Миры Филипа Фармера. Т. 11. Любовь зла. Конец времён. Растиньяк-дьявол

Вот тут-то сквозь шум воды он и услышал голос Мэри: «Хэл? Ты где?»

ГЛАВА 2

Сам не зная почему, Хэл секунду помедлил с ответом, но потом все же отозвался:

— Я здесь, Мэри.

— Ну конечно! Так я и знала, что ты там! Где еще ты можешь быть, когда наконец заявляешься домой!

Он понуро побрел в гостиную:

— Ты не могла бы умерить свой сарказм хотя бы в честь того, что меня долго не было?

Мэри была достаточно высокой — всего на полголовы ниже Хэла. Ее светлые волосы были гладко зачесаны, открывая высокий лоб, и собраны в тяжелый узел на затылке. Глаза у нее были светло-голубые. Черты лица были мелкими, но довольно пропорциональными, единственное, что ее немного портило, — слишком тонкие губы. Детали фигуры были скрыты от посторонних взглядов под мешковатой блузой с высоким воротом и свободной юбкой, достигающей лодыжек. Хэл и сам имел о ее фигуре самое общее представление.

— Вовсе это не сарказм, — ответила Мэри, — а констатация факта. Где же ты еще мог быть? Признайся сам, что, когда я прихожу домой, я всегда застаю тебя там, — она указала на двери неупоминаемой. — Да-да-да, когда ты не работаешь дома, ты всегда норовишь там спрятаться от меня.

— Какая трогательная встреча хозяина дома после его долгого отсутствия!

— А ты даже не поцеловал меня! — парировала она.

— Ах да. Это же мой долг. Как я мог забыть!

— Это не должно быть долгом, — насупилась Мэри. — Это должно приносить нам радость и удовольствие.

— Трудно получать удовольствие, целуя губы, которые тебя ругают.

К его удивлению, Мэри, вместо того чтобы взорваться, вдруг разрыдалась. Хэл почувствовал укол совести и постарался хоть как-то загладить вину.

— Извини, конечно, но ведь и ты встретила меня отнюдь не нежными объятиями. — Он привлек Мэри к себе и попытался поцеловать, но она демонстративно отвернулась. После короткой борьбы ему удалось-таки чмокнуть ее в уголок плотно сжатого рта.

— Не надо мне ни твоих извинений, ни поцелуев из чувства долга, — сказала она, вырвавшись из его рук. — Мне нужно, чтобы ты это делал потому, что любишь меня.

— Но я действительно тебя люблю, — повторил он слова, которые, с тех пор как они поженились, произносил уже по меньшей мере десять тысяч раз. Но даже для него самого это уже звучало неубедительно «Но я действительно ее люблю, — внушал он себе — Я обязан ее любить…»

— Вот ты и выбрал наилучший способ, чтобы мне это доказать!..

— Давай забудем все наши ссоры, — перебил он новую обличительную тираду жены, — и начнем все сначала. Прямо сейчас.

И, схватив ее в охапку, он принялся покрывать ее поцелуями куда попало. Но Мэри вырвалась и отскочила в сторону.

— Какого… Да что на тебя нашло? — растерялся Хэл.

— Ты уже раз поцеловал меня в честь нашей встречи. Этого достаточно. Сейчас не время и не место для плотских утех.

Он воздел руки к небесам.

— Мэри, о чем ты? Я так соскучился по тебе, что хотел расцеловать тебя, как только ты вошла, просто не сразу получилось. Но стоило поцеловать тебя на один раз больше, чем предписано, — и ты опять недовольна! Твоя беда в том, что ты понимаешь все предписания слишком буквально. А ведь Предтеча предостерегал нас от формального исполнения его наказов, он сам говорил, что обстоятельства порождают множество вариантов и модификаций, которые невозможно предсказать.

— Да, и еще он говорил, что мы должны остерегаться любых отступлений и извращений его законов. А если возникают сомнения, то первым делом их нужно обсудить со своим иоахом: только он сможет решить, насколько верносущно подобное поведение.

— Ага, прямо сейчас побегу звонить нашему ангелу-хранителю и просить у него позволения поцеловать тебя еще разок!

— Наконец-то ты высказал здравую мысль, — абсолютно серьезно сказала она.

— Великий Сигмен! — взорвался Хэл. — Я не знаю — плакать мне или смеяться! Но одно я знаю точно: я не способен тебя понять! И, наверное, никогда не смогу!

— Помолись Сигмену, — посоветовала она, — и попроси его даровать тебе верносущности. Тогда между нами не будет ни проблем, ни непонимания.

— Сама помолись, — огрызнулся он — Для скандала нужны как минимум двое. И вот тут мы идем с тобой на равных.

— Я буду разговаривать с тобой только тогда, когда ты успокоишься, — с достоинством заявила она. — А пока разговор закончен. Тем более что я еще не ужинала.

— Можешь вообще не обращать на меня внимания, — ответил он в том же тоне, — я буду слишком занят: мне нужно подготовиться к встрече с Ольвегсеном.

— Предвижу, у вас будет очень милая беседа. Да, кстати, ты мне так ни слова и не сказал о своей поездке.

Но Хэл промолчал.

— И нечего на меня злиться! — добавила она и вышла.

Хэл снял со стены портрет Сигмена и положил его на стул.

Потом выдвинул из стены проектор, вставил в него письма и включил его в сеть. Надев наушники и очки-расшифровщики, он с блаженной ухмылкой уселся на стул. Даже если Мэри заметит его лучезарную улыбку, она все равно сейчас не спросит о ее причине, но даже если и спросит — он вовсе не обязан отвечать. Тем более что признаться ей в том чувстве огромного удовлетворения, которое он испытывает, усаживаясь на портрет Сигмена, было просто немыслимо: она была бы ужасно шокирована или хотя бы постаралась притвориться таковой (он так и не научился отличать ее искренние порывы от искусственных). Но чувство юмора у нее просто отсутствовало. Так что говорить ей что-либо, что могло отрицательно сказаться на его МР, было чревато совсем не смешными результатами.

Хэл опустился на стул, поерзал, устраиваясь поудобнее, включил аппарат и сосредоточенно уставился на вспыхнувший на противоположной стене экран. (Мэри, не имевшая очков-расшифровщиков, видела там только белый световой квадрат.) Первым, что появилось на экране, был портрет Сигмена. С этого начиналось любое официальное письмо.

— Обратимся веем сердцем своим к Исааку Сигмену, на котором пребывает верносущность и от которого исходит благая истинная весть, — раздался в наушниках прочувствованный голос. — Да ниспошлет он нам, его последователям, благословение свое, и да поразит он безжалостно всех своих врагов, следующих за Противотечей, чьи деяния суть воплощение нешиба!

Голос на минуту умолк, чтобы дать возможность слушателю самому вознести молитву, а затем продолжил самым деловым тоном:

— Искренне верующий Хэл Ярроу! Предлагаем вам список новообразований, за последнее время вошедших в лексикон американоязычного контингента союза Гайяак. Номер первый.

На экране вспыхнуло слово: «Очкец».

— Это слово, появившись впервые в департаменте Полинезия, довольно быстро распространилось в департаментах Северной Америки, Австралии, Японии и Китая, однако оно до сих пор не встречается в Южной Америке, которая, как вы знаете, находится рядом с Северной.

Когда-то Хэла проста бесили подобные справки и сноски в официальных письмах, теперь же он просто рассмеялся: когда же они наконец поймут, что он — человек, получивший самое широкое образование, а не какой-то просто узкий специалист. А в данном случае подобная ссылка была просто абсурдом: даже полуграмотные представители низших слоев могли представлять себе, где находится Южная Америка, хотя бы потому, что Предтеча неоднократно упоминал этот континент в «Западном Талмуде». Правда и то, что учителя начальных школ, даже если сами и имели представление о его местоположении, то не слишком строго требовали от своих учеников знания того же.

— Слово «очкец», — продолжал диктор, — впервые было зафиксировано на острове Таити. Это, как вы знаете, остров, принадлежащий департаменту Полинезия, населенный выходцами из Австралии, колонизировавшими его после войны Судного дня. В настоящем Таити используется как военно-космическая база.

Первое время слово «очкец» использовалось как профессиональный жаргонизм космических исследователей и научных работников. Насколько мы знаем, первыми его стали использовать космонавты, что может привести нас к источнику его возникновения. После его появления оно стало настолько популярным, что представители гражданского флота попросили разрешения официально его использовать, но им было отказано, до полного выяснения корней.