Заводная ракета

— Сэр, Ачилио бросил в меня камень первым, до того, как я на него напала. Он меня только слегка задел, но именно так этот камень и попал ко мне в руки.

Сержант еще раз просмотрел лежавшую перед ним бумагу, затем отодвинул ее в сторону и холодно посмотрел на Ялду. — Ты можешь назвать имена свидетелей, которые бы подтвердили твои слова?

— Нет, сэр, — призналась Ялда. — Большая часть людей в этот момент смотрели в небо, — объяснила она, — а моя подруга была на другой стороне площади.

— В таком случае я накладываю на тебя штраф в размере двух дюжин кусов за бессмысленную и малодушную клевету, — сказал сержант, — и еще дюжину за то, что зря потратила мое время.

Кожа Ялды затрепетала, как будто ее тело считало, что сможет избавиться от этого странного насекомого, которое снова и снова впивалось в ее плоть.

— Касаемо нападения, — продолжил сержант, — потерпевший потребовал компенсацию в размере дюжины гроссов кусов, и я нахожу эту сумму вполне адекватной. Кроме того, от лица граждан Зевгмы я накладываю дополнительный штраф в размере одного гросса. Общая сумма твоего штрафа составит дюжину-и-один гросс и четыре дюжины кусов. Как ты собираешься платить?

Ялда потеряла дар речи. Даже Дария, с учетом гонораров за публичные вскрытия, не заработала бы такие деньги и за год; Лидии или Туллии такую сумму пришлось бы отрабатывать всю свою жизнь.

— Как ты собираешься платить? — нетерпеливо спросил сержант.

— Никак — ответила Ялда. — У меня нет таких денег.

Сержант устало прожужжал. — Я и не жду, что ты достанешь все эти монеты прямо из кармана, недотепа. Просто сообщи курьеру имя человека, который сможет собрать эти деньги вместо тебя.

— Такого человека нет, — настаивала Ялда. — Дюжина гроссов? Она не могла обременять Туллию такой баснословной суммой; она не могла допустить, чтобы ее подруги погрязли в долгах. — Не могли бы вы… пересмотреть размер компенсации? — взмолилась она.

— Вот что я сделаю, — сказал сержант саркастически благодушным тоном. — Я верну тебя в камеру на одну череду, чтобы ты пересмотрела ресурсы, которые имеются в твоем распоряжении. — Он подал знак охраннику.

Пока ее вели вниз по лестнице обратно в подвал, Ялда снова и снова спотыкалась о ступеньки. На этот раз охранник ждал, пока она приведет себя в порядок; возможно, один только размер ее штрафа впечатлил его до такой степени, что дальнейшее ущемление ее прав становилось просто излишним.

— Тебе стоит более осмотрительно относится к выбору соперников, — сказал он.

— Я даже не знала, кто он такой, — сказала Ялда.

— Зато теперь знаешь, — весело прожужжал охранник.

Поначалу Ялда отказывалась верить, что все обстоит именно так, как ей казалось. Дюжина гроссов кусов? Наверняка это какая-то издевка, наказание за ее «малодушную клевету». Через день-два ее снова вызовут к сержанту и уж тогда выпишут настоящий штраф.

Но когда звон часов оповестил ее о том, что шестой день заключения подошел к концу, — а от испорченного зерна, которое она поначалу презрительно отвергала, а затем стала вслепую собирать на полу, не осталось и следа, — ей вдруг все стало ясно. Она поняла, что все это время какая-то ее часть придерживалась странного убеждения — что люди, во власти которых находилась ее свобода, будут целыми днями размышлять о ее судьбе, мучительно раздумывать о ее лишениях, ставить под сомнение тяжесть наказания. И раз уж эмоции были в той или иной мере свойственны всем людям…, то любое наказание, нестерпимое для нее, в конечном счете, станет нестерпимым и для них. Рано или поздно стремление подвергать ее вопиющей несправедливости, угрожающей подорвать ее дух, должно было сойти на нет.

Но в действительности все было совсем не так. Сплоченные взаимным одобрением, сержант, охранники, Совет и ее обвинитель настолько беспристрастно поделили между собой бремя ее заточения, что в итоге для них оно просто перестало быть бременем. Никто не нес индивидуальной ответственности за то, что они сотворили с ней совместными усилиями. Она могла умереть прямо в этой камере, и ни один из них не испытал бы даже малейшего угрызения совести.

Все, что ей оставалось — это переждать череду, а затем послать Туллии письмо, в котором она правдиво изложит свою ситуацию. Она не позволит своим подругам влезть в долги, но, если они расскажут ее историю всем членам клуба Соло, то среди более состоятельных посетителей, возможно, и найдется тот, кто проявит сочувствие ее горю. Возможно, за год или два им удастся собрать нужную сумму.

Между ее спаенными руками снова образовался узкий мостик из живой плоти. Ялда в сердцах растянула волокна и стала дергать и рвать, пока они не лопнули все до единого. Сколько бы времени она здесь ни провела, освободят от оков ее вовсе не охранники.

На восьмой день своего заключения Ялда проснулась утром и, пошевелив ногой, обнаружила на полу что-то твердое. Она стала собирать зерна по одному, пока не набрала целую горсть, а затем аккуратно высыпала их в рот.

А зачем ей вообще нужна еда? Почему бы просто не создавать свет, получая нужную энергию даром? В отличие от детей, она не росла, и добавлять к своему телу новую материю ей не требовалось.

Однако ее собственная материя со временем становилась все более беспорядочной; микроскопические кирпичики, из которых состояло ее тело, поддавались хаосу. Почва, если речь шал о растениях, и пища — в случае животных — не просто предоставляли материал, необходимый для роста и восстановления, а служили источником низкой энтропии. Камень, из которого образовалась почва, отличался высокой упорядоченностью, а энергия в отсутствие порядка не приносила никакой пользы — все направления были для нее совершенно равнозначны. Жизнь неслась вперед вместе со стрелой времени, истоки который лежали в медленном распаде окружающего мира.

Но что она будет делать теперь, имея капельку порядка в своем теле? Пусть надзиратели и не позволят ей умереть голодной смертью, но как сохранить свой рассудок?

— Ладно, Туллия, — прошептала она. — Я покажу тебе жизнь разума.

Туллия утверждала, что если космос напоминает поверхность сферы, то с точки зрения уравнений Ялды все события станут до нелепости предсказуемыми. Ее довод был вполне убедительным, но Ялде хотелось глубже разобраться в сути проблемы, прежде чем отказываться от идеи как таковой.

Она поняла, что на поверхности сферы фундаментальные решения ее уравнений будут иметь вид сферических гармоник — особой разновидности волновых форм, с которыми она уже встречалась в курсе сейсмологии. Каким бы сложным ни было решение, описывающее поверхность сферы в целом, его всегда можно было выразить в виде суммы таких гармоник, домноженых на соответствующие коэффициенты, отражающие величину их индивидуального вклада.

Ялда произвела выкладки, воспроизводя рельефные формы уравнений на своей коже, прямо в темноте. Во-первых, нужно было зафиксировать физические параметры — радиус сферы и расстояние между соседними фронтами волны. Далее, рост частоты волн вдоль меридианов сопровождался уменьшением частоты вдоль параллелей. Так как экватор и любой из меридианов должны были вмещать целое число волн, общее количество возможных вариантов — то есть релевантных гармоник — выражалось конечной величиной.

Она сделала несколько схематичных рисунков, чтобы придать своим вычислениям более осязаемый вид. Северное полушарие ничем не отличалась от южного, поэтому изображая волны, движущиеся вдоль различных параллелей — там, где их сила была максимальной, — Ялда ограничивалась половиной сферы.

А поскольку в пределах каждой параллели — независимо от ее размера — конкретная гармоника совершала одно и то же количество колебаний, эти гармоники отличались друг от друга точно так же, как гармоники натянутой струны. Иными словами, измерив вдоль произвольной параллели величину какой-либо волны, удовлетворяющей исходному уравнению, мы могли бы вычленить отдельные гармоники и определить их индивидуальный вес, что в итоге дало бы нам полное, глобальное решение. Более того, выбор «полюса» в этой ситуации был совершенно произвольным; в принципе тот же самый анализ можно было произвести в любой точке.