Искатель. 1977. Выпуск №3

И начали умирать первые «бессмертные». Жизнь на планете угасала.

Тогда Высший Совет собрал самых мужественных и опытных ученых. Оставалось только одно: обсудить будущее планеты после смерти последнего корианца.

Корианцы не одни во вселенной, рассудили ученые, умрут они, но не прекратится жизнь на миллионах обитаемых планет. Так пусть же иная, достойная цивилизация придет на Кори…

Итак, предстояло разработать меры по модернизации Кибернетического центра, создать автоматов-роботов, способных даже после гибели последнего корианца принять посланцев иной цивилизации, составить мнение о них и в случае удовлетворительного решения раскрыть им тайну Кори. Необходимо было учесть все варианты, принять во внимание любую ситуацию, в том числе и возможность прилета агрессивно настроенных пришельцев.

И ученые Кори принялись за последнюю в своей жизни работу…

Снова Шахбоз в узком прохладном коридоре. Льется неяркий свет, мерцают серые кубы.

— Выходит, когда вы отправили в космос первый сигнал, планета была уже мертва? — спросил он.

— Практически да. Оставались в живых к тому времени всего лишь несколько тысяч корианцев. Ко времени трансляции третьего сигнала умер последний.

Потрясенный Шахбоз долго молчал. Потом, обращаясь к ближайшему киберу, сказал:

— Когда вы засекли наш звездолет?

— В трех парсеках от Кори, — ответил голос откуда-то сверху, — там установлены наши сторожевые зонды. Когда же мы узнали, что ваш звездолет остался на орбите и к планете приближается планетолет, мы решили применить четвертый вариант. Он предусматривал посадку планетолета вблизи Кибернетического центра и доставку его экипажа в гипнотическом состоянии на главный пульт. Роботы, которых вы называли жуками, уничтожили часть леса, образовав круглую площадку, откуда они, расположившись в определенном порядке, посылали световой луч в направлении вашего планетолета. Вы засекли этот луч и повели корабль к кругу. На высоте пятнадцати тысяч метров у нас располагается ряд защитных слоев, каждый из которых способен экранировать тот или иной вид волн. Центр решил вам оставить радиосвязь, так как в противном случае вы могли бы изменить свое намерение совершить посадку.

Однако после посадки, получив необходимое для анализа количество информации, Кибернетический центр экранировал и радиоволны. Ему была предписана осторожность…

Центр правильно рассчитал, что пилот-разведчик окажется достаточно мужественным и умным человеком, чтобы в создавшейся обстановке покинуть корабль.

Посланец Земли! Изучив биоэлектрическое поле твоего мозга, проанализировав запись разговоров со звездолетом, а также твои эмоции при ознакомлении с историей гибели корианцев, Центр пришел к выводу, что цивилизация, пославшая тебя, гуманна и дружелюбна. Планета Кори будет принадлежать ей!..

Шахбоз молчал. Вдруг его пронзило острое желание увидеть последнего корианца.

И сразу же он как бы оказался в полутемном узком помещении. В мягком кресле сидел корианец. Лицо его выглядело молодо, и только безмерно усталые глаза выдавали тысячелетнюю тоску. Он смотрел прямо перед собой. Чувствовалось, что все в нем напряжено до предела.

Он вздрогнул, узнав, что остался единственным, живущим на планете.

Корианец вертел в руках какую-то коробочку, на которую Шахбоз вначале не обратил внимания. Корианец был бледным, губы его что-то прошептали, и он резко щелкнул переключателем на коробочке. Тотчас голубое сияние заполнило помещение. А когда оно рассеялось, на месте кресла не было ничего…

Шахбоз вновь очутился в коридоре. На одном из кубов зажглась красная стрелка.

— Землянин! Подойди! — услышал он голос модулятора.

Шахбоз подошел к кубу и увидел в нем прорезь, из которой выдвинулась белая пластинка. Шахбоз понял, что ее нужно взять в руки.

Пластинка была из плотного переливающегося материала. На одной ее стороне виднелись знаки.

Шахбоз пригляделся к ним и, хотя знаки были ему незнакомы, вдруг понял их смысл. Подняв пластинку ближе к глазам, он прочел:

— Землянин! — тут же услышал Шахбоз голос модулятора. — Облачный покров рассеян, экранирование волн прекращено. Роботы приступили к устройству посадочной площадки для звездолета. Передай своим собратьям информацию.

Торопись! У вас много работы.

Андрей БАЛАБУХА

ПОБЕДИТЕЛЬ

Дубах вел энтокар в седьмом — скоростном горизонте, выжимая из машины все, что она могла дать. Не то чтобы он так уж торопился или был завзятым гонщиком. Пожалуй, нельзя было и сказать, что скорость доставляла ему особое удовольствие. Не было это и привычкой в обычном понимании слова; просто скорость казалась ему необходимой и естественной — как ровное дыхание, например. Как только комплекс Транспортного Совета оказался прямо под ним, Дубах улучил момент, когда над посадочной площадкой в потоке энтокаров, вертолетов и авиеток открылось «окно», и, не снижая скорости, бросил аппарат вниз, затормозив лишь перед самым соприкосновением с бетонным покрытием.

Едва он открыл дверцу, на него ударом обрушилась волна жаркого, влажного, не по-утреннему парного воздуха, от чего все тело сразу же покрылось липким потом: это февраль, самый тяжелый месяц в южных широтах Ксении. К нему трудно привыкнуть, даже прожив здесь больше сорока лет. Недаром на одном из древних языков Ксения значит «чужая»… Дубах провел по лицу тыльной стороной ладони и вышел из машины. Проходивший мимо Тероян из отдела индивидуального транспорта замедлил шаг.

— Доброе утро, Тудор! Мастерская, скажу я вам, была посадка. Виртуозная. В старину нечто подобное именовали «адмиральским подходом»…

— Спасибо, Весли, — Дубах улыбнулся. — А раз уж вы заговорили об этом, попробуйте прикинуть, как организовать систему «окон» над всеми посадочными площадками. Чтобы не приходилось выбирать момент, когда под тобой никого нет: утомительно это да и не слишком надежно, всегда кто-то может неожиданно выскочить прямо на тебя..

Весли вздохнул: вечно Дубах сразу же переводит разговор на деловые темы…

— Хорошо, — сказал он. — Прикинем.

— И завтра доложите мне результат.

Тероян только молча кивнул.

В холле было прохладно, терпковато пахло цветами вьющегося по стенам дикого винограда. Тероян свернул налево, к лифту, а Дубах подошел к нише продуктопровода, привычным движением набрал заказ, затем открыл дверцу и вынул высокий заиндевелый стакан. От первого же глотка заломило зубы. Тогда он повернулся и, продолжая понемножку отхлебывать грейпфрутовый сок, посмотрел на глобус.

Глобус был огромен, не меньше шести-семи метров в диаметре. Он свободно парил в воздухе посреди холла и медленно вращался, играя яркими красками. Последнее, впрочем, не совсем верно: сам глобус был блеклым, почти бесцветным, контурным. Слабой сепией были подняты на нем оба ксенийских материка, окруженные прозрачной голубизной океанов. А на этом бледном фоне чистыми, броскими красками проступали транспортные трассы. Морские — редкие индиговые дуги пассажирских лайнеров и жирные синие линии сухогрузов и танкеров. Ибо море все еще остается самым экономичным путем перевозки несрочных крупнотоннажных грузов. Сухопутные — тонкие красные нити автострад, двойные черные полосы трансконтинентальных экспрессов, пунктиры метрополитенов. В воздухе вокруг глобуса переплетались маршруты дирижаблей и самолетов. Крутые кривые суборбитальников и обрывающиеся в полутора метрах от поверхности гиперболы космических линий стягивались к двум космодромам планеты, напоминая какие-то фантастические кусты. В целом все это походило на муляж нервной или кровеносной системы некоего организма. Да оно и было, в сущности, организмом, сложным, порой непослушным, мозг которого размещался здесь, в комплексе Транспортного Совета.