Предчувствие: Антология «шестой волны»

— В музей, — велел Ангел водителю.

Машина зачавкала по тающему снегу.

— Как быстро теплеет, — пожаловался он мне.

Я тоже хотел ему пожаловаться, но он предупредил меня. Он сказал: всё это из-за Океана.

Возле музея, очертания которого расплывались во тьме, собрались лоснящиеся автомобили, как морские котики на лежбище у скалы. Мы поспешили ко входу, поглубже запахивая пальто от ветра.

Открыв четыре двери, пройдя через три застеклённых тамбура, мы возникли в просторном ярко освещённом холле и отдали кому-то любезно подоспевшему свои пальто. Я заметил у лестницы женщину в узком блестящем платье, а рядом с ней невысокого паренька во фраке. Он всё тянул руки к горлу: бабочка душила его. Ангел подвёл меня прямо к этой паре и представил. Так я узнал, что парень с двумя макушками и беспокойной улыбкой — это Марк, художник, на чью выставку мы и явились. Женщина кивнула мне, сказала Ангелу, что мы знакомы. Тогда я узнал, что её зовут Валерия Юрьевна.

Позади них, на оттоманке, задвинутой в угол между стеной и лестницей, сидела Анжелка. Я сначала не увидел её, но Валерия чуть сдвинулась в сторону и скосила глаза в тот угол, чтобы обратить моё внимание на девочку. Анжелка крикнула: «Привет!» — и помахала рукой. Она снова показалась мне старше своих лет. Глаза у неё блестели, как они блестят далеко не от детских удовольствий, а белокурые волосы по-взрослому были собраны в пучок. Ангел легонько подтолкнул меня, и мы стали подниматься по лестнице в зал, увешанный картинами и заполненный нарядными людьми. Ангел сообщил, что мы опоздали и выставки не увидим — невозможно смотреть, когда вокруг толкотня и говор. Мы пристали к одному из кружков. Там рассуждали о том, чем лучше замазать двери и окна для защиты от надвигающегося Океана. Одна дама в брильянтах рекламировала масляную замазку. Во-первых, она водонепроницаема, а во-вторых, после отхода Океана легко снимется с оконных переплётов, в отличие от цемента или монтажной пены. Другие дамы, а также господа размеренно кивали головами. «А вы чем будете замазывать окна?» — спросила меня дама в брильянтах. «Ничем», — ответил я, услышал недоуменный ропот и краем глаза уловил иронично-одобряющую улыбку на лице Ангела. Самый молодой из господ, с кривым ртом, с припудренными угрями и при этом бледный, словно вампир, сказал что-то о Марке, я не расслышал. Кружок воспринял эту невнятную фразу, как хлопок стартового пистолета. Завязался разговор, в котором восклицания и междометия имели больше смысла, чем слова. Тем не менее мне удалось понять, что я нахожусь в обществе муз Марка обоего пола.

Стало скучно, я начал смотреть по сторонам и заметил Анжелку. В нескольких шагах от нас она рассматривала картину. Жёлто-оранжевый цвет пах навсегда потерянным солнцем и неодолимо притягивал. Светящийся человек вырастал на картине из темноты, закрывая лицо ладонью. Над его головой висела красная ветка. Ангел осторожно сжал мне руку и нахмурил брови. Я переспросил: «Да?» Никто не повторил вопрос, и я наобум ответил: «Нет». Почему-то все смутились. Ангел, мой спаситель, ловко извинился, откланялся и вывел меня из кружка… В толпе мелькнул Кеша Вирсавин. Он вспыхнул мне навстречу великолепной светской улыбкой, но заметил рядом со мной Ангела, сразу потух, затушевался в гуще фраков. В тот же миг толпа разом пришла в движение. Мы с Ангелом тоже придвинулись к подиуму, на который уже поднялись Валерия и Марк. Художник встал перед микрофоном. Он с ещё большим отчаянием тянулся к бабочке на своей шее, растерянно улыбался, потом сказал:

— Вот, — и неопределённо повёл рукой в сторону одной из стен. — Это я… Этим я… заслужил свой покой. Мне жаль…

Он запнулся. Толпа ждала. Тогда он махнул рукой:

— А-а, идём на банкет.

Раздались аплодисменты. Валерия шагнула к микрофону, склонила голову и объявила, что Марк считает свою выставку открытой. Потом поцеловала художника в щёку.

Пока я следил за действиями на подиуме, какая-то девушка, стоящая перед нами, всё время оглядывалась на меня и улыбалась. Толпа потекла в соседний зал. Улыбающаяся девушка, я, Ангел — тоже. Только на пороге я на минуту замер: длинный, как железная дорога, стол покрыт белой скатертью, по ней караваном движутся фарфоровые ладьи со снедью. Движутся на меня. Огибают острые вершины тёмных бутылок, трутся боками о соусники, пристают к фруктовым тропическим островам…

Я сел рядом с Ангелом, и он немедленно позаботился о моей тарелке. Мне захотелось помолиться перед едой, хотя не помню, чтобы я когда-нибудь делал это при жизни.

Мясо в розовых и атласно-белых прожилках растекалось по языку и разбегалось по телу до самых кончиков пальцев. На горизонте стола был произнесён тост. И я тоже выпил за Марка и глупо засмеялся, потому что прежде мне не приходилось так чувствовать каждую клеточку моего тела.

Сзади подошла Анжелка.

— Господа, — обратилась она, просунув голову между моим плечом и плечом Ангела, — пойдёмте со мной.

Мы, извиняясь, заскрежетали стульями и вышли вслед за порхающей Анжелкой. Она привела нас в комнату, тесно заставленную мебелью. Со стороны двери в ней был слышен шум банкета, а за окном урчал голодный Океан. Нам навстречу встала Валерия.

— Вот человек, которому я от отчаяния всё рассказала, а он этим не воспользовался, — громко объявила она и указала на меня.

Марк, избавившийся от душительницы-бабочки да и от фрака заодно, подошёл ко мне, пожал руку и остался рядом, продолжая засучивать рукава рубахи. Собственно, за этим занятием мы его и застали. Валерия отрекомендовала мне человека, сидящего в центре на диване: наш спаситель. Именно ему мы обязаны сегодняшним праздником. Спаситель — нескладный человек с редкой бородкой, несчастно свисающими усами и косящим взглядом — поднялся с дивана, глядя в сторону, пожал мою руку, пробормотал что-то невнятно и снова сел. Его рука напомнила мне тех мёртвых рыб из разбитого аквариума в моей ванной.

Анжелка попросила:

— Присаживайтесь, господа, — и заняла стул у самого выхода.

Я тоже сел на стул, лицом к окну. Ангел утонул в диванных подушках рядом со спасителем. Он положил ногу на ногу и тряхнул головой, откидывая набриолиненную прядь. Валерия сбросила туфли и забралась на диван по другую сторону от спасителя. На пол свешивался длинный хвост её блестящего платья. Она пригладила чёрные, стриженные под каре волосы и предложила мне место сторожа в музее. После моего недолгого молчания Марк, который так и оставался стоять, начал разводить руками, пожимать плечами и топтаться на месте, всеми силами пытаясь показать, как ему неловко. И что он, конечно, меня понимает…

— Не будь дураком, — сказала мне Анжелка.

Тогда я согласился. Ангел зааплодировал. Валерия перегнулась через мягкий диванный подлокотник и достала бутылку. Марк разлил вино по фужерам. Мы встали, чтобы выпить по глотку. Вино было сладким, как свежая малина.

Спаситель ушёл. Марк ушёл к гостям. Ангел вызвался привезти из дома мою одежду, потому что к обязанностям надлежало приступить немедленно. Анжелка тоже куда-то вышла. Мы остались наедине с Валерией. Именно тогда она предложила отказаться от отчеств. Она смотрела лукаво и, видимо, хотела мне ещё что-то рассказать, на этот раз не от отчаяния. Вот она взяла со стола мой фужер и уже поднесла его ко рту… Ха-а — дверь отворилась. Анжелка крикнула:

— За тобой приехал Юрий Валерьевич.

Валерия отстранила лицо от вина. Пройдясь по комнате и уперевшись бедром в подоконник, она потянула створку окна, выбросила туда фужер, закрыла створку и тогда ответила Анжелке:

— Скажи, что я иду.

— Ну так и пойдём, — возразила Анжелка.

Валерия послушно обула туфли, кинула мне «пока» и вышла. Проходя мимо Анжелки, она ласково щёлкнула её по носу. Анжелка показала мне на прощание язык, и я остался один на один с недопитым вином. Один с не случившимся брудершафтом. Один между дверью и окном. Один между говором банкета и океана. Я поглядел в тёмное стекло: там отражалась комната и человек во фраке.