ЧИСТАЯ ПРАВДА (ЛЁЛИК)

– Понимаешь, Крэг, теперь Поселок не просто место, где мы отдыхаем и меняемся собранными вещами, теперь он – организованное независимое поселение! И каждый его постоянный житель имеет карточку гражданина независимого поселения, а остальные должны получать временные регистрационные свидетельства…

– Кто все это придумал?!

– Совет независимого поселения.

– Чего-о?! – встрял Бородавочник. – Какой еще совет?! Кому он советует? И вообще…

– Заткнись, а? – ласково попросил я. – Так что это за совет, Баламут?

– Его Илья Иванович учредил! – с уважением в голосе сказал Баламут. – Чтобы, значит, жизнь у вольных собирателей лучше стала, интереснее. Порядку же никакого! Вещи тащат – кто во что горазд, никакой системы, никакого учета. На складе вообще черт ногу сломит! Один Мироныч за всех отдувается, а он инвалид по профессии…

– Как это?!

– Ну, как получивший травму на трудовой стезе, он имеет право на заслуженный отдых, – Баламут дикими глазами уставился на меня. – Крэг, чего это я сказал, а?

– Все нормально, ты просто на солнце перегрелся, – поспешил я успокоить парня. – Так как же нам все-таки в Поселок пройти?

– Ладно уж, так идите! – махнул рукой Баламут и слез со шлагбаума. – Щас открою.

– А если не «так»? – все же поинтересовался я.

– Ну, вообще-то сбор таможенный положено брать…

Бородавочник выбросил окурок и не удержался, спросил:

– Это еще что?!

– Каждый, желающий попасть в Поселок, должен без-воз-мезд-но, – старательно выговорил трудное слово Баламут, – передать в пользу Совета какую-нибудь из найденных вещей.

Бородавочник присвистнул и заявил:

– Ни фига себе, лихо придумано! И что я лично должен отдать?

– Да вот, – Баламут вытащил из кармана вчетверо сложенный листок, – есть ежедневно обновляемый список. Здесь указано то, что уже имеется у Совета. Чтобы не повторялось…

– Интересно, – хмыкнул я, пробежав список глазами, – это нужно каждый раз вносить, как приходишь в Поселок?

– Наверное, – пожал могутными плечами Баламут. – Да, ладно, проходите…

– Нет уж, мы друзей не подводим! – я решительно скинул рюкзак и распустил ремни. – Держи.

– Что это? – Баламут равнодушно покрутил в руках блестящую коробочку со множеством отверстий и кнопок.

– Машинка для выдавливания прыщей. Сделано в Атлантиде.

Бородавочник покосился на меня, вздохнул и извлек из-за пазухи необычную восьмигранную бутылку с изогнутым как у кальяна горлышком.

– Вот, от себя отрываю! – страдальчески морщась, заявил он. – Фляжка-самобранка!

– Чего-о?! – поразился Баламут.

– Самонаполняющийся сосуд, – пояснил я. – Вот тут кнопки сбоку, видишь? Белую нажимаешь – в бутылке молоко появляется, синюю нажмешь – вода будет…

– А желтую? – оживился Баламут.

– Чай получишь, – буркнул Бородавочник, – с лимоном.

– Красную?

– Это подогрев…

– Где тут коньяк или пиво?

Водя пальцем по разноцветным выпуклостям, Баламут от азарта аж засопел.

– Только квас есть – коричневая, – в голосе Бородавочника прорезались тоскливые нотки. – Выпивки тут вовсе нет!

– Откуда вы ее взяли, Крэг?!

– Из летающей тарелки в море выпала, когда мы там с аквалангами ныряли.

– Ладно, теперь уж точно проходите! – повеселел Баламут. – И топайте сразу в Совет, на регистрацию. Он рядом с таверной «У Мироныча». Хильда этим занимается…

Полосатая лапа шлагбаума медленно приподнялась, открывая путь, и мы с Бородавочником дружно попылили вдоль пустынной улицы, плавно огибавшей холм, закрывавший от нас главное место Поселка – площадь торжища со складом и домами, принадлежащими трем старожилам: Миронычу, Баламуту и Аристотелю. Но если в первых двух жили именно Мироныч и Баламут, то в третьем доме давно уже никто не жил. А куда девался загадочный Аристотель, построивший его, никто не помнил. Более того, даже насчет личности этого парня было известно крайне мало – то ли философ, то ли строитель, то ли вообще инопланетянин, которого за бунт и инакомыслие высадили на первую попавшуюся планету, снабдив солью, мылом и портативным полевым синтезатором. По легенде именно Аристотель и построил первый дом-пристанище, с которого начался Поселок.

И вот теперь, едва выйдя на площадь, мы с изумлением увидели над крыльцом дома Аристотеля яркую вывеску «Совет независимого поселения вольных собирателей». Ниже и сбоку прилепилась табличка поскромнее: «Регистрационная палата. Прием заявлений ежедневно с 12 до 13 часов».

– По-моему, нам сюда, – сказал я, поднимаясь по скрипящим ступенькам на крыльцо.

– А может, не надо, Крэг? – Бородавочник опасливо покосился на вывеску. – Ну их к трилобитам!

– Хорошо, подожди здесь, – улыбнулся я, бросил ему рюкзак и толкнул тяжелую дверь.

Я оказался в большой, ярко освещенной прихожей, в которой было еще две двери. На той, что напротив входа, висела табличка «Председатель», на другой – «Регистрационная палата», а под ней канцелярской кнопкой пришпилен листок бумаги с надписю печатными буквами «Ya na obede. Hilda». Пожав плечами, я вышел на улицу и сел на ступеньку рядом с Бородавочником. Тот уже успел закурить папиросу и дымил ей с весьма озабоченным видом.

Последовав его примеру, я сделал несколько затяжек, а потом объяснил:

– Облом, напарник. Мадмуазель Хильда изволят обедать.

– Ну и… – обрадовался было Бородавочник, но тут же вновь посерьезнел. – Крэг, а может, нам тоже… м-мм, перекусить маленько?

– Мы же с тобой два часа назад по пол-фазана съели?!

– Я говорю, маленько…

– Вот проглот! Ладно, пошли к Миронычу.

Мы пересекли площадь и остановились перед знакомым, приземистым домом, на котором теперь тоже появилась кричаще-аляпистая квадратная вывеска «Таверна «У Мироныча». Слава времени, внутри никаких особых изменений не произошло. По-прежнему за широкой, отполированной до блеска локтями посетителей стойкой маячила кряжистая фигура хозяина, по-прежнему в большом полутемном зале было малолюдно, пахло яблоками, квасом и жареной картошкой.

Мы, как всегда, молча уселись за крайний слева от входа стол, а Мироныч, как всегда, ровно через минуту принес пару дубовых братин с душистыми шапками янтарной пены – квас у Мироныча отменный! Но едва мы сделали по первому глотку, как из дальнего угла раздался до боли знакомый голос:

– Клянусь времятрясением, это Крэг!

Я присмотрелся к приближающейся тощей фигуре и, не сделав второй глоток, в полном изумлении поставил братину на стол.

– Чтоб мне в межвременье провалиться! Вицли?!

– А то!

Вицли сложился как скорняжный метр, усаживаясь между мной и замершим столбом Бородавочником.

– Откуда ты свалился, старый лис? Тебя уже все похоронили! – я с радостью пожал сухую, но еще крепкую ладонь старого собирателя.

Вицли-Пуцли был живой легендой Поселка. Его привел Мироныч, подобрав полумертвого от голода парня на окраине опустевшего после эпидемии чумы средневекового Парижа. Поступок, прямо скажем, рисковый. Оба вполне могли застрять в межвременье – просто не пройти через Дверь. Но, как я позже понял, в этом случае также сработал закон о последствиях осуществления гипотетически невозможных действий: раньше никому из вольных собирателей и в голову не приходило, что подобное возможно. Тем не менее повторить опыт Мироныча никто так и не решился. Найденыш очень быстро оклемался и таскался за спасителем повсюду как цыпленок за курицей, а когда с тем случилась знаменитая неприятность в триасовом болоте, не кто иной как Вицли приперся в Поселок и поднял собирателей на спасение ветерана. Так и осталось загадкой для всех, каким образом необученный найденыш сумел открыть нужную Дверь, потому что еще раз проделать это он не смог. Группе добровольцев пришлось несколько дней прочесывать негостеприимный триас, пока они не нашли место, где можно было уловить легкую временную рябь, оставшуюся после Двери.

С того дня Вицли стал знаменитостью, а позже – настоящим вольным собирателем, рисковым и удачливым. Но год назад вдруг пропал. Его искали, даже обнаружили последнюю Дверь, в которую он вошел – Пекин восемнадцатого века, но дальше след оборвался…