Иной мир

Когда Джефсон уступил место Седрику, он сказал с сияющим лицом: «Вы не поверите мне — моя жена каждый месяц получает до сотни писем…»

— Видимо, предложения вступить в брак, — колко заметил Массиму.

— У нее было уже три интервью на телевидении, — восторженно продолжил Джефсон, — а в классе моего мальчика написали сочинение обо мне…

— Теперь успокойтесь! — крикнул Седрик. Он тоже видел на экране лишь тень, и с ним все происходило так же, как с его товарищем. Он слышал ее голос и видел ее перед собой. Нанга сказала: «Седрик, любимый, я вижу тебя совершенно четко, я даже могу видеть твои часы на запястье. Седрик, я ничего не написала заранее, я хотела так много сказать тебе, но сейчас я почти все забыла. Я люблю тебя, Седрик, я люблю тебя… В течение всего вашего полета я переживала каждую секунду. Скоро вы справитесь с этим. Я рада за тебя, Седрик, и за твоих товарищей тоже… Помнишь ли ты еще, что мы однажды написали друг другу? Пространство и время не разлучат нас, никогда… Пожалуйста, скажи пару слово, чтобы я услышала твой голос…

Седрику вдруг стало трудно говорить. Он держал бумажку с текстом в руке, но текст теперь показался ему банальным и глупым. Затем он сказал, что он чувствует себя хорошо, и пожаловался на плохой прием изображения. После небольшого замешательства он добавил: «Со мной происходит то же самое, что и с тобой, Нанга. Все слова стали вдруг пустыми и ничего не выражающими… Я знаю, что ты всегда была со мной, и я часто думаю о реке в Синтанге и о наших походах…»

Когда его слова, наконец, добрались, он уже забыл свои вопросы и замечания. Оказалось невозможным вести нормальный разговор при таких обстоятельствах и совсем не таким образом, как того хотели бы Нанга и Седрик. Нанга спрашивала о своем письме. Когда его ответ дошел, световой сигнал сообщил о завершении беседы. Времени хватало еще на прощание. Пока оно дойдет до Седрика, его место уже займет Массиму, чтобы поговорить со своими родственниками.

Дамар пришел в контрольную рубку последним, чтобы перекинуться парой словечек со своим братом. Только после этого каждый мог еще раз послушать свой разговор на пленке. Джефсон многократно воспользовался этим. Он проиграл Седрику и Массиму слова своей жены и своего мальчика и забыл при этом на мгновение про «Дарвин», Вселенную и все проблемы, которые еще им предстояли. Только Дамар молча вернулся в свою каюту, и никто на борту не догадывался о причине его расстройства.

Когда Седрик еще раз прослушал пленку, он услышал в прощании Нанги еще два слова, которые она произнесла на своем родном языке: «Silap hati». Седрик прослушал их пару раз. Должно быть Нанга нечаянно произнесла эти два слова. Он забрался в каюту Дамара.

— Дамар, что значит Silap hati?

Дамар вздрогнул. Он молчал.

— Но ты должен знать эти слова, это твой родной язык. Возможно я неправильно поставил ударение. Может быть послушаешь пленку? Это были последние слова Нанги…

Дамар ни с места не сдвинулся.

— Silaphati, — снова начал Седрик, — вслушайся, Дамар: Silaphati — что это может означать? Подумай, — я предполагаю, что это как-то связано с любовью или что-то…

— Оставь меня в покое! — несдержанно крикнул Дамар, — я не знаю этих слов, отстань от меня с этой болтовней…

— Болтовня, — повторил Седрик, — то, что сказала Нанга, во-первых не болтовня, и во-вторых, ты смешон, Дамар. Нанга была твоей коллегой, ты мог бы спокойненько передать ей привет.

После паузы Дамар усталым голосом сказал: «Оставь меня в покое, я устал».

— Ты болен?

— Нет, но ты кажется оглох. Я сказал, что я устал.

— Тогда еще скажи мне хотя бы, что значит Silaphati…

— Вон отсюда! — Дамар закричал так громко, что Седрик испуганно отступил.

— Я думаю, он заболел, — сказал он Массиму, — он болен, сообщи об этом в центр, ты можешь снова взять на себя командование.

— Чего он орет? — поинтересовался Джефсон.

— Спроси у него самого. Он даже забыл свой родной язык. Если бы я только знал, что значат эти два слова. Вы случайно не знаете, что значит Silaphati?

Ни Массиму ни Джефсон не знали этого, и Седрик не узнал это и из транскапуса, с помощью которого он пробежал глазами основы индонезийского языка. Затем эти таинственные слова потеряли для него значение, потому что все их внимание было обращено на новое событие.

XVIII

«Йоханнес Кеплер» вышел на расчетную орбиту, второй этап его полета был завершен. Теперь космический корабль приближался к той сфере, в которой должен был двигаться по своей орбите «Чарльз Дарвин». Несмотря на то, что им был известен день и час, когда будут выключены двигатели и начнется свободный полет, этот долгожданный момент все наступил для них неожиданно. Они уже настолько привыкли к легкой вибрации и тихому шуму на корме, что они на протяжении уже нескольких недель считали, что живут в полной тишине. Теперь эта мнимая тишина сменилась еще более глубоким спокойствием. Указатели измерительных приборов, которые регистрировали работу замедлителей и диффузионного аппарата, устремились к нулю. Небесное тело искусственного происхождения стало планетой, дальнейшая характер изменения траектории которого определялся сложными отношениями силы тяжести. Эту траекторию и в ЦУПе знали лишь приблизительно, потому что «Кеплер» подвергался влиянию не только солнечной массы, но и влиянию других планет.

Шестьдесят четыре миллиона километров разделяли их от родной планеты. Не считая пострадавших на «Чарльзе Дарвине», никто еще не видел Землю с такого расстояния. Четверо собрались в контрольной рубке и с напряжением наблюдали за процессом, который Массиму вызвал дернув рычаг. Нижняя часть корпуса растопырилась, три спицы медленно поползли вверх. Когда они образовали прямой угол к неподвижной части космического корабля, три рукава начали медленно вращаться. Диаметр круга, который они описали, составлял тридцать три метра, и должно было пройти восемь секунд, пока каждая кабина совершит обращение вокруг центральной оси. «Кеплер» превратился в карусель.

Теперь им только нужно было пробраться через рукава к своим каютам, чтобы вернуть чувство земной тяжести. Этот переход был связан со значительными трудностями. Они знали, что их организм должен был постепенно привыкнуть к этим новым условиям, но желание наконец снова почувствовать силу тяжести, заставило их забыть все предостережения. Седрик и следующий за ним Джефсон невольно застонали, когда они пригнувшись пробирались через спицу, а затем их затянуло центробежной силой в кабины. С обоими их спутниками было также: у них было такое ощущение, словно их зажали в тиски. Плюс к этому непривычное вращение; они полезли обратно, бледные и изнуренные.

— Прекрасное изобретение, — сказал Джефсон, у которого на лбу выступил пот, — я больше не полезу на это чертово колесо.

Дамар пропал в лазарете. Ему стало плохо. Массиму раздал таблетки для успокоения желудочных нервов. Через час они попытались снова, пробыли в каютах минутах и снова вернулись обратно. Это вращающееся колеса постепенно перестало быть таким ужасным. Их тела привыкли к нагрузкам, а их глаза — к странной картине, которая открывалась за иллюминаторами к каютах. Вселенная, казалось, пришла в движение и постоянно вращалась вокруг космического корабля. В этих новых условиях жизни были еще странности. В то время, как на Земле все стремилось к центру планеты, центробежная сила несла их кабинами наружу; они стояли головами по отношению друг к другу. Внешнему наблюдателю могло показаться, словно они были подвешены за ноги на колесе обозрения.

Массиму получил из Центра разрешение раздать особый рацион. Он включал в себя консервы, овощи, мясной паштет, шоколад, вафли и прочие сладости. Они съели консервы в саду и не смогли достаточно расторопно вернуться в свои каюты. Вещи, которые долгое время оставались совершенно естественными, показались им чудом. Все предметы оставались на своих местах. Джефсон перекладывал свои консервы с места на место; Седрик основательно распаковал свои вещи и так же радовался тому, что все оставалось на своих местах. Затем они отведали сладости. Массиму пожелал им хорошего аппетита и утверждал, что в жизни не ел ничего слаще.