Факторизация человечности (ЛП)

Если она права…

Если она права, то центавряне прислали информацию не о своём инопланетном мире. Скорее, они дали человечеству зеркало, чтобы оно смогло, наконец, увидеть себя.

И Хизер сейчас рассматривала крупным планом фрагмент этого зеркала — несколько тысяч человеческих душ, прижатых друг к другу.

Хизер повернулась вокруг себя, оглядывая внутреннюю поверхность гигантской чаши. Она не могла различить отдельные гексагоны на расстоянии — но она видела, что цветные точки составляли лишь крошечную часть от общего их числа. Вероятно, пять или десять процентов.

Пять или десять процентов…

Много лет назад она читала, что общее число когда-либо существовавших людей — включая и хабилисов, и эректусов, и неандерталенсисов, и сапиенсов — составляет около ста миллиардов.

Пять или десять процентов.

Семь миллиардов человек живут на Земле сейчас.

И девяносто три миллиарда, плюс-минус, когда-то родились на Земле и умерли.

Надразум не сокращает, не переиспользует, не перерабатывает. Нет, он продолжает поддерживать все прошлые гексагоны, тёмные и чистые, нетронутые и неизменные.

И тут её осенило.

Невероятно…

Но именно так и должно быть.

Её бросило в жар, закружилась голова.

Она нашла то, что хотела.

С тех пор, как сознание современного типа появилось впервые миллионы лет назад, около ста миллиардов его отростков — около ста миллиардов человек — родились и умерли на планете Земля.

И они по-прежнему были представлены здесь, каждый в своём гексагоне.

А что есть человек как не сумма его воспоминаний? Что ещё настолько же ценное может содержать гексагон? Зачем сохранять старые гексагоны, если не…

От одной мысли об этом голова шла кругом.

К кому обратиться первым? Если она может прикоснуться к разуму лишь одного человека, то кто им станет?

Христос?

Или Эйнштейн?

Сократ?

Или Клеопатра?

Стивен Хокинг?

Или Мари Кюри?

Или — она, разумеется, подавляла эту мысль — её мёртвая дочь, Мэри?

Или даже мёртвый отец Хизер?

Кто? С кого начать?

На глазах у Хизер световая дуга соединила один из цветных гексагонов с одним из тёмных. Значит, есть способ пользоваться этим гигантским коммутатором для соединения живого разума с архивной версией мёртвого.

Возникают ли эти дуги самопроизвольно? Можно ли объяснить ими случаи, когда людям кажется, что они уже жили раньше другой жизнью? Хизер никогда не верила в рассказы о прошлых жизнях, но свищ в этой… в этом психопространстве, соединяющий мёртвый разум с активным, вполне может быть интерпретирован как воспоминание о прошлой жизни активным разумом, понятия не имеющим, что происходит.

Пока она раздумывала, дуга исчезла; что бы это ни был за контакт и какова бы ни была его цель, время его истекло, и он завершился.

Пассивный гексагон за это время ни разу не осветился, оставаясь мёртвым в течение всего времени контакта. Хизер видела наилучшее представление, которое мог составить её разум о четырёхмерном мире — обиталище надразума, однако, как и говорилось в тех статьях из Сети, которые она читала, четвёртым измерением не было время; оно не позволяло живым и мёртвым взаимодействовать.

Хизер снова развернулась лицом к громадному подсолнуху активных гексагонов.

Один из них — один из семи миллиардов — был ею, трёхмерным сечением её четырёхмерного отростка надразума.

Но какой именно? Близко она от него или далеко? Наверняка связи более сложны, чем может изобразить это представление. Наверняка, как и в случае с нейронами в человеческом мозгу, соединения многоуровневые. Это был всего лишь один способ — причём сильно упрощённый — смотреть на гештальт человеческого сознания.

Но если она где-то там — а она должна там быть — то…

Нет, не Христос.

Не Эйнштейн.

Не бедняжка Мэри.

И не её отец.

Нет, первый разум, которого Хизер хочет коснуться, всё ещё жив, всё ещё активен, всё ещё обладает чувствами и восприятием.

Она всё-таки нашла его.

Внешнее хранилище.

Бэкап.

Архив.

Один из этих гексагонов представляет собой Кайла.

Если она сможет его отыскать, если сможет получить к нему доступ, она сможет узнать.

Так или иначе, она, наконец, узнает всё.

23

В лаборатории Кайла раздался звук дверного звонка. Кайл поднялся со своего кресла перед консолью Читы и подошёл к двери. При его приближении она открылась.

В изгибающемся коридоре стоял высокий угловатый мужчина.

— Профессор Могилл? — спросил он.

— Да? — ответил Кайл.

— Саймон Налик, — сказал гость. — Спасибо, что согласились со мной встретиться.

— Ах, да. Совсем забыл, что вы придёте. Входите, входите. — Он отошёл в сторону, давая Налику войти. Кайл снова уселся перед консолью Читы и жестом пригласил Налика занять другое кресло.

— Я знаю, что вы занятой человек, — сказал Налик, — так что я не буду тратить ваше время попусту. Не хотели бы вы перейти работать к нам?

— «К нам»?

— Североамериканская Банковская Ассоциация.

— Да, да, вы же говорили по телефону. Забавно — банкир с фамилией Налик. Бьюсь об заклад, на этот счёт постоянно шутят.

— Вы первый, — ровным тоном ответил Налик.

Кайл слегка растерялся.

— Но я-то не банкир, — сказал он. — Какой у вас может быть ко мне интерес?

— Мы хотели бы, чтобы вы работали в нашем отделе безопасности.

Кайл развёл руками.

— Всё равно не понимаю.

— Вы меня не узнаёте? — спросил Налик.

— Нет, простите. А мы раньше встречались?

— Вроде того. Я был на вашем семинаре по квантовым вычислениям на конференции IA-в-квадрате в прошлом году. — В 2016-м конференция Международной Ассоциации Искусственного Интеллекта [22] проходила в Сан-Антонио.

Кайл покачал головой.

— Простите, но нет, не припоминаю. Вы задавали вопросы?

— Нет — я никогда не задаю вопросов. Только слушаю, а потом отчитываюсь.

— Чем же моя работа могла заинтересовать Банковскую Ассоциацию?

Налик полез в карман. На одно ужасное мгновение Кайл перепугался, что он сейчас достанет пистолет. Однако Налик достал всего лишь бумажник и вытащил из него карточку смарт-кэш.

— Скажите мне, сколько денег на этой карточке, — попросил Налик.

Кайл взял у него карточку и сильно сжал её между большим и указательным пальцем; энергия сжатия запитала крошечный дисплей на поверхности карты.

— Пятьсот семь долларов шестьдесят центов, — прочитал он число на дисплее.

Налик кивнул.

— Я перевёл эту сумму непосредственно перед приходом сюда. Сумма выбрана не случайно. Именно столько денег средний североамериканец обычно держит на смарт-кэше. Всё наше безналичное общество базируется на безопасности этих карт.

Кайл кивнул; он начал понимать, к чему клонит Налик.

— Помните проблему 2000-го года? — Налик вскинул руку. — Я, кстати, считаю, что именно банки виновны в ней больше всех. Это мы напечатали миллиарды бланков чеков с цифрами «19__» в графе года; мы внедрили концепцию двухциферного года и приучили всех пользоваться ею в своей повседневной жизни. Как вы знаете, были потрачены миллиарды на то, чтобы катастрофа не поразила мир через секунду после 23:59:59 31 декабря 1999 года. — Он замолчал, ожидая, что Кайл согласится с ним. Кайл просто кивнул.

— Так вот, проблема, что стоит перед нами сейчас, несравненно хуже, чем проблема-2000. В мире имеются триллионы долларов, не существующих ни в какой форме, кроме как в виде данных, записанных на смарт-кэш. — Он сделал глубокий вдох. — Вы знаете, что когда карты смарт-кэш появились впервые, ещё продолжалась Холодная война. Мы — то есть, банковская индустрия — беспокоились о том, что будет, если атомные бомбы начнут падать на США или Канаду, или на Европу, где смарт-кэш внедрили ещё раньше, чем у нас. Нас ужасала мысль о том, что электромагнитный импульс сотрёт память карт, так что все деньги внезапно попросту исчезнут. Так что мы сделали так, что смарт-кэш способен пережить даже это. Однако теперь им угрожает нечто страшнее даже атомной бомбы, и эта угроза, профессор Могилл, исходит от вас.