Теранезия (ЛП)

Грант вышла из салона и стала рядом с ним, зевая и покачиваясь, но с улыбкой, открытой навстречу распахнутому перед ней виду.

— Я не знаю, как от тебя, — сказала она, — но от меня явно попахивает. Я отправляюсь плавать.

Они плыли по слегка изогнутому каналу, разделяющему Лотар и остальные острова, мимо инкрустированного мхом голландского форта, направляясь к главному городу Банданейра. Под ними простирался огромный коралловый сад, который было прекрасно видно сквозь воду. Грант едва не падала в обморок от восторга, возбужденно выкрикивая, когда узнавала очередной вид рыб, губок или актиний. Прабир стоял радом, пытаясь сделать вид, что все это для него привычно и неудивительно: пусть даже он и не знает, как называется каждое из этих созданий, он все их видел раньше, когда паром проходил здесь на пути в Амбон. Острова Банда в свое время были весьма известным и популярным туристическим маршрутом; гавань была полна молодоженов из Пекина, лет тридцати и старше, занимающихся подводным плаванием, и — значительно менее успешно и более шумно — катанием на водных мотоциклах. Но где-то между войной, извержением 2016 года и последовавшими за ним мелкими землетрясениями, туристическая отрасль пришла в упадок, как когда-то торговля пряностями.

Найдя свободное место и причалив, они отправились в город. За исключением одного заброшенного современного отеля здания были неплохо отремонтированы, так что у Прабира не возникло ощущения нищеты или упадка — казалось Банданейра сходит в безвестность с достоинством. Люди не торопясь перемещались пешком или на велосипедах. Вулкан нависал над главной улицей, расположившись всего километрах в трех от города, и глядя отсюда, даже предположить было нельзя, что он находится уже на другом острове.

Вскоре их окружила стайка детворы: не попрошаек, а просто любопытных, полных бьющей через край энергией детишек, родившихся уже после того, как отбыл последний турист. Когда на их вопрос Прабир ответил, что они прибыли из «Канады и Уэльса», то ребятня зашлась в приступе хохота — они были, наверное, слишком молоды, чтобы знать о существовании таких мест, и решили, что это какие-то неправдоподобные вымышленные названия. Когда Прабир наконец-то смог сам задать вопрос, ответ хотя и разочаровал его, но был вполне ожидаем: экспедиция биологов здесь не останавливалась.

Один из ребят постарше искренне сказал ему:

— Твоя жена очень красивая. Скажи ей, что она очень красивая.

Прабир перевел комплимент, опустив предположение о том, что они состоят в браке. Еще в Амбоне ему пришло в голову, что во многом было бы проще, позволь они людям считать это само собой разумеющимся, но у него не было возможности обсудить эту идею с Грант, а начинать спор на людях он не хотел.

Грант сверилась со своим планшетом, и они свернули на какую-то боковую дорогу. Дети отстали.

— Вы не скажете мне, куда мы направляемся? — спросил Прабир.

— Вверх, к плантациям мускатного ореха.

— Вряд ли здесь остались плантации. Они заброшены уже десятки лет.

— Леса, плантации, называй, как хочешь. Мы же сюда приехали не о поставках специй договариваться.

Прабир не имел представления, что она надеется тут найти; после веков культивации на островах осталось не слишком много дикой природы. Он подумал, что они бросили здесь якорь, только чтобы расспросить местных жителей о новостях от путешественников, прибывших далеко с юга или порыскать по рынкам в поисках диковинок, которые могли не попасть в Амбон.

Чем дальше они уходили от города, тем больше грунтовка, по которой они плелись совершенно одни, изнывая от жары, заростала травой. У Грант имелась лицензия на сбор образцов в исследовательских целях по всей территории республики, выданная госорганами в Амбоне, но Прабир подозревал, что им следовало получить еще и разрешение самих банданезийцев, прежде чем отправиться на загородные территории. Согласно адат, обычному праву, все прибывающие на остров считались гостями раджи — честь, которая, однако, включала в себя обязанность информировать его о своих перемещениях — но проигнорировав аудиенцию у Его Всечтоугодности, им следовало, как минимум узнать у жителей ближайших деревень, не побеспокоят ли они какие-нибудь родовые святыни. Проблема была в том, что если бы они вернулись в город, чтобы Прабир мог порасспрашивать людей о надлежащем протоколе, Грант довольно скоро поняла бы, что он действует по наитию и стала бы задаваться вопросом, почему она не может сделать то же самое без его помощи.

Узкая, неровная тропинка, в которую превратилась дорога, сначала привела их вглубь плантаций, а затем просто растворилась в растительности. Они медленно пробирались через подлесок. Даже в разгар торговли пряностями плантации не были монокультурными и высокие, цветущие белым деревья канариума перемежались с мускатными деревьями — высаженными, чтобы создать тень для саженцев — казалось, сохранили свое место под солнцем, хотя люди давно забросили их. Пространство между деревьями опять превратилось в джунгли: ротанг и лианы змеились от ствола к стволу, иногда неприятно ощетинившись колючками, и повсюду рос кустарник высотой по пояс. Прабир был рад, что на нем джинсы и сапоги; ребенком он бродил босиком по Теранезии, но теперь его привыкшие к обуви, городские ноги не выдержали бы здесь и пяти минут. Грант пошла дальше и надела рубашку с длинными рукавами, а он через полчаса так расцарапал руки, что, несмотря на жару, завидовал ей.

Он остановился, чтобы отдышаться.

— Если вы скажете мне, что именно вы ищете, то мы, может быть, найдем это немного быстрее.

— Плодоядных голубей, — коротко бросила Грант.

Прабир почти уже было выдал в ответ едкое замечание о трудностях ведения полевых работ столь ограниченными силами, но вовремя остановился. Владельцы плантаций с легкостью могли классифицировать этих птиц как паразитов и истреблять их до полного уничтожения, но их спасла полезная привычка гадить семенами мускатного ореха, обеспечивая естественный посев. Их не слишком преследовали конкуренты и хищники на любом из островов, а здесь для них должен был быть просто рай.

Почему же тогда он до сих пор не увидел ни одного?

Он помнил, что голуби были крупными, шумными и яркой окраски, но знал, что бывают и более мелкие экземпляры, причем некоторые из них могли неплохо замаскироваться в листве. Хотя в любом из здешних мест им вряд ли нужно было оставаться тихими и незаметными. И здесь их должны быть тысячи.

— Мы можем ненадолго остановиться? — спросил Прабир. — Может наш шум отпугивает их.

— Давай попробуем, — пожала плечами Грант.

Прабир простоял неподвижно минут десять, всматриваясь в заросли кустарника. Он слышал вдалеке звуки других птиц и постоянное жужжание насекомых, но ничего похожего на нестройный треск, который он помнил.

Грант не смогла удержаться, чтобы не уколоть его.

— Ну и где они, Зоркий Глаз? У тебя передо мной преимущество и в опыте, и в возрасте, так что, если ты их не видишь, то мы с таким же успехом можем возвращаться на судно.

— Не искушайте меня. — Впрочем, у него была идея получше. — У вас с собой есть камера?

— Да, конечно.

— Можете мне ее дать?

Грант помедлила, затем протянула камеру ему.

Он внимательно осмотрел устройство.

— Сколько же она стоит?

— Пять сотен евро. И это сильно зашкаливает за мою личную границу понятия «одноразовый». Почему ты спросил? Что ты собираешься с ней делать?

— Терпение, — надменно командным тоном сказал Прабир.

Пять сотен евро означали, что оптика камеры дает картинку на порядок-другой лучше камеры его планшета, а стабилизатор у нее скорей всего на лазерном гироскопе, а не на дрянном микромеханическом акселерометре.

Грант села на поваленный ствол дерева, предварительно смахнув труху. Прабир установил объектив камеры на самый широкий угол, направил ее на дерево метрах в двадцати и записал шестьдесят секунд видео. Затем он передал данные на свой планшет по инфракрасному порту.