Успех (сборник)

Семейное дело

Германия, Франкфурт-на-Майне, 1885

Собственный дом господина Мартина Брюмеля, виноторговца

Затрещина. Затрещина. Ещё затрещина.

Мальчик шмыгнул носом, проглатывая сопли вместе с юшкой: тяжёлая отцовская рука первым же ударом отворила сосуды в носу.

Господин Мартин Брюмель внимательно посмотрел на сына. Пожалуй, можно добавить ещё парочку горячих.

Раз. Раз. Раз.

Мальчик упал. Мелькнули тонкие ножки в чулках.

Господин Брюмель пнул ногой тщедушное тельце.

— Встань, уродец, когда с тобой разговаривает твой отец!

Сын, пошатываясь, поднялся с пола. Мартин Брюмель с отвращением посмотрел на свою плоть и кровь. Хилое, ни к чему не пригодное тело. И такой же никчёмный умишко. Господин Брюмель уже заранее ненавидел эту тощую, прыщавую человеческую оболочку.

Хорошо хоть, на Поединке с ним не будет лишних хлопот. Если, конечно, гадёныш доживёт до Поединка. И если он окажется к нему способен. Парню четырнадцать лет, а у него до сих пор не растёт борода. Да что там — даже пух на щеках не пробился. А если он так и не созреет? Бывают же евнухи от природы… Что тогда? Снова жениться, заводить ребёнка? Поздно, да и хлопотно. Придётся всё-таки иметь дело с тем, чем одарила его мать-Природа и фрау Маргарет Брюмель, царствие ей небесное…

В результате всех этих размышлений маленький Герман получил ещё одну затрещину.

— Скажи Марте, чтобы сварила мне кофе, и принеси его мне, ты, свиная задница, — наконец, милостиво разрешил господин Брюмель. — И пошевеливайся!

Мальчик всхлипнул и побежал на кухню.

Виноторговец склонился над бумагами.

Королевство Румыния, Валахия, 1896

Сельская местность.

Герман Брюмель стоял в придорожной канаве, сжимая короткий нож. Вокруг валялись обломки экипажа. В лунном свете поблёскивал обитый медью обод колеса. Лошадиная туша валялась посреди дороге, из разорванного горла в пыль натекла тёмная лужа.

Шансов было мало: волк был всего один, но старый, матёрый, а в голове у Германа всё ещё гуляла выпитая ракия. Надо было, конечно, остаться у Дербяну, а не нестись на ночь глядя к этой глупой певичке…

Ах, как нелепо всё получилось. Как некстати.

Волк подобрался ближе. Жёлтые глаза зверя светились в темноте.

Герман переложил нож в левую руку. Так удобнее.

Волк раскрыл пасть и издал какой-то странный звук. Потом звук повторился, и Герман почувствовал, что его напомаженные кудри встают дыбом.

— В-в-вы…

Волки так не воют. А вот волкодлаки — может быть.

Герман крепче сжал нож, впервые в жизни пожалев об отсутствующем нашейном кресте. Здесь все ходят с большими серебряными крестами. Говорят, что это помогает от оборотней. Чего боятся оборотни? Креста… молитвы… жаль, что он не знает ни одной молитвы. Серебра, чеснока… Или это относится к вампирам? Чёрт, не разберёшься в этих деревенских суевериях. Проклятая ракия.

Или это не ракия, а бред? Когда он бежал из дому, ему приходилось прятаться на чердаке рыбного склада. Приходилось воровать подгнивающую рыбу и жарить её на костре из щепок. Иногда он заболевал. Тогда всё вот так же вертелось перед глазами, а потом он слышал шаги, это были шаги отца, который пришёл за ним, чтобы отвести его в ад для плохих детей, и от этого делалось так страшно, что он кричал, кричал, кричал, пока оставалось хоть немного сил…

Нет, это всё происходит на самом деле. Он действительно стоит здесь, у него в руке нож, перед ним — волк. Который пытается заговорить с ним. На плохом немецком.

— В-в-вы… зыыы… ввваю-ю…

Это было настолько абсурдно, что Герману вдруг стало весело.

— Так ты волкодлак? Ты меня вызываешь? На дуэль, да? Хорошо, я готов. Иди сюда, серый.

Небеса качнулись. Хмель вылетел из головы. Герман внезапно увидел окружающий мир неподвижным, маленьким, и очень чётким.

Ночь. Пустая дорога. Луна. Нож. Волк.

Герман взмахнул ножом.

Волк прыгнул.

Королевство Румыния, Валахия, 1899

Владение господина Георгиу Караджале. Усадьба, второй этаж, библиотека.

Коротко и пронзительно свистнула сталь.

Отрубленное серое ухо шлёпнулось на стол, испачкав кровью старинный пергамент.

Старик рассмеялся. Кисти шёлкового халата заколыхались.

— Ты плохой боец, — почти спокойно сказал он волку. — В других обстоятельствах ты уже был бы трупом.

Забившийся в угол зверь заворчал и попытался пошевелиться. Сабля опять свистнула.

— Сиди уж. Ты вызвал меня на Поединок, и я теперь связан. А ведь мне совсем не хочется натягивать на себя твою шкуру…

Волк дёрнулся, сабля описала полукруг — в трёх дюймах от серой морды.

— …чтобы меня потом затравили собаками вонючие крестьяне, — закончил старик. — К сожалению, я сам научил их, что делать с волкодлаками. А мой сын всё ещё ребёнок… Что же мне с тобой делать? Может, ты мне что-нибудь присоветуешь?

Волк оскалил зубы. Шерсть на загривке встала дыбом.

— Скорее всего, ты пришёл ко мне сам. Мои дорогие соплеменнички прислали бы бойца получше, если б знали, что я вернулся. Правда… — сабля описала в воздухе затейливую восьмёрку, заставив волка ещё глубже вжаться в угол, — кое-кого из лучших я уже… — старик осторожно, крохотными шажками, наступал, ни на миг не теряя бдительности, — прикончил. Без всякого Поединка. Их отлавливали и казнили мои воины. Обычно на колу. Некоторых сначала поджаривали, — ещё одно осторожное движение, — на медленном огне, это тоже приятно… Я ненавижу нашу породу, и намерен истребить её всю целиком…

Волк прыгнул прямо на острие сабли.

Лезвие вошло в брюхо, но жёлтые кривые клыки всё-таки дотянулись до горла.

Тело старика растаяло в воздухе, не успев коснуться пола. Через несколько секунд от него осталась груда тряпья. Последним исчезло красное пятно на рукаве халата.

Раненый волк лежал на боку, и смотрел, как с лап сходит шерсть.

Центральная Африка, 1974

Господин Герман Брюмель, профессор, доктор филологии, почётный председатель Немецкого филологического общества, автор пятнадцати монографий (включая знаменитое «Введение в индоевропейское языкознание», по мнению специалистов — сравнимое по значению с классическими трудами Мейе и Семереньи), и более сотни статей, посвящённых различным вопросам индоевропеистики, выхватил пистолет, и, почти не целясь, нажал на спуск. Бурое пятно в зелени дёрнулось и исчезло. Профессор на всякий случай выпустил ещё пару пуль куда-то в зелёную кашу: дикари имели скверную привычку нападать скопом. Послышался шум падающего тела и гортанные крики.

Профессор шёл — точнее, пробирался — вдоль узкой просеки, прорубленной в живом зелёном мясе. Высокие шнурованные ботинки по щиколотку утопали в мягком, пружинящем переплетении растений — травинок, усиков, лепестков, длинных корней, намертво сцепившихся друг с другом. Эта травяная сеть была довольно-таки коварной: уже дважды он чуть было не попал в хорошо замаскированные ямы-ловушки, вырытые унгклеле на дороге к логову дракона.

В принципе, унгклеле — вполне мирные люди. Не беззащитные, разумеется (беззащитные перевелись в этих местах ещё в допотопные времена), но, в общем, мирные. По крайней мере, они не вооружены поголовно «калашниковыми», которые теперь гремят по всему контитенту, разнося весть о «деколонизации», «третьем пути», «движении неприсоединения», или как они там ещё это называют. Господин Герман Брюмель уже успел насмотреться на таких — с русским автоматом за плечами и американской полевой рацией за поясом. Обе сверхдержавы исправно снабжают дикарей всем этим добром. Попросту говоря, бесцельно швыряют миллионы долларов в сырые вонючие джунгли и болота. Лучше тратили бы эти деньги на ракеты, раз уж они так любят ракеты. Вложения в прогресс рано или поздно окупаются. А вот вложения в регресс рано или поздно приводят к большим неприятностям. Эти обезьяны ещё себя покажут.