Журнал «Если», 2004 № 07

Рано утром стюард подал мне записку от графа Лэттри. Не соглашусь ли я, писал граф, встретиться с ним через час в бильярдной в пассаже? Я нацарапал ответ, вручил стюарду и попросил передать его графу, а сам отправился в тренажерный зал. Начал я с бегущей дорожки, потом сделал несколько упражнений на кольцах и перекладине, но шея и левая сторона головы все еще болели после удара Джонсона, поэтому я не стал насиловать себя и отправился в душ. Побрившись, я переоделся и отправился на свидание к графу.

Когда я вошел, граф уже ждал меня. Он сидел возле обшитой деревянными панелями стены, зацепившись каблуками за верхнюю перекладину высокого барного стула. Заметив меня, Лэттри переместился на пол и, сделав мне навстречу несколько шагов, торжественно пожал мне руку.

— Зпазибо, что пришли, — сказал он.

— Не стоит благодарности, граф, — ответил я.

— Я боялзя, что позле вчерашнего, гм-м… инцидента вы не захотите никого видеть. Вы, кажетзя, позтрадали?

— Ничего серьезного, граф. Лэттри кивнул.

— Я навел зправки, разумеетзя… И взе равно, приятно видеть ваз в добром здравии. — Он шагнул к столику, где стояла во льду бутылка вина. Ее горлышко было обмотано салфеткой.

— Я взял на зебя змелость заказать вино. Вы любите шампанзкое?

— Боюсь, граф, я его не пробовал.

— Думаю, оно вам понравитзя, — промолвил граф, наливая вино в высокий узкий бокал и протягивая мне. Шампанское было красивого, бледно-желтого цвета; со дна бокала к поверхности поднимались цепочки янтарно-золотых пузырьков.

— Я люблю иногда выпить за игрой бокал-другой, — признался Лэттри.

Я пригубил шампанское. Граф оказался прав — вино действительно было приятным. Пока я наслаждался незнакомым вкусом, граф подошел к бильярдному столу и уложил шары в ромбическую оправку.

— Вы знаете игру в «девять шаров»? — спросил он.

— В последний раз я играл довольно давно, — сказал я, — но правила, кажется, помню.

— Хорошо, — кивнул граф. — Раз вы давно не практиковализь, я дам вам фору, зкажем, шаров пятнадцать. Вы не против?

— Безусловно, граф.

Мы бросили монетку, кому начинать. Выпало мне. Я разбил центральную пирамидку, но не загнал в лузу ни одного шара. Потом за дело взялся граф. Неторопливо расхаживая вокруг стола, он отправлял в цель шары один за другим. Наконец Лэттри остановился, чтобы сделать глоток вина.

— Наше путешествие… — проговорил он. — Как вам нравитзя на борту «Зтеллы»?

— Пока все в порядке, — сказал я, потом вспомнил вчерашнее происшествие и добавил: — По большей части…

Лэттри с пониманием кивнул, обнажив в улыбке прокуренные зубы. Делая очередной удар, он промахнулся по довольно простому шару, как мне показалось — намеренно. Тщательно прицелившись, я нанес удар и ловко отправил шар в лузу.

— Прекразный удар, — похвалил граф. — Примите мои поздравления. А зкажите, ЗП, вы здрадали, покидая родину?

— Честно говоря, у меня не было другого выхода. — На этот раз я промахнулся, и Лэттри снова шагнул к столу.

— 3 формальной точки зрения, — сказал он, — вы дейзтвительно приговоренный преступник. Однако в данных обзтоятельзтвах я уверен, что вам будет нетрудно получить на Танзизе политичезкое убежище. Если хотите, я мог бы зделать взе, что только будет в моих зилах, чтобы узкорить прохождение ваших бумаг по различным инзтанциям.

Я не ответил, глядя, как Лэттри бьет от борта и отправляет в сетку сразу три шара.

— Что-нибудь не так, ЗП?

— Спасибо за любезность, граф, но… Скажите, почему вы сделали мне подобное предложение?

— Потому что я верю: взе, кто зтал жертвами Зети, должны помогать друг другу.

— Что заставляет вас думать, будто я считаю себя жертвой Сети? Лэттри только улыбнулся в ответ. Шары раскатывались по сукну с сухим стуком, пока на столе не осталось девять штук. Граф уже был годов нанести победный удар, как вдруг палуба у нас под ногами накренилась, и два шара, скатившись по столу, остановились у бортика. Граф ждал. Несколько секунд спустя «Стелла» выровнялась.

— Что это было? — спросил я, не на шутку встревожившись.

— В процеззе перехода корабль иногда может изпытывать небольшую болтанку. Это езтезтвенно. — Лэттри посмотрел на оставшиеся шары. — Придется начать взе значала.

— Вы выиграли эту партию.

— Это не имеет значения. — Он снова уложил шары в рамку, закурил сигарету и, выпустив клуб желтовато-сизого дыма, посмотрел на меня.

— Вы зчитаете зебя противником Зети?

— Я плохо разбираюсь в политике, граф, но мне кажется, что Сети не стоило бы вторгаться в другие миры.

— Вы не так меня поняли. Я говорю не о войне. Меня интерезует ваше отношение к Зети как таковой. И к летателям.

— Ну, летателей я, скорее, уважаю. Они высокоразумные, могущественные, разносторонние… такие, какими мы обычно считаем себя.

— А как вам кажетзя, платят ли они нам той же монетой?

— Не уверен. Скорее всего, вряд ли.

— Но ведь вы долго жили з ними…

— Да, я долго жил у них и даже близко сошелся с некоторыми, но так и не понял, уважает меня кто-нибудь или нет. Летатели слишком… высокомерны. Порой мне кажется, они едва замечают всех остальных, но дело здесь не столько в презрении к «низшим расам», сколько в их собственной самодостаточности. Понимаете, все летатели настолько тесно связаны между собой, что никто посторонний им просто не нужен. К тому же чужаку трудно, практически невозможно проникнуть в эту замкнутую систему.

— Я знаю, вы были другом одного художника, — проговорил Лэттри, опираясь на свой кий. — Чувзтвовали ли вы зебя чазтью Зети — хотя бы через него?

— Иногда, — коротко ответил я. От вопросов Лэттри мне почему-то стало не по себе.

— А приходилозь ли вам когда-нибудь выходить на звязь з Зетью замозтоятельно? Например, в позледнее время, когда вы уже не были звязаны з вашим бывшим клиентом?

— Да, — ответил я. — Не далее как вчера я пережил нечто вроде попытки контакта.

— Очень любопытно… — протянул граф, глубоко затягиваясь сигаретой. — Не могли бы вы поподробнее опизать ваши ощущения?

— Да описывать-то, собственно говоря, нечего… То, что я почувствовал, продолжалось всего секунду или две. Мы с мисс Пеннебакер как раз входили в парковую зону, где растут пальмы. Насколько мне известно, в этом месте влияние корабельного поля ощущается особенно сильно. Не исключено, что я как-то отреагировал именно на него, и все же я уверен, что не ошибся. Сеть узнала меня. Ощущение было такое же, как когда-то на Древе. Ты входишь в соединение и говоришь: привет, это я. А тебе отвечают: да, мы знаем, что это ты… и соединяют с тем, с кем нужно.

— Ваше ощущение было зильным или злабым?

— Достаточно сильным, граф, но, повторяю — это продолжалось всего несколько секунд и внезапно прервалось. Так что нельзя исключить, что это корабельное поле вызвало у меня какую-то реакцию, которую я по ассоциации связал с тем, что было мне хорошо знакомо.

— А вы уверены, что на борту «Зтеллы» нет летателей?

— Послушайте, граф, к чему весь этот… все эти вопросы?

— Прозтите меня, ЗП, — пробормотал Лэттри и снова обнажил в гримасе желто-коричневые прокуренные зубы. — Но мы немного озабочены вашим призутзтвием на этом корабле.

— Вот как? Интересно узнать, почему?

— Как вы зами только что признали, вы были везьма близки з некоторыми из летателей, поэтому мы не можем изключать, что вы по-прежнему находитезь под их влиянием. Кроме того, вчера вечером мизтер Джонзон, который также является извезтным зторонником Зети, навезтил ваз в вашей каюте.

— Вы что, следите за мной?! — воскликнул я, пораженный. Лэттри покачал головой.

— Прозто я зтараюзь замечать взе, что произходит на борту этого корабля.

— В таком случае вы должны знать, что Джонсон приходил извиняться, — не удержался я от сарказма. — И никакой он не сторонник Сети. Джонсон терпеть не может летателей — это общеизвестно!