Посол без верительных грамот (сборник)

Генрих присел около щита, рядом встали Рой и Арман. На экране появилось изображение операционного зала: сотрудники работали за пультами. Изредка голос невидимого Андрея требовал, чтоб ослабили или усилили сигналы. В четыре часа тридцать две минуты, когда шла интенсивная обработка непрерывно принимаемого светоизлучения Кентавра-3, внезапно раздался восхищенный голос Андрея: «Наконец-то!», еще через минуту: «Вот это да!», почти непосредственно за этим новое восклицание, в нем слышалась досада: «Нет, не успели!», и еще после трех минут молчания вопль: «Какой ужас! Помогите же!» Вопль был полон отчаяния и так невнятен, словно Андрея что-то зажало.

Генрих приподнялся и вновь опустился – все в нем рванулось бежать на этот прорыдавший короткий призыв. Рой молча положил руку на плечо брата.

– И это все, – хмуро сказал директор. – Первый же расшифрованный сигнал оказался гибельным. К счастью для остальных, Корытин вел расшифровку один. Он недавно подал мне рапорт, что, пока не убедится в безопасности приема, никого в щитовую не допустит.

– Запись сигнала, расшифровка которого привела к катастрофе, сохранилась? – спросил Боячек.

– Да, конечно.

– И ее можно снова попытаться расшифровать?

– Да, конечно.

– В той же последовательности, в том же темпе?

– В той же последовательности, в том же темпе. И, вероятно, с теми же результатами: новый наблюдатель пострадает так же загадочно, как Корытин.

Президент задумался.

– И, однако, нужно повторить расшифровку. Сигналы, судя по всему, генерирует высокоразвитая цивилизация. Возможно, она враждебна всему живому и, как сказочный джинн, платит гибелью каждому, кто пытается с ней познакомиться. Но даже в этом случае мы должны знать характер опасности, угрожающей человечеству.

Он посмотрел на Роя. Рой нахмурился:

– Вы хотите поручить и эту задачу нашей лаборатории? Не много ли заданий?

– А кто другой может провести такие исследования? – спросил президент. – Вы как-то специализировались на неожиданностях космоса, другие лаборатории работают по заранее определенной тематике.

Рой колебался недолго.

– Хорошо, мы займемся этим. Андрей – наш друг, несчастье с ним касается нас близко. И я согласен, что беды последнего времени имеют какую-то общую основу.

Вскоре Рой попросил разрешения удалиться. Арман пошел с Роем.

– Не могу сосредоточиваться на людях, – пожаловался Рой Арману. – Временами я завидую Генриху: он способен размышлять в любой обстановке, ему нужно только увлечься. И размышляет он легко и стремительно, а я тугодум.

Арман поинтересовался, что обнаружено в Музее Джексона.

– Надо проверить труп обезьянки, – сказал он, выслушав Роя. – Это сделаем гамма-искателями, не вскрывая могилы. Думаю, Артемьева удастся уговорить на обследование. Если не возражаешь, этим займусь я.

2

В сознании Андрея не возникало ни четких мыслей, ни бредовых картин: мозг то пробуждался – слабенькое пульсирующее излучение свидетельствовало, что клетки живут, – то снова погружался в дремоту. Жизнь на самом низком энергетическом уровне – такой формулой определил состояние электронный медик.

– Почти начисто сгорел парень, – отвечал главный врач университетской клиники Кон Араки на запросы о пострадавшем. Араки был человек, он высказывался с обычной человеческой неточностью. И если вначале у Роя была надежда, что Андрей очнется и поможет распутыванию нового происшествия, то скоро он с этой надеждой расстался. Он так сумрачно и объявил Генриху и Арману, явившимся после его очередного разговора с врачами.

– Зато есть новости об обезьянке! – сказал Арман. – И не только о ней, друг Рой, но и о Спенсере с Гаррисоном, и о снотворце Артемьеве!

– Начинайте с обезьянки, – сказал Рой. – В каком состоянии труп? Труха? Сто лет все-таки прошло после ее смерти.

– Обезьянки нет. В гробу, в котором ее хоронили, нет никаких останков.

Рой с недоумением посмотрел на Генриха. Улыбающийся брат молчал. Это было его любимое состояние во время общего разговора: внимательно всех слушать, улыбаться каким-то своим мыслям, а если вступать в беседу, то лишь при вопросах, от которых нельзя отмолчаться.

– Выходит, Джексон похоронил пустой гроб?

– Тело было, но за сто лет оно испарилось.

– Сгнило – так говорили когда-то, Арман. Словечко грубое, но точное. Не вижу причин, почему надо от него отказываться.

– Есть такие причины. Не гниение, а испарение или возгонка. Если тебе нравится больше другое словечко, пожалуйста, – сублимация. На стенках гроба образовался налет, плотный, как эмаль, – и это все, что сохранилось от Олли. Но это лишь часть новости, Рой, и не самая важная. Химический анализ осадка показал, что Олли была не углеродо-водородо-кислородного строения, как земные существа, а кобальто-стронциево-гелиевого.

– Что ж, мы и раньше предполагали, что Олли – внеземной гость, – сказал Рой. – А что о Спенсере и Гаррисоне?

Было ясно, что Арман выкладывает главную новость:

– Помнишь странное явление, замеченное Винклером на Марсе?

– Тело Спенсера там быстро ссыхалось. Неужели и в консервирующей атмосфере…

– Да, Рой, точно такое же явление, как с Олли. Тело Спенсера испарялось и оседало на внутренних стенках его саркофага. И если бы Араки не принял более действенные меры консервации, Спенсер скоро превратился бы в куколку.

– А Гаррисон? – с волнением спросил Рой. – Ты понимаешь, как нам важно полностью сохранить хотя бы Гаррисона!

Арман успокоил Роя. Тело Гаррисона не подвергалось возгонке, теперь прекратилось и высыхание Спенсера. Кстати, высыхание, или мумифицирование, как назвал это явление Араки, – термин неточный, он характеризует лишь начало процесса, когда из клеток тела испаряется вода.

– Такой воды в теле девяносто процентов, – возразил Рой. – Вполне достаточно, чтобы потеря ее непоправимо изменила облик…

Арман подтвердил кивком, что именно так. Пример Олли показывает – процесс на испарении не закончится. Нет сомнения, что без мощных консервирующих средств Спенсер, а вероятно, и Гаррисон сублимируют без остатка, то есть превратятся в конечном итоге в плотный, как эмаль, осадок, который равномерно покроет внутренние стенки их гробов.

– Подожди, Рой! – закричал Арман на протестующий жест Роя. – Все знаю, что скажешь: Олли не человек, с ней это возможно, а Спенсер и Гаррисон – люди, твердая основа человеческого тела рассыпается в прах, но не испаряется. Так вот, слушай самое поразительное. Клеточная структура Спенсера и Гаррисона во многом отличается от человеческой!

И Арман с торжеством объявил, что, не ограничившись установлением возгонки Спенсера и Гаррисона, он проделал химический анализ. До детального изучения клеток не дошло, такое исследование наспех не произвести, но составлено общее представление о том, из каких элементов состоят тела погибших. Так вот, химический состав тела Спенсера и Гаррисона существенно отличается от состава кобальтово-стронциевой Олли, но не совпадает и с человеческим. И главное отличие – в теле Спенсера раза в три больше гелия, раза в четыре больше стронция, в восемь раз больше кобальта и фосфора, чем у нормального человека. Те же отличия, только количественно более слабые, найдены и у Гаррисона.

Рой пристально глядел на излагающего свои открытия Армана.

– Ты все свои новости выложил? Я жду самой потрясающей. Неужели и Артемьев…

– Человек, человек! – Арман захохотал: мысль, что сновидец не земной структуры, показалась ему забавной. – Между прочим, он с охотой согласился подвергнуться исследованию. Но и тут есть новость: волновая характеристика «Горилл у космопульта» резко отличалась от типичной для Артемьева, но зато всеми волнами и обертонами…

Рой прервал Армана:

– Догадываюсь. Совпала с характеристикой бреда Генриха и с излучением, которое генерировал мозг Гаррисона?

– Совершенно верно! – Арман воскликнул с восторгом: – Наконец-то ситуация проясняется! Что ж не радуешься, Рой?