Экзальтированный

Джонни потоптался на крыльце, размышляя над тем, удастся ли пролезть через окно. Пока он думал, что-то случилось со ступеньками, и они стали скользкими, как зеркальный лед. Джонни покатился вниз, отмечая каждую ступеньку громким шлепком.

Джонни расстроенно поднялся. Так вот как обращается с ним единственный человек, которого он... Но, пришло ему в голову, если Мэтьюэн действительно свихнулся, то у него нет права его обвинять.

Следом за ними к особняку явилось несколько студентов. Они толпились перед домом – до тех пор, пока земля не заскользила под их ногами, словно на них вдруг оказались невидимые роликовые коньки. Студенты пытались подняться, падали снова и соскальзывали все ниже, потому что улица имела небольшой уклон. Постепенно внизу образовалась куча-мала, и им осталось лишь отползти на четвереньках подальше и заняться ремонтом порванной одежды.

Вскоре подъехала полицейская машина и попыталась остановиться, но ни тормоза, ни выключенный мотор ей не помогли. Машину занесло, стукнуло о бордюр и по инерции протащило по улице за пределы скользкой зоны, где она замерла. Полицейский – и не какой-нибудь рядовой, а капитан – выскочил и атаковал особняк.

Он тоже упал и попытался двигаться на четвереньках, но едва он отталкивался рукой или ногой, как они тут же проскальзывали. Это зрелище напомнило Джонни те усилия, с которыми червяки пытаются ползти по гладкому цементному полу обезьянника в зоопарке Централ-Парка.

Когда капитан полиции сдался и попробовал отступить, силы трения тут же вступили в свои права, но едва он поднялся, как вся его одежда ниже пояса, за исключением ботинок, мгновенно рухнула вниз и улеглась на асфальте кучкой ниток.

– Ей-богу! – воскликнул только что подошедший зоолог-англичанин. – Точь-в-точь одна из этрусских статуй!

– Эй, ты, – взревел капитан, обращаясь к Брюсу Инглхарту, – ради всего святого, дай мне скорее носовой платок!

– А что, холодно стало? – невинно поинтересовался Инглхарт.

– Нет, болван! Сам знаешь, для чего!

Инглхарт намекнул, что лучше будет использовать вместо передника форменный китель. Пока капитан завязывал на спине рукава, Инглхарт и Джонни изложили ему свою версию случившегося.

– М-м-да-а, – протянул капитан. – Мы ведь не хотим, чтобы кто-нибудь пострадал, а дом оказался поврежден. А вдруг у него есть чего похлеще, вроде лучей смерти.

– Не думаю, – сказал Джонни. – Он никому не вредит. Только шутит.

Несколько секунд капитан размышлял, не стоит ли позвонить в отделение и вызвать усиленный наряд, но мысль о славе, которой он покроет себя, в одиночку одолев опасного маньяка, оказалась слишком соблазнительной.

– Как же мы попадем внутрь, – сказал он, – если он может сделать все таким скользким?

Они задумались. Потом Джонни сказал:

– Можете вы рраздобыть одну иж дерревяшек с ррежиновой чашшкой на конце?

Капитан нахмурился. Джонни продемонстрировал нужные движения. Инглхарт просиял.

– А, ты имел в виду лучшего друга сантехника! Конечно. Ждите, я скоро. Попробуйте раздобыть ключ от входной двери.

Цитадель, в которой укрылся Мэтьюэн, штурмовали на четвереньках. Ползший в авангарде капитан прижал вантуз к нижней ступеньке крыльца. Если Мэтьюэн и смог уничтожить трение, то избавиться от атмосферного давления ему было не по силам. Резиновая чашка присасывалась, и полисмен подтягивал за собой Инглхарта и Джонни. Так, ступенька за ступенькой, они карабкались вверх. Наконец капитан намертво присосался к двери и втащил их всех за собой. Затем он вцепился в дверную ручку и открыл дверь ключом, одолженным у доктора Кука.

Возле окна стоял Мэтьюэн, скрючившись за аппаратом, похожим на теодолит. Он направил его в их сторону и что-то подкрутил. Капитан и Инглхарт, почувствовав, что к их ногам вернулось сцепление с полом, приготовились прыгнуть, но тут Мэтьюэн включил аппарат, и они полетели кувырком.

Оставшийся возле двери Джонни быстро нашел решение. Он лег, уперся ногами в дверную раму и оттолкнулся. Его тело мелькнуло по скользкому полу и обрушилось на Мэтьюэна и его аппарат.

Профессор прекратил сопротивление. Казалось, что все случившееся его лишь позабавило, несмотря на растущую на лбу шишку.

– Ну и настырные вы парни, – сказал он. – Кажется, вы собираетесь-таки засадить меня в сумасшедший дом. А я-то думал, что ты и ты, – он указал на Инглхарта и Джонни, – мои друзья. Впрочем, это все равно.

– Что вы сделали с моими штанами? – прорычал капитан.

– Да ничего особенного. Просто мой телелубрикатор нейтрализует межатомные связи на поверхности любого твердого тела, на которое падает его луч. Поэтому поверхность на глубину нескольких молекул переходит в состояние переохлажденной жидкости и остается такой, пока на ней сфокусирован луч. А раз предмет по поверхности переходит в жидкость, то возникает прекрасная смазка.

– Но мои брюки...

– Состояли из ниток, которые удерживались вместе силами трения, разве не так? У меня много изобретений вроде этого. Например, мой тихоговоритель и объемный проектор способны...

– Так вот как вы устроили фальшивый пожар и то чудище, что насмерть перепугало всех за обедом? – прервал его Инглхарт. – С помощью объемного проектора?

– Да, конечно. Точнее, потребовались два проектора, расставленные под нужным углом, и фонограф с усилителем для звукового эффекта. Отлично вышло, а?

– Но зачем, – взвыл Джонни, – ЗАЧЕМ вы это сделали? Хотите погубить швою каррьерру?

Мэтьюэн пожал плечами.

– Да кому она нужна? Чепуха, все чепуха. Ты бы понял, Джонни, будь ты в моем... э-э... положении. А теперь, джентльмены, куда вы собираетесь меня отправить? Где бы я ни оказался, я и там найду, чем поразвлечься.

Доктор Уэнделл Кук посетил Мэтьюэна на следующий день после его заключения в Нью-Хевенский госпиталь. В разговоре Мэтьюэн произвел впечатление вполне нормального человека и охотно признал, что все шутки – его рук дело. Он объяснил:

– Я окрасил ваши с Далримплом лица при помощи мощного игольчатого распылителя. Я его сам изобрел, восхитительная штучка. Умещается в ладони, а форсунка сделана в виде кольца, надеваемого на палец. Другим пальцем можно регулировать количество ацетона, подмешиваемого к воде с краской, это изменяет поверхностное натяжение раствора, а тем самым и положение точки, в которой струя разобьется на мельчайшие капельки. Я сделал так, чтобы струя распылялась перед самым вашим лицом. Ну и видик был у вас, Кук, особенно когда вы поняли, что у вас не все в порядке. Вы выглядели почти так же смешно, как и в тот день, когда я подменил ваши галоши своими с нарисованными ступнями. Знаете, вы всегда были надутым ослом.

Кук надул щеки и сдержался. В конце концов, этот бедняга – сумасшедший, а абсурдные выпады насчет Кука это лишь подтверждают.

– Завтра вечером Далримпл уезжает, – печально произнес Кук. – Он был весьма разозлен эпизодом с краской, а когда узнал, что вы теперь под наблюдением психиатров, то сказал, что ему здесь больше не для чего оставаться. Боюсь, что пожертвования нам не дождаться. До тех пор, пока вы не соберетесь и не расскажете, что с вами случилось и как вас вылечить.

Мэтьюэн рассмеялся.

– Соберусь? Уверяю вас, я сейчас целее, чем за всю свою жизнь. Я скажу, что со мной произошло, раз уж вы интересуетесь. Я ввел себе собственный препарат. Что же касается лечения, то я все равно бы ничего не сказал, даже если бы знал. Ни на что не променяю свое нынешнее состояние. Наконец-то я понял, что все на свете – ерунда, включая пожертвования. Теперь обо мне будут заботиться, а я займусь тем, что стану развлекаться так, как мне нравится.

Джонни весь день вертелся возле офиса Кука и перехватил президента, когда тот возвращался из госпиталя.

Кук рассказал Джонни обо всем и добавил:

– Кажется, он совершенно неспособен отвечать за свои действия. Надо будет связаться с его сыном и оформить его опекуном. А заодно решить что-нибудь насчет тебя, Джонни.