Возрождение надежды

В следующее мгновение его ударили в грудь. С треском и скрежетом лопнули звенья кольчуги, сабля прорвала подкольчужник, и прэт, обливаясь кровью, покатился наземь. Конь, словно чувствуя вину за допущенную оплошность, встал над поверженным хозяином, дабы уберечь его от врагов и копыт обезумевших сородичей, но оценить этот поступок объятый тишиной и темнотой Драйбен уже не мог.

Обнаженной руки Драйбена коснулось что-то холодное. Послышалось громкое стрекотание, похожее на треск сверчка, и он ощутил весьма болезненный укол.

— Тебе лучше? — донесся до него участливый, очень знакомый голос. Открой глаза, посмотри на меня.

Драйбен с трудом разлепил веки и уставился в огромные желтые очи Рильгона. Потом лицо каттакана пропало, и над ним склонилась Асверия.

— Ну наконец-то! — с облегчением прошептала девушка. Губы ее дрожали, глаза были полны слез.

— Это что? — Драйбен уставился на свое правое предплечье, оседланное полупрозрачной штуковиной, внутри которой шевелилась неясная тень, изредка помаргивающая зелеными вспышками.

— Не трогай, — приказал Рильгон. — Иногда здоровье человека можно поправить не только настоями и отварами, но и кое-какими хитрыми инструментами. Оказавшись в вашем мире, мы сберегли некоторые… э-э… особые приспособления, взятые с собой из дома. Это одно из них. Если угодно, я когда-нибудь объясню принцип его действия.

Сознание прояснялось с удивительной быстротой, хотя рука, в которую вцепилось непонятное приспособление Рильгона, начинала неметь.

— Объяснишь, — согласился Драйбен. — Я в замке? Мы победили?

— Да. — Асверия успела проморгаться, и голос ее звучал ровно, почти весело. — Мы взяли две сотни пленных.

Ни один мергейт не ушел из-под стен Хмельной Горы. Как ты себя чувствуешь?

— Я… э-э-э… местами чувствую себя, — правдиво ответил прэт. — А местами нет. И давно я изображаю из себя умирающего?

— Не столько давно, сколько правдоподобно. Если бы не Рильгон… Асверия неожиданно всхлипнула.

Рильгон что-то сказал, но смысл его слов до сознания Драйбена не дошел. Речь каттакана слилась в какое-то невразумительное бурчание, перед глазами поплыли клочья серого тумана, заслонившие от него Асверию, Рильгона и комнату, в которую его перенесли с поля боя.

— Могу я чем-то отблагодарить тебя за спасение его жизни? — спросила Асверия у Рильгона, после того как убедилась, что Драйбен и в самом деле пошел на поправку.

— Можешь, — ответил каттакан после недолгих колебаний. — Я сознаю, что требовать благодарности за подобную услугу некрасиво, ведь в конечном счете Драйбен всем нам нужен живым и здоровым. А если учесть дружеские чувства, которые я к нему испытываю, то даже и говорить об этом глупо…

— Не ломайся! — перебила его девушка. — Если я могу сделать что-либо для тебя и твоих родичей, то сделаю это с радостью.

— Ну, радости ты от моей просьбы определенно не получишь, но и убытка исполнение ее тебе не принесет. Однако начать я вынужден издалека. С того, что два раза в год, обязательно во время полной луны, каттаканы начинают испытывать некоторое беспокойство. В моем мире этот период называется Временем Полных Лун — их у нас две. Так вот, в момент высочайшего и к тому же одновременного подъема лун к зениту у моего народа наступает пора размножения.

Устроившаяся в ногах Драйбенового ложа владетельница Кергово кашлянула, а сидящий напротив нее в кресле каттакан продолжал как ни в чем не бывало:

— В эту пору нам для первоначального развития зародыша нужно выпить глоток крови. Вы, конечно, не знаете, что в крови теплокровных существ содержится железо. Так вот, оно необходимо нам для создания потомства. Спустя некоторое время я должен буду подселить свое дитя в организм носителя…

Рилыон говорил просто и откровенно и все же вогнал в краску Асверию, заставив ее вспомнить бытовавшие в Кергово легенды о кровавом полнолунии.

— Вы живете у нас тринадцать столетий. — Девушка нахмурилась. — Драйбен говорил, что видел в Рудне восемь твоих сородичей. Прости, если я тебя обижу, но мне кажется, вас должно быть гораздо больше. Тринадцать столетий удвоить, выйдет две тысячи шестьсот. Именно столько детей у одного только тебя должно было родиться за это время.

— Воздержание, — грустно ответствовал каттакан и, заметив недоверчивую усмешку собеседницы, пояснил: — Вообще-то наша раса приучилась ограничивать рождаемость. Представь, что произошло бы в нашем мире, производи каждый из нас по два ребенка в год на протяжении всей жизни?.

— Значит, за тысячу триста лет у трех каттаканов появилось всего шесть продолжателей рода. По одному ребенку за шестьсот пятьдесят лет? — с сомнением покачала головой Асверия. — Ну допустим. Продолжай, я все еще не поняла, к чему ты ведешь.

— Хорошо, тогда я раскрою еще одну страшную тайну. Нас действительно больше. Я не хотел об этом говорить, поскольку к некоторым темам люди относятся иначе, чем мы… Милый Войко, не мог бы ты выйти? Сейчас будет разговор для взрослых.

— А я что, дитятко малое? — Выглянувший из-за тяжелых занавесок Войко ничуть не был смущен тем, что его застали за подслушиванием. — Мне уже почти восемнадцать зим миновало, господин упырь. Посвящение охотника получил. Жениться могу, свой двор заводить.

— Богиня Милосердная! — темнея лицом, воскликнула Асверия. — И тут от доглядчиков спасения нет! А ну брысь отсюда!

— Ухожу, ухожу. — Войко бочком двинулся к двери. — Скажи только, господин упырь: ты нынешней ночью кусаться не будешь?

Рильгон растянул безгубый рот в жутчайшем оскале, блики свечей превратили его пасть в зрелище совершенно непотребное, и Войко, сдавленно пискнув, вылетел из комнаты, будто камень из пращи.

— Так вот и приходится воспитывать молодежь, охочую до чужих секретов, — хихикнул каттакан. — Что ж, удовлетворю твое любопытство. По моим подсчетам, наша семья, состоящая якобы из девятерых представителей рода, в действительности насчитывает ныне около шестидесяти особей… Драйбен, вероятно, рассказывал, что мы прививали зародышей в тела диких животных?

— Да, — подтвердила владетельница Кергово и, неожиданно поняв, что именно хотел сказать Рильгон, изумленно воскликнула: — Неужели вы потеряли некоторых отпрысков? Не нашли часть своих детей?

— Уследить за зверями довольно трудно, — огорченно заметил каттакан. Поэтому мы предпочитали иметь в качестве носителя людей. За человеком наблюдать гораздо проще. Я использую его кровь, заражаю… частицей самого себя, спустя две-три седмицы человек заболевает, а к моменту полного развития зародыша умирает. Через сутки после смерти носителя мой потомок покидает мертвеца, я могу его забрать и начать воспитывать. Кстати, не в последнюю очередь из-за человеческой нетерпимости мы перестали заражать людей. Зачастую труп сжигали до того, как рождался каттакан. Естественно, он погибал вместе с телом носителя. Когда же мы отдавались силе инстинкта и заражали животных, они в большинстве случаев терялись, уходили умирать в берлоги и пещеры. Где и рождались наши потомки, выраставшие неразумными тварями. Подбросьте младенца волкам, и через несколько лет он превратится в бегающее на четвереньках существо, в котором куда более от волка, нежели от человека.

— Так вот откуда все эти легенды об упырях! — задумчиво протянула девушка. — Я-то удивлялась, слушая Драйбена, — все вроде бы сходится, но какой-то детали не хватает. А кем, если не секрет, выношены твои сыновья?

— Один тальбом, другой — человеком, — признался Рильгон. — Трое детей моего брата выношены оленями, которых мы ловили и держали в Рудне.

— Ага! Так чем же плохи олени, коровы или овцы? — спросила Асверия, начавшая уже догадываться, с какой просьбой намерен обратиться к ней каттакан.

Рильгон испытующе поглядел на нее, поерзал в кресле, демонстрируя несвойственную ему неуверенность, и наконец промолвил:

— Видишь ли… выношенные людьми каттаканы оказывались значительно более способными, нежели те, которые были рождены животными. И потому ты очень бы нас обязала, подарив полтора-два десятка захваченных в битве мергейтов.