Кто не верил в дурные пророчества

Этим они и занялись. Когда минут через двадцать Ивакин снова подключил тридцать седьмую линию, голос Маркова иногда еще прорывался сквозь скрежет, но с каждой минутой все хуже:

– …Куда-то на юг… (неразборчиво)… бомбы, заправлялись – и теперь на Кельн, Мюнхен, раз в Милане бомби… (неразборчиво)… американцы были… (снова неразборчиво)… к востоку от цели, а мы совсем… (сплошной непрерывный скрежет).

– Про челночные полеты рассказывает, – прокомментировал Федорчук.

– Это как? – не понял Ивакин.

– В войну летали. Здесь загрузились, к примеру, пошли на цели в Германии. Там отбомбились – пошли в Англию. Там опять заправились, загрузились бомбами – опять на Германию, отбомбились – пошли куда-то в Италию. Там снова загрузились, а потом уже к нам. Югославия там каким-то боком к этому делу, не помню. Будет еще рассказывать, как они там, в Югославии, три дня сидели и пьянствовали.

– И не боится про это говорить! – поразился Ивакин.

– Да про те полеты весь город знает, – махнул рукой Федорчук. Ивакин снова переключил линии.

3

– Летали из-под Тихвина на "Ил-4", – рассказывал Марков. Профессор в это время потихоньку крутил ручку стоящего в буфете аппарата. Лампочка горела все ярче и ярче. – Если на Кенигсберг, Данциг или Берлин, то с дополнительными баками еще можно было вернуться. А если Гамбург или Бремен – уже никак, дальности не хватало. Уходили в Англию. Вернее, в Шотландию, там на севере был промежуточный аэродром, на нем дозаправлялись – и куда-то на юг, там какой-то городишка – не выговоришь название. Днем отдыхали, потом брали бомбы, заправлялись – и теперь на Кельн, Мюнхен, раз в Милане бомбили один завод. Оттуда уходили на Сицилию, там в это время американцы были… А немцы так и не поняли, куда мы уходим. Слышат – "Ил-4", поднимают истребители и ловят к востоку от цели, а мы совсем в другой стороне.

Завадский довернул ручку до упора. Лампочка теперь горела на пределе. Профессор закрыл дверцу буфета.

– На Сицилии снова день отдыхали, – продолжал Марков, – потом опять заправлялись, но брали уже не бомбы, а патроны, медикаменты, консервы – и домой. А это хозяйство сбрасывали партизанам в Югославии. Садились под Камышином или под Астраханью, оттуда к Тихвину – уже над своей территорией.

– И много было таких рейдов? – спросил Завадский.

– У меня шесть, а другие и больше летали. В последнем полете была история… Дали спецзадание: надо было сесть в Боснии, забрать какого-то партизанского генерала или как там его – в общем, большой чин. И этого чина привезти к нам, ему надо было в Москву. Погода как раз подходящая: низкая облачность, морось. Ну, сесть-то мы сели, а как взлетать – тучи пошли совсем низко, а там горы. А потом туман. Двое суток сидели, погоды ждали.

– Двое суток туман! – удивился профессор.

– Наоборот, – сказал Марков, – туман утром разошелся, а дальше два дня ясно. И ночь ясная. Лететь нельзя, немцы рядом. И нашим по радио не сообщишь, что из-за погоды сидим.

– Почему?

– Так немцы же! Перехватили бы, расшифровали… В общем, не стали рисковать.

– И что делали?

– Самолет замаскировали и сидели, ждали погоды. С партизанами сливовицу пили. Сливовица у них хорошая, только потом лететь было тяжело… Облака пошли во вторую ночь, уже после полуночи, поздно было, но мы поговорили между собой, с генералом этим – решили рискнуть. А были бы трезвые – не полетели бы… Линию фронта прошли уже при свете, тут-то на нас немцы и напали. Бортмеханик у меня тогда "мессера" сбил.

– Как это он сумел?

– Со сливовицы сильно маялся, не мог сидеть на своем месте. Он же как в консервной банке, не видно ничего. А тут поменялся местами с воздушным стрелком, там остекление, небо видно, вроде как легче. Ну вот, полегчало ему, он и заснул. Проснулся, когда эта заваруха началась, спросонья ничего понять не может. Стрельба, этот партизанский начальник открыл какой-то лючок, давай туда из своего "вальтера" стрелять. В стеклах полно дырок, а вокруг "мессер" ходит. Бортмеханик не сообразил, что у него пулеметы, схватил ППС›› – там в кабине ППС был. Высунул ствол наружу, где стекла не было, одной очередью весь магазин высадил – и сбил немца. Потом наши истребители подошли, отогнали остальных… Командир полка потом говорил, что собирался нас с бортмехаником за этот полет на Героев представлять и к внеочередным званиям. А когда узнал, в каком состоянии мы из самолета вылезали и почему бортмеханик оказался на месте воздушного стрелка, решил, что с нас Красного знамени хватит.

– А в каком состоянии?

– Собственно, почти в нормальном. Хмель-то вышел сразу, как "мессера" напали. А вот запах остался выдающийся. Это ж сливовица… Так вот меня и отстранили от этих полетов. На Данциг потом ходил.

– Володя, вы верите в предчувствия? – неожиданно и совершенно не в тему спросил профессор.

– Что? – не понял Марков.

– Предчувствие, внутренний голос или как там это еще называют.

Марков помолчал и ответил:

– Верю. Было несколько раз, когда этот самый голос мне жизнь спасал.

– А у вас нет предчувствия, что нас вот-вот арестуют?

Марков посмотрел на дверцу буфета. Завадский понял, покачал головой:

– Не слышат.

Марков снова помолчал и ответил:

– Есть, и очень четкое. Я даже спать ложусь – сую револьвер под подушку. Собственно, это не предчувствие. Я же вижу – народ от меня шарахается, как от зачумленного. И Лазарев летает с постоянным экипажем, а я все время с разными.

– Вам что, табельное оружие выдали в постоянное ношение? – удивленно спросил профессор.

– Револьвер-то? Это не табельный. Это я на Сицилии с одним американцем поменялся. Я ему – ТТ, а он мне – свой "кольт".

– А как потом объяснялись насчет пистолета?

– А война, Алексей Иванович, и не такое списывала.

– А под подушку зачем?

– Так они ж по ночам приходят. Отбиться, конечно, не отобьюсь, но хоть двух-трех гадов завалю. Может, даже насмерть… А у вас что, тоже предчувствие?

– Нет, Володя. У меня совершенно точные сведения. Надеюсь, вы не будете обижаться, если я вам не скажу, от кого они?

4

Завадского предупредил Емшанов. Сразу после обеденного перерыва он пригласил профессора сходить с ним в цех на монтажный участок, по какому-то вопросу. Проблема оказалась пустяковой, Завадский сильно сомневался, стоило ли из-за такой ерунды одеваться и выходить в метель, но на обратном пути Емшанов остановился у угла, где меньше дуло, придержал профессора за рукав и сказал ему:

– Алексей Иванович, мне точно известно, что Скворцов собирается арестовать вас с Марковым сразу после испытания вашей противорадарной установки. Точнее, после успешного испытания, – но я не сомневаюсь, что оно будет успешным. Вас обоих обвинят в шпионаже в пользу Англии. Маркова, возможно, также в пользу Югославии.

– Понял, спасибо, – ответил Завадский.

– Алексей Иванович, я могу сейчас организовать вам командировку в Ленинград. Там, я думаю, вы сумеете исчезнуть. Для Маркова я, к сожалению, ничего не могу сделать.

– Спасибо, Юрий Михайлович, не надо. Мы постараемся как-нибудь урегулировать этот вопрос, – ответил Завадский и пошел дальше, давая понять, что разговор окончен.