Опасное изобретение

— Прекратить! — хрипло скомандовал Штепсель. — Подойти вплотную к доске! — и, оттолкнув в сторону Сопротивленского, он бросился к ней сам.

— Зажигать по нескольку спичек сразу!

При второй вспышке серы Штепсель увидел рубильник, ухватился за его ручку и изо всех сил дернул ее.

Шум сразу прекратился. Зажглись лампы. Фиолетовое сияние померкло. Окна почернели. Настала тишина.

Все молчали, не решаясь взглянуть друг на друга. Наконец, жмурясь от света, они подняли глаза. Штепсель все еще сжимал в кулаке ручку рубильника, Ультра-Коротков и Гайкин-Болтовский держали наготове спички, у Сопротивленского отвисла нижняя челюсть.

— Мы что-то натворили, — мрачно сказал Штепсель. — Даром это пройти не может. Мы ответим перед судом.

Собаки оставили Колю и с воем бросились в сторону. Люди замерли как в столбняке. Они стояли не шелохнувшись до тех пор, пока не погасла ель, не померкло фиолетовое сияние и не прекратились грохот и гул. Лишь тогда они подбежали к Коле. У него шла горлом кровь. Его подняли и бережно понесли.

Воздух терял прозрачность — быстро спускался, вернее падал, густой туман. Почувствовалась пронизывающая сырость. Стало моросить.

Через минуту доктор и остальные вошли в дом Марьи Ивановны. Странное дело: все они были с головы до ног покрыты грязью. Грязь текла у них по лицу, рукам, одежде. Но они были так возбуждены, что не обратили на это внимания.

В помещении Коля очнулся и тотчас же, шатаясь, устремился в лабораторию. Застигнутые на месте преступления «экспериментаторы» стояли бледные, взъерошенные, с понурыми физиономиями.

— Кто дал вам право вломиться сюда? — обратился к ним Коля.

— Мы хотели для пользы, — тихо сказал Ультра-Коротков. — Мы не думали, что…

— Не думали? — эхом повторил Коля. — А что же вы думали? Что вы больше профессора понимаете в его изобретениях? Он дурак, а вы умные? Особенно стыдно вам, товарищ Штепсель. Вы инженер. Должны были понимать, что делаете.

— Я понял это, — глухо ответил Штепсель. — Но, к сожалению, слишком поздно.

Четыре незадачливых благодетеля человечества покинули лабораторию с видом побитых собак. А доктор Лейкоцитов остался на всю ночь дежурить у постели Коли и старался ни единым словом не напоминать о происшедших событиях.

Светало. Молодой геолог Диабазов проснулся, дрожа от холода и пронизывающей сырости.

— Отчего так холодно, Потап Скафандрович?

— Не понимаю, — ответил профессор, ежась под тоненьким одеялом. — Как будто снег выпал в начале июня на Кавказе.

Занялась заря. На стене появились отблески солнечного света. Диабазов вышел на балкон.

— Потап Скафандрович! — воскликнул он. — Как необычно окрашен восток!

Заря была бледно-лилового цвета.

— И небо какое-то удивительное, — добавил профессор.

Небесный свод и в самом деле был странный: темно-синий, повсюду однотонный.

Показалось солнце, но не красное, как обычно при восходе, а ярко-золотистое. Диск его отчетливо вырисовывался на посиневшем востоке, не расплываясь на фоне неба.

Профессор накинул пальто поверх пижамы и вышел к Диабазову.

— А на это вы обратили внимание? — спросил он, обводя рукою пространство.

Балкон, крыши соседних домов, деревья и улицы были покрыты густым слоем какого-то влажного вещества цвета грязи.

Прошло около часа. Быстро теплело. Вскоре лучи солнца стали необыкновенно жаркими, палящими.

Перекинув через плечо полевые сумки, профессор и Диабазов отправились на изыскания. Они были уже за пределами городка, когда их обогнал автомобиль. Диабазов отскочил в сторону и машинально поднес ладонь к глазам, чтобы защититься от пыльного вихря. Но — удивительное дело — автомобиль не поднимал клубов пыли, несмотря на то, что она устилала дорогу толстым слоем. Казалось, что автомобиль движется по луже, разбрызгивая мельчайшие капельки воды, которые сразу же тяжело оседают. Над дорогой не видно было и следа пыли — воздух оставался кристально прозрачным.

Диабазов изумленно следил за уходящей машиной.

— А это еще что такое? Как вам это… но что с вами, Потап Скафандрович?!

Профессор стоял бледный, нервно мигая и не сводя глаз с поразившей его дороги. Внезапно он повернулся и бросился бежать обратно в город. Диабазов кинулся за ним.

— Потап Скафандрович! Куда?

В это утро жители провинциального городка стали свидетелями необычайного зрелища: по улице, разбрасывая вороха пыли, мчался что есть духу маленький старичок; шляпу он дорогою потерял, густая копна его седых волос развевалась по ветру; за ним гнался молодой человек, у которого болталась сбоку полевая сумка; обоих со свистом и гиканьем преследовала толпа мальчишек.

— Страшное несчастье… Эти идиоты поставили на нуль… Я думал, он шутит… — бессвязно бормотал профессор.

— Н-ничего н-не понимаю!

— И не надо… Вязкость уничтожена абсолютно… Цепная реакция… Никакая сила в мире не остановит теперь…

Профессор не обращал внимания на мальчишек и удивленных обывателей, глазевших ему вслед с раскрытыми ртами. Рысью пробежал он мимо гостиницы, забыв, что там остались его чемоданы. Наконец он вместе с Диабазовым добрался до вокзала.

У кассы стояла длинная очередь.

— Билет на север! — крикнул профессор еще с порога.

Но оказалось, что скорый поезд отправляется только вечером. В полном изнеможении профессор опустился на скамью.

4. Профессор возвращается

В селе Чистом весь день только о том и говорили, что о событиях предшествовавшего вечера. Группами бродили люди по селу и ходили по домам, рассказывая друг другу небылицы о самых невероятных чудесах.

А в природе и в самом деле творилось что-то неладное: зелень исчезла — трава и деревья покрылись густым слоем грязи (огородники боялись, что погибнут всходы овощей и ягоды); пруды затянуло серой мутью. Воздух же был кристально чист и прозрачен.

Через два дня приехал профессор.

Соскочив с машины, он сразу же побежал в лабораторию.

«Так и есть, — с отчаянием подумал он, — индикатор на нуле. Что же теперь делать!»

Выслушав доклад Коли, он приказал ему созвать всех, кто принимал участие в налете. И через полчаса в сад Марьи Ивановны под предводительством Коли и доктора вступила колонна дачников.

— Вы не представляете себе, — обратился к ним профессор, — что вы натворили. Если бы вся земля была покрыта порохом и вы поднесли бы к нему зажженную спичку, катастрофа была бы еще не так велика, как та, которую вы вызвали, повернув ручку рубильника.

Профессор смолк.

— Меня безгранично угнетает, — снова зазвучал его голос, — та чудовищная ответственность, которую мы несем перед человечеством. Трагедия в том, что я не в силах восстановить нормальное состояние атмосферы. Но, надо признать, что в конце концов виноват во всем я сам. Я не должен был замыкаться в стенах своей лаборатории. Мне следовало широко ознакомить общественность с содержанием моих работ и предупредить о тех опасностях, которыми чреват безобидный, казалось бы, опыт по уничтожению пыли. Я этого не сделал — и вот результат налицо.

Все были потрясены словами профессора и его неожиданным великодушием. Доктор и Штепсель готовы были провалиться сквозь землю.

— Нам всем предстоят теперь тяжелые испытания, — продолжал профессор. — И я хочу хотя бы теперь сделать то, что должен был сделать гораздо раньше: разъяснить вам, как и для чего я намеревался уничтожить на земле пыль.

Тридцать лет моей жизни я отдал борьбе с пылью. Почему? Вы удивитесь, если я скажу, что в кубическом сантиметре воздуха большого города содержатся или, вернее, содержались до позавчерашнего дня миллионы пылинок! Их обычно не видно было, эти мириады ничтожных пылинок. Но вспомните, что представлялось вашему взору, когда косой солнечный луч проникал в вашу комнату, и вы поймете, что я не преувеличиваю. И заметьте — с каждым вдохом мы втягиваем в легкие около пятисот кубических сантиметров воздуха, то есть сотни миллионов пылинок.