Мортонит

Помощи не было. Многомиллионная столица штата Иллинойс в одно мгновение была изолирована от остального света. Сотни нитей, связывавших это второе сердце заокеанской республики со всеми ее городами и городами пяти частей света, лопнули мгновенно, разом, повергнув в изумление и суеверный страх озадаченный мир. Напрасно гремели звонки на междугородних телефонных станциях. Напрасно стрекотали телеграфные аппараты, напрасно ползла бесконечная, недоумевающая лента каблограмм. Напрасно пели во всех уголках земного шара антенны радио-станций, заклиная об ответе — эфирные волны бесстрастно пробегали над Чикаго, не пойманные никем, не расшифрованные, не превращенные в кричащие буквы человеческого ужаса и взвинченного любопытства.

Из ближайших городов выпускались экстренные поезда. Она добирались

до пораженной зоны и гибли, гибли просто и ужасно, как многие другие, как сотни других. Некоторые по нелепой случайности проезжали до Чикаго благополучно. Но в их вагонах сидели мертвые от испуга, застывшие люди, жалкие «спасители», жертвы человеческой привычки любопытствовать и помогать.

Уже к вечеру стали прибывать аэропланы. Они кружили над застывшим городом, и пилоты удивленно смотрели на пожары, на переполненные улицы. Затем они бодро нажимали на руль высоты, но, снизившись, застывали за рулем безжизненные, и освобожденные машины, повинуясь первобытной силе тяготения, камнем бросались вниз, в безумный город, разбивая свои корпуса о тела своих седоков, о крыши небоскребов и асфальт площадей.

Чикаго погибало, отрезанное от мира и лишенное помощи. Всполошенный мир с замиранием сердца ожидал развязки непонятной драмы. А виновник всего этого, гениальный химик и злосчастный изобретатель мортонита, Артур Мортон, умирал в нескольких милях от Чикаго под обломками Нью-Йоркского экспресса, который постигла участь всех других поездов, направлявшихся в этот роковой день в Чикаго.

Разбитые вдребезги вагоны, перевернутый локомотив, груды щепок, развороченные диваны, искривленные оси и раздавленные, измятые, разодранные тела пассажиров — вот что осталось от сверкающего роскошного Нью-Йоркского экспресса. По обе стороны полотна тянулась жизнерадостная, зеленая лужайка, над головой сверкало синее небо, а над жалкой кучей обломков, перемешанных с кровавым человеческим мясом, клубился синий дымок и не осевшая пыль, пахло кухней из исковерканного ресторана-вагона и нефтью из раздавленного бака. Была странная мертвая тишина, не слышно было ни стонов, ни криков о помощи, и оставшиеся в живых с невозмутимым спокойствием лежали, на трупах, под обломками, как если бы это было самое удобное ложе в мире.

Только в одном месте кто-то зашевелился, высунул руку из хаотической кучи и громко выругался. После некоторых усилий человек освободился от давящего груза и живо вскочил на ноги. Это был Тэдди Грэн. Он был цел и почти невредим. Шатаясь, с искаженным от страха лицом, с изумлением разглядывая ужасную картину разрушения, он озирался вокруг, потрясенный невыносимым, гнетущим безмолвием.

Неожиданно, у самых его ног раздался глухой стон, и уже через минуту Грэн раскопал под обломками своего учителя Артура Мортона, истекавшего кровью. У него были перебиты ноги и раздавлена грудь и из оскаленного рта текла тоненькая алая струйка. Но в глазах светилось сознание, и выражение ужаса и боли искривило его бледно-серое лицо.

Грэн вынес его на траву, и тут только оба они обратили внимание на других уцелевших пассажиров.

— Тэдди! — слабым голосом сказал Мортон: — посмотрите на этих людей — они поражены мортонитом. Вероятно, на заводе случилось несчастье. В Чикаго, должно быть, грандиозная катастрофа. Что я наделал! — Отправляйтесь немедленно в Чикаго, — продолжал, хрипя, умирающий: — немедленно сделайте все, что в ваших силах, чтобы помочь, успокоить, организовать…

— Я не покину вас, — хмуро сказал Грэн.

— Нет, вы сейчас же… Мы виноваты в этом несчастье… Я… Искупите хотя бы немного нашу вину… Оставьте меня… Я умираю. Там нужна помощь!

Мортон в самом доле агонизировал. Больше он не произнес ни одного слова. Грэм молча стоял над умирающим другом, и его бескровные губы кривились в нервной судороге.

Когда все было кончено, Грэм жалко махнул рукой, как человек, не умеющий плакать, и нетвердой походкой зашагал по сочной и безмятежной траве и сторону от полотна.

Был тихий, сияющий день. Солнце спешило к закату. В воздухе было разлито сонное спокойствие, и Грэн никак не мог примириться с мыслью, что где-то, совсем близко, в колоссальном городе, в дыму и тумане, видневшемся вдали, происходит нечто безумное и ужасное. Но когда Грэн пересек лужайку, направляясь к ферме, расположенной у шоссе, в полмили от места крушения, то первое же, что он увидел, заморозило в его жилах кровь и заставило отбросить все сомнения. На шоссе стоял небольшой грузовик, нагруженный мешками, и перед радиатором согнулся старик-фермер, ухватившись за рукоятку от магнето. Несчастный заводил машину в момент, когда произошла катастрофа.

Грэн с трудом оторвал его руку и отнес его, полуживого, в ферму. Внутри было несколько человек, застывших в разнообразных положениях, но даже Грэна, привыкшего ко всевозможным сюрпризам при его работе с мортонитом, передернуло от ужаса: на стуле сидела молодая женщина с ребенком на руках и маленький человечек лежал недвижный, судорожно обхватив губами сосок оголенной груди.

Грэн почувствовал легкое головокружение. Он пытался отнять ребенка от груди, но в глазах матери он прочел выражение такого страдания и ужаса, что оставил обоих в том же положении. Затем он неловко прошелся по комнате — конфузливый, беспомощный ученый, единственный живой человек в Чикаго, заброшенный иронией судьбы в этот ад.

— Не беспокойтесь! — сказал он хрипло, сам испугавшись своего голоса: — это пройдет. Вам ничего не сделается. Через четыре часа вы вновь выздоровеете.

Могильная тишина была ответом.

Тогда Грэн ринулся вон, на улицу, лихорадочно выкатил из сарая новенький форд и поехал в Чикаго.

Картины разрушения и неожиданные, сумасшедшие зрелища, бесконечное нагромождение ужасов и бедствий вскоре повергли его в состояние какого-то безразличного отупения. Местами было невозможно проехать из-за обрушившихся на мостовую зданий, из-за автомобилей и трамвайных вагонов, сгрудившихся в фантастические баррикады. Местами лежали целые кучи упавших, задавленных, свалившихся на ходу или выброшенных из надземного поезда людей, убитых и застывших. Часто вырывалось навстречу из домов или из опаленных, почерневших улиц воющее пламя. Едкий дым преследовал его по пятам, и тогда приходилось сворачивать, объезжать, чтобы опять наткнуться на пожарище.

Чем дальше он проникал в глубь города, тем более убеждался, что население Чикаго поражено все до последнего человека. Вначале он пытался что-либо сделать, успокоить, спасти от огня, вытащить из обломков, из смрада, но потом, не выдержав, махнул рукой. Он понял, что его усилия смешны и жалки в этом море несчастий.

Он видел, проезжая мимо кладбища, как хоронившие столпились у раскрытой могилы, уставившись и ее черную пасть. Он видел, как десятки людей с глупейшим видом пожимали друг другу руки в этом аду, не в силах расстаться. Он видел, как чистильщики сапог застыли с натуженными лицами над окаменелыми ногами прохожих в зеркальных туфлях. Он выдел многое другое, смешное и ужасное, и этот волшебный калейдоскоп под конец начинал сводить его с ума.