоны освещают потолок и коридор приглушенным светом. Он болен - сердце, инфаркт... Но откуда он все это знает?.. Слева темные окна, справа двери палат, двери с цифрами. Мимо проплывает пост дежурной медсестры, освещенный настольной лампой. Стеклянный шкафчик с медикаментами. В металлическом стерилизаторе кипит вода. Специфический больничный запах здесь сильней. Остановка. Распахивают белые двери. Вкатывают в палату... Маликов думает: надо немедленно идти к сторожке лесника. Если немцев там нет и лесник еще жив, он выведет на своих. Нет, не на его отряд. Не сможет он смотреть ребятам в глаза... По ту сторону гор действует отряд Иванченко. К нему надо присоединиться. И жизни не жалеть, не щадить. Ни к чему она теперь... Но нет, все это - в прошлом. Сейчас - палата. Кровать здесь одна, посередине. Вокруг много всяких аппаратов. Маликова раздевают, перекладывают на кровать. Новые лица. Стены выкрашены зеленой краской... Деревья, кустарник. Живые зеленые стены по сторонам, пронизанные яркими лучами, в расплывчатых пятнах света, - они колеблются под лесным слабым ветерком... Скоро должна показаться сторожка. Надо быть начеку... быть собранным, но так, чтобы сердце не заболело снова. Врач из отделения командует: "Подключите кардиомонитор. Готовьте смесь". Маликова опутывают проводами. В штатив у изголовья вставляют большую бутылку с жидкостью. Мягкая прозрачная трубка свисает вниз. Опять укол - в сгиб левой руки. "Запишите его в журнал, говорит врач. - Вот паспорт..." Вокруг сторожки - ничего подозрительного. Из покосившихся дверей показывается сутулый лесник, ополаскивает миску и сливает из нее воду под бревенчатую стену. Маликов выходит из-за дерева и решительно шагает к избушке...

- Выпивали? - спрашивает врач.

- Нет.

- Волновались?

- Немного, - отвечает Маликов, поколебавшись. - Встретил знакомую. Юных, как говорится, лет.

Немного спустя в палату вошла медсестра. Она заметила напряженный взгляд старика и сказала: