Пропала Тишка

— Ничего, оклемается. — Рядом возник Вася и дал фефелу пить. Вася в свободное от ремонтов время помогает мне в уходе за животными и растениями. Они его любят.

Тишка спала в своей ямке и даже похрапывала. Судя по ее цветущему виду, ускорение она перенесла отлично. Мы разбудили ее.

В оранжерее дел оказалось не на один день: вьющиеся растения не очень пострадали, разве что размазались в кашу арбузы, но древовидные требовали большого лечения. На полу блестели лужицы воды, выжатой из впечатленцев пустотелых, а сами впечатленцы, непривычно плоские и вялые, подчищали лужицы, втягивая в себя воду. Мы с Васей засучили рукава, унесли в холодильник сломанный ствол говяжьего дерева и хрящевые сучья и вообще стали наводить порядок. Ну, а кто наведет порядок, если не мы с вами?

Ужинали мы, столик на двоих, на кухне, что возле оранжереи. Все были усталые и потому молчаливые. И хотя наедаться перед сном не рекомендуется, мы пренебрегли и ели сначала холодец с чесноком, потом борщ с говядиной и кашу гречневую с хрустящими шкварками. Запивали квасом. Капитан вдруг стал рассказывать, как в древности фантасты представляли себе межзвездные полеты.

— На звездолете бассейн с подсветкой и вышкой — это обязательно. Парк для прогулок и, знаете, пейзаж, уходящий вдаль. Вечером ты в смокинге с дамой. Ресторан: шашлык, семга и гляссе, везде хрусталь и золотые вилки. Приглушенная музыка. Дама хорошо пахнет. А мы едим и беседуем и в бассейне соревнуемся.

— Кто это мы?

— Мы! О нас так писали, — ответил капитан.

— Шашлык к празднику — это хорошо, — сказал Вася. — Но парк зачем?

— А чтобы ты с ума не сошел. Считалось, что в космос летят неврастеники, которых надо изящной жизнью отвлечь от мыслей о пустоте за бортом.

— Ага, — сказали мы на это. А что еще можно было сказать?

Тишка тем временем наелась каши и забралась в свое кресло слева от капитана. Он положил ей руку на голову, погладил. Каждая собака любит, чтобы ее гладили. Вопрос прозвучал неожиданно.

— Кто на собаку ошейник надел? — Капитан сдвинул в сторону тарелки и посадил перед собой Тишку.

Мы уставились на Тишку. Действительно, шею ее опоясывала повязка из белой под горностая шкурки с бантиком снизу. Капитан оглядел наши честные недоумевающие лица и стал белым, как сметана. Вася развязал бантик, пустил повязку по рукам.

Шкурка была мягкой и сшита чулочком, а вместо нитки жилка тоненькая и вышит рисунок — Тишка со свиноподобным в обнимку сидит. Тут нам совсем не по себе стало: получалось, что мы три земных месяца околачивались на Цедне, а главного не заметили. Главное же всегда и во веки веков — разум.

— Эстеты, — капитан гладил Тишку, речь его была отрывистой. — А вот для собаки все равны, что павиан, что свинья на паучьих ножках. Для Тишки тот, кто не несет угрозы, тот и хорош. А нам еще красоту подавай. В нашем понятии. А может, здесь слюни на пузе — самая красота и есть? И зря мы их своим пренебрежением обидели. Тех, кто так хорошо шкурки выделывает. Они ведь просто напрашивались на контакт. Для них-то мы, хоть и двуногие, хороши были… А вот Тишка с ними общий язык нашла, — капитан вывернул чулочек, оглядел аккуратный шов. — Тишке подарок сделали. Бантиком повязали… Это я не столько вас, это я себя больше казню.

— Капитан, а может, это не они, не эти… скользкие?

— Ну, мы ведь только с ними и избегали общения. Немелодично, видишь ли, кричат. Грубые, понимаешь ли, голоса у них. А ко всем остальным… — капитан ухватил за крыло увимчика, пролетающего над столом, оглядел его и пожал плечами. — Ко всем остальным со всей душой. Аж припадали. Радовались многообразию животных форм…

О том, чтобы вернуться, не могло быть речи. Мы знали, что на Цедну теперь полетят другие, свободные от эстетических предрассудков. Полетят обязательно, ведь разум так редок и всегда неповторим.

По возвращении на Землю наш отрицательный опыт на Цедне был всесторонне изучен. Проявление коллективного отвращения к непривычным для нас формам живого получило название Тишкин синдром, хотя Тишка как раз и не испытывала ни к кому отвращения или просто непрязни.

Я обрадую вас, сказав в заключение, что Тишка жила долго, пользуясь всеобщей любовью. В ней, как и в каждой благополучной собаке, мягко сочетались красота с добротой. Это так естественно — быть добрым, если ты не на привязи.